Андрей Молчанов - Перекресток для троих
- Отходила, - сказал я, не удержавшись.
- Ну, - согласился наездник, трогая пальцем флюс на упитанной физиономии. - Готовим со сменщиком сотню-другую. Как приготовим и отнесем шефу - будет новый аппарат.
- Ай-яй-яй, - сказал я, прикидываясь "шляпой". - Это же грабеж! Дача взятки, нетрудовые доходы...
- Всем есть охота, - ответил водила, причмокивая. - Начальнику колонны отстегни, он - другому... Всем. Они как? - Началось изложение наболевшего. Они думают, я на дороге украду. А ты укради! Ну вот Сокольники. Так? Ведь попадется - извини, конечно, не про тебя, - козел; ну сейчас... за полночь уже... тачки... ну сядь к "леваку": червонец, да? Объявит, все. Деньги на "торпеду" - и полетели. Во... А государственное такси? Даст он тебе руль сверху, а мне только мойка руль, я тебе сам его подарю, руль, х-ха!
Я закрыл глаза. Нехитрая дипломатия эта прослеживалась в своей сути достаточно откровенно: мне надо было готовить трояк сверху, чтоб без обид. Шеф распалялся под мое соглашательское молчание:
- Ну, если ты человек, ты отстегни! - проповедовал он с энтузиазмом. - А то сядет, через весь город тащишь его, да еще побыстрей попросит, а это - на гаишника нарвался, пятерочка! А приезжаешь - он те двадцать копеек... х-ха!
- Слушай, - спросил я. - Ты любишь деньги? Водила аж захлебнулся множеством ответов, пришедших на ум одновременно. Но ответил хорошо:
- Человек любит деньги, как металл - масло, - сказал он. - Спрашиваешь! Ради них и живем!
Я тихонечко задремал, переваривая его афоризм и подсчитывая, сколько у меня сейчас монет по карманам. Мишкины, потом Эдик за последний ремонт... Косаря два. А, ведь еще зарплата, но это так...
- ...руль туда, руль сюда, - жужжал водила. - А в конечном счете - сам понимаешь.
Я приоткрыл глаза. Пустой, залитый светом проспект, стремительно растущая перспектива его коридора, "зеленая улица", шелест шин. Вспомнил: когда-то я любил ездить по ночной Москве. Просто так. В пустоте улиц. Забываясь в каком-то полете...
- Ну где... тут? - спросил водила. Я увидел свой