Рекс Стаут - Искатель. 1992. Выпуск №6

— Не три, а два. В четверг, после полудня. Ты сказал, что хотел опробовать на нем мое, как ты выразился, «отфильтровывание», но он отказался сотрудничать.

— Отказался — это мягко сказано. Вчера вы вытянули из него больше, чем я за все три попытки. Правда, теперь я не один, и у нас есть официальные полномочия. Об этом он знает. Предлагаю выйти отсюда через заднюю дверь, уехать, как следует выспаться, а завтра я постараюсь вам его доставить. За остальными приеду потом.

Вулф скорчил гримасу.

— Который час? — проворчал он.

— Без двадцати четырех полночь.

— Я остановился как раз на одном месте, которое помогает кое-что вспомнить. — Он налил пива и открыл книгу. — Тебе, пожалуй, следует предупредить мисс Роуэн, что мы уезжаем.

Я сказал, что это не обязательно — обычно мы остаемся здесь до часу, и заглянул через его плечо узнать, что же помогает ему вспомнить. Это оказался томик «Очерков» Маколея[20], и сейчас оп читал о сэре Уильяме Темпле, о котором я понятия не имел, так что мне и нечего было вспоминать. Я побродил по комнате, разглядывая и ощупывая музейные экспонаты, но думал о Морли Хейте и Эде Уэлче. Нет, я отнюдь не восхищался ими. Если шериф и его заместитель так блюдут закон и порядок, что работают даже в субботу вечером, значит, для них самое важное — подловить двух достопочтенных граждан, которым окружной прокурор предоставил официальные полномочия расследовать преступление в их же округе. Надо было каким-то образом ухитриться утереть им нос, и я раздумывал над тремя или четырьмя способами, как это сделать, но ни один из них меня не устраивал.

Была почти полночь, когда Вулф допил пиво, закрыл книгу. Выключил настольную лампу, взял две другие книги, отнес все три на место и посмотрел на меня:

— Надо бы убрать стакан и бутылки.

Когда я вернулся из кухни, он сидел уже в другом кресле наклонившись и отогнув уголок ковра. Вулф знал толк в коврах, и я догадался, о чем он думает, хотя он не произнес ни слова. Опустив уголок, Вулф встал, я открыл заднюю дверь, и он спросил, следует ли нам выключить свет. Я ответил, что выключу, когда вернусь.

Слабое освещение от задрапированных окон помогло нам пройти первые двадцать ярдов, но, когда мы свернули за угол самого длинного крыла магазина Вотера, стало очень темно — луну и звезды закрывали облака. Мы осторожно продвигались к машине. Когда я привез Лили, Диану и Уэйда, то вытащил ключ зажигания, но дверцы не запер. Подойдя к автомобилю, я открыл дверцу для Вулфа. Загорелся свет, и мы увидели его на заднем сиденье, с которого свешивались голова и ноги.

Вулф взглянул на меня и отступил на шаг, чтобы я смог открыть заднюю дверцу. Мне не хотелось прикасаться ни к дверце, ни к чему-либо еще в машине, но ведь оп мог быть еще живым. Я открыл дверцу и наклонился. Лучше всего проверить, дышит человек или нет, положив на ноздри что-нибудь легкое и пушистое, но под рукой ничего не оказалось, и я взял его запястье. Пульс не прощупывался. Рука была еще теплой — да и как могло быть иначе, — всего час назад я видел его в танцзале. На его ухе виднелись две-три запекшиеся кровинки и ничего больше. Я провел кончиками пальцев по голове и нащупал глубокую вмятину. Попятившись, выпрямился и сказал:

— Вряд ли он жив. Я останусь здесь, а вы идите в дом. Как ни печально, но придется вам поставить в известность этого сукиного сына шерифа. Скажите, чтоб прихватил с собой доктора, там их не меньше двух. — Я полез в багажник, вытащил фонарик, включил его и направил луч на проход между зданиями. — Это кратчайший путь. Пожалуйста. — Я протянул Вулфу фонарик, но он его не взял.

— А нельзя ли…

— Черт возьми, разумеется, нельзя. Один шанс из миллиона, что он жив, а если так, он может снова заговорить. Вам вовсе не обязательно докладывать ему, что это Сэм Пикок, скажите просто, что какой-то мужчина. Вот, возьмите.

Вулф взял фонарик и удалился.

Человеческий разум — это нечто совершенно непостижимое, по крайней мере, мой. Сейчас я мог бы занять его уймой вопросов, но меня мучил один: как Лили доберется домой? Я, можно сказать, ответил на него и уже решил, над чем думать в следующую очередь, когда в проходе раздались шаги. Это был Хейт — тоже с фонариком, взятым, вероятно, у Лили. Он подошел, взглянул на труп, повернулся ко мне и спросил:

— Ваша машина?

Глупее вопроса он задать не мог, даже если б готовился весь вечер. У меня нет машины, и он прекрасно об этом знает.

