Николай Зорин - Сестра моя – смерть
Устранить ее нужно.
Черт! Как ее устранишь, если от денег отказывается? Не убивать же ее! Хотя это было бы самым лучшим решением и самым надежным. Вот только одна неувязка получается: он, Валерий, не убийца. Несмотря на то что Алена его в таковые с легкостью записала. Что она там еще говорила по этому поводу?
Что он не убил потому, что это ему не понадобилось, а если бы возникла такая необходимость, спокойно убил бы. Ну, не своими руками, разумеется, нанял бы человека.
Черт! Положение у него сейчас действительно безвыходное. А если в самом деле?… Это надо обдумать.
Нельзя этого обдумывать! Что же тогда получится: Алена права, он убийца? Он не убийца!
Но положение безвыходное. Любу необходимо устранить… Вот ведь попал так попал! Никогда не думал, что ему придется… Чертова идиотка! Ну зачем ей столько денег? Она их и потратить-то толком не сумеет, куда ей? Тупая жадность идиотки. Ума все равно ни за какие деньги не купишь.
Но что же все-таки ему делать? Надо срочно придумать какой-то план – разумный и по возможности не кровожадный. Или кровожадный, но не очень. Или, на худой конец, очень кровожадный, но для него безопасный, без последствий. Иногородний киллер вполне подошел бы. Только где такого взять?
Можно подумать, он знает, где взять городского!
Валерий расплатился и вышел из кафе в глубокой задумчивости. А минут через пять…
В первый момент он даже не испугался, потому что подумал: Люба, выбежав из кафе, встретила на улице знакомых ребят – по фабрике, где она работала, или по ПТУ, где, вероятно, когда-то училась, – и попросила их разобраться с обидчиком, то есть с ним, Валерием. Их было двое – всего двое, – и выглядели они не так чтобы очень. В подростковом возрасте Валерий занимался классической борьбой, и весьма успешно (где-то в шкафу до сих пор пылились его грамоты). Справиться с такими, как эти, конечно, не составило бы труда. Да не то что с двумя – с тремя! И потому ситуация его нисколько не испугала, скорее развеселила. Ну, сейчас он им начистит рожи, подумал Валерий, и… сломался пополам от незаметного тычка в печень. Но еще не понял до конца, не успел испугаться, примериваясь, куда нанести удар, выбросил руку – и задохнулся от боли. Он чуть не потерял сознание, но все-таки и сейчас не оценил обстановку, понял только, что эти из ПТУ или с фабрики – весьма подготовленные ребята, выставил блок, сообразив, что третьего удара ему не перенести, что с наступлением пока нужно повременить до более благоприятного момента…
Очнулся Валерий во дворе какого-то полузаброшенного дома. На шею давило что-то холодное и твердое. Он скосил взгляд – пистолет. Понял, что бить его больше не будут, что его, собственно, и не били, а доводили тело до нужной кондиции – послушной бесчувственности. И еще он понял, что эти двое – никакие не фабрично-пэтэушные ребята, а самые что ни на есть профессиональные профессионалы, нанятые теми людьми, в чью игру он влез, которых самонадеянно решил переиграть. Кажется, его партия закончилась. Закончится через несколько минут, здесь, в этом грязном, загаженном голубями дворе. Как только он выдаст всю интересующую их информацию.
Интересовала их главным образом Люба: зачем он с ней встречался, о чем говорил, что она отвечала, какими вообще сведениями он располагает. Играть дурачка было бессмысленно, он прекрасно это знал. Убьют его, конечно, в любом случае, спастись не удастся, а мертвому никакие секреты не понадобятся. Надеяться на чудо вроде того, что какая-нибудь пенсионная бездельница, наблюдая сцену насилия из окна, вызовет милицию, тоже не приходилось: дом, судя по виду, необитаем. Оставалось только тянуть время, чтобы не сейчас, чтобы еще чуть-чуть, хоть на минуту удлинить жизнь. Он шел на различные ухищрения: растягивал слова, повторялся, и тогда пистолет сильнее давил на горло. Он пытался осознать, что вот это соприкосновение пистолета с его плотью – последнее живое ощущение, что пока давит, он еще живет. И свыкся, сроднился с этим давлением так, что оно его перестало пугать, он хотел теперь только одного: чтобы это давление продлилось подольше.
И жутко испугался, когда оно вдруг исчезло. Зажмурился в судорожном ожидании немедленной смерти: сейчас грянет выстрел, и его не станет. Но выстрела все не было и не было. Или он что-то пропустил, не услышал? Может быть, смерть – это просто отсутствие всего, всяческих ощущений, и если ты умираешь мгновенно, то и не успеваешь почувствовать боли? Но продолжаешь мыслить…
Валерий открыл глаза: он все в том же дворе, и не лежит, а стоит, прижавшись спиной к стене, тех двоих рядом нет, у подъезда дома – «скорая помощь». Вот, значит, в чем дело! «Скорая помощь»! «Скорая помощь» их испугала. Значит, чудо случилось, значит, не зря он тянул свой рассказ, выгадывая секунды, значит, он жив. «Скорая помощь»! Его душу спасла эта «скорая помощь», ангелом-хранителем вызванная, не иначе. Потому как кто может жить и болеть в этом заброшенном доме?