— Регистрационную карточку найдете сами, — ответил я. — Доктор где?

— Садитесь на переднее сиденье и оставайтесь там! — приказал он.

Хейт переложил фонарик в левую руку, направил свет мне в глаза, правая рука легла на рукоять пистолета на ремне.

— Предпочитаю ни к чему в машине не прикасаться, — возразил я. — Если бы я захотел удрать, я бы, вероятно, уже давно это сделал. В экстренных ситуациях я неплохо владею собой.

— Я приказал вам сесть на переднее сиденье!

Он вытащил пистолет.

— Хоть я вас и уважаю, но идите вы к черту!

Напрашивался вопрос: он и впрямь настолько глуп, что полагает, будто я удеру или наброшусь на него, или корчит из себя Джона Эдгара Гувера? Я по сей день так и не дал на него определенного ответа, поскольку последующие события еще более все запутали. Вскоре послышались спотыкающиеся шаги, и Хейт направил луч фонарика в ту сторону. Показался лысый мужчина в броском клетчатом пиджаке спортивного покроя. Это был Фрэнк Милхаус, доктор медицины, которого я знал в лицо, но не был с ним знаком.

Он остановился у багажника и стал озираться по сторонам, а Хейг сказал:

— В машине, Фрэнк.

Доктор заглянул в салон, повернулся к Хейту и спросил:

— Что с ним такое?

— Это вам должно быть лучше известно, — парировал Хейт.

Поставив левое колено на сиденье, Милхаус приступил к осмотру. Через три минуты он сказал:

— Его раза три сильно ударили по голове. По-моему, он мертв, но я не могу быть до конца уверен, пока… Вот и он.

Это был Эд Уэлч, с фонариком в одной руке и каким-то темным предметом в другой. Он подошел, взглянул на человека в машине и сказал:

— Это Сэм Пикок.

По части нечестной игры никто не мог сравниться с представителями закона округа Монро. Милхаус взял свой саквояж, поставил на переднее сиденье, открыл, вытащил стетоскоп и снова принялся осматривать человека, которого теперь официально определили как Сэма Пикока. Минуты через две он сказал: «Мертв», и принялся убирать стетоскоп.

— Еще какие-нибудь травмы, кроме ударов по голове?

— Не знаю. — Милхаус закрыл саквояж и поднял его с сиденья. — Вероятно, он умер насильственной смертью, но я не патологоанатом.

— Мы отнесем его. туда, где вы смогли бы его спокойно осмотреть.

— Только не я. Как вам известно, меня уже один раз арестовывали — с меня достаточно.

Он ушел. Хейт бросил что-то ему вслед, но он даже не обернулся. Тогда Хейт повернулся ко мне и сказал:

— Вы арестованы. Садитесь на переднее сиденье.

— По какому обвинению? — спросил я.

— Задержаны для допроса. Как главный свидетель. Садитесь на переднее сиденье.

— Сейчас вы хозяин положения, — сказал я. — Пока что. Но ведь каждый дюйм этой машины…

Я замолчал, заметив, как дернулось плечо шагнувшего ко мне Эда Уэлча. Это движение было однозначно. Его правый кулак был направлен мне в челюсть, но я отклонился дюймов на шесть, и кулак не достиг цели. Тут Хейт ткнул меня пистолетом в ребро. Уэлч снова замахнулся, но я отклонился, и кулак лишь слегка меня задел. От такого удара устоял бы даже манекен, но я зашатался, потерял равновесие и растянулся на земле.

Уэлч пнул меня ногой — очевидно, он целился в голову, но было довольно темно, и удар пришелся по плечу. Мне не хочется приводить в точности, что он сказал при этом, поскольку вы все равно не поверите, поэтому я его слова слегка редактирую:

— Сопротивление при аресте.

Никто, кроме меня и Хейта, его не слышал. Я посмотрел в темноту, полагая, что где-то там собралась публика, на которую он хочет произвести впечатление, но никого не увидел. Затем он сказал:

— Эй ты, вставай!

Я остался лежать, потому что знал, что произойдет, если встану. Возможно, я недостаточно четко обрисовал ситуацию и не передал состояния, в котором пребывал после двух недель неудач. А теперь еще и Сэм Пикок мертв. Мои нервы были на пределе. Останься я на ногах, я бы уложил, вероятно, и Уэлча и Хейта, либо в меня всадили бы несколько пуль. Вот я и лежал на земле, хотя в бедро мне вонзился острый камешек, а другой, побольше, оказался под плечом.

— Вставай, черт бы тебя побрал! — прорычал Уэлч.

Я ожидал, что он снова пнет меня, но Хейт сказал:

— Он уже и так намочил штаны. Если Милхаус проговорится, то здесь быстро соберется толпа. Сходи в зал и пришли сюда Фарнхэма и Эверса. Позвони доку Хатчинсу, пусть немедленно приедет. Господи Боже, ведь тело не полагается трогать, пока он его не осмотрит.