Из подъезда вынесли носилки и погрузили в машину. Валерий медленно пошел со двора, «скорая помощь» завелась и поехала. В голове мелькнула шальная мысль: остановить и попросить, чтобы его отсюда увезли, но он с собой справился и тормозить «скорую» не стал. Вышел на улицу, поймал такси и, сам не понимая почему, назвал Галинин адрес.
Все правильно, все логично: в таком состоянии приезжают либо к тем, кого больше всего любят, либо к тем, кого совершенно не стесняются. К Алене Валерий поехать не мог хотя бы потому, что ее не было в городе, и значит, поехал к Галине. Она поможет, она утешит, перед ней можно сколько угодно биться в истерике, стыдно не будет.
Он ей сразу, почти с порога, все рассказал. Ну, не все, а только то, что его чуть не убили, не объясняя почему. Наверное, она решила, что это кто-нибудь из конкурентов. Впрочем, не все ли равно, что она там решила? Главное, теперь можно хоть ненадолго расслабиться и переложить часть забот на нее. Прежде всего ему нужно снять квартиру – домой возвращаться нельзя, там его будут искать в первую очередь. И там, в той снятой квартире, нужно чем-то питаться, не выходя из дому. И потом, ему сейчас просто необходим человек, который бы не только о нем заботился, но любил бы его, не доставляя никаких хлопот и не требуя ответной любви – ни на какую любовь, ни на какую отдачу у него нет сил, – человек, который ходил бы за ним как за больным ребенком, баловал, терпел его капризы и хамские выходки, на которого можно было бы при случае накричать, которого в любой момент можно прогнать, который придет, прибежит, прилетит по первому же зову. Таким человеком и была Галина. Она выполнила все, чего он от нее ждал: внимательно выслушала, время от времени прерывая его рассказ восклицаниями, пожалела, напоила какой-то немецкой успокоительной микстурой, уложила спать, а когда он утром проснулся, сказала, что сняла квартиру, заехала в офис и сообщила всем, что Валерий срочно уехал в Египет в командировку. Потом они позавтракали, Галина вызвала такси и – по его просьбе, а по существу, приказу – первой спустилась вниз, чтобы разведать обстановку. Во дворе все было тихо (Валерий подглядывал в щелку задернутых штор): какой-то великовозрастный балбес раскачивался на детских качелях, старушка с палочкой прохаживалась по дорожке взад-вперед, собачник выгуливал своего спаниеля – и все, никаких подозрительных движений. Галина махнула рукой, и Валерий с большими предосторожностями вышел из квартиры.
Временное жилище, куда привезла его Галина, ему очень не понравилось, хотя это была вполне приличная квартира из двух комнат. Обрадовало его одно: наличие плотных штор на окнах. Он сразу же их и задернул, отгородился от опасного внешнего мира. Галина навела в квартире порядок, сходила в ближайший магазин, закупила продуктов, приобрела бутылку коньяка – для успокоения нервов, как она объяснила. Ее заботы Валерий воспринимал как должное, а вот за коньяк действительно был благодарен. Нашел в хозяйском шкафу рюмку – она стояла среди чашек, одинокая, потускневшая стеклянная рюмка, чужая и нелепая в этой чайной компании, – тут же наполнил коньяком и осушил одним глотком. И снова наполнил. Галине предложить не догадался и, кажется, этим ее обидел. Ну и ладно, ну и пусть, пообижается и перестанет, нет у него сил, чтобы соблюдать этикет. Посидев у него еще с полчаса, она уехала на фирму.
Приезжала к нему каждый день, вечером после работы, готовила еду, убиралась в квартире, рассказывала новости. Все сотрудники отнеслись к тому, что их боссу срочно понадобилось лететь в Египет, вполне нормально, никому и в голову не пришло усомниться. Знали бы они, где на самом деле он находится, как выглядит его «Египет», видели бы они сейчас своего босса, небритого, умирающего от страха, поглощающего литрами кофе, бутылками коньяк, утопающего в табачном дыму.
Все эти дни он жил ожиданием: ждал, что его найдут и убьют, ждал, что чудесным образом придет спасение. Ждал и дождался новой катастрофы: от него самого потребовали, чтобы он стал спасителем. Теперь он обязан был выбираться из своей норы на полную опасностей улицу и ехать к Алене. Наверное, эти люди добрались и до нее. Правда, она говорила совсем не об этом, о спасении вообще речи не шло, Алена просто попросила приехать, потому что, как ей показалось, в ее квартире кто-то живет. Чушь собачья, кто может жить в ее квартире? Скорее всего, новый каприз. А может, это просто хитрость: хочет наконец помириться, но прямо сказать гордость не позволяет? Хорошо, если так. Время не самое подходящее, и радости сейчас ему это не доставит, но, по крайней мере, не опасно. А вдруг это ловушка? Алену заставили позвонить и попросить приехать. Слышал он о таких вещах, кажется, вполне распространенный прием, чтобы выманить человека. Что тогда он станет делать? Вряд ли второй раз произойдет чудо и ему снова удастся избежать неминуемой смерти. И Алене ничем помочь не сможет, и сам погибнет.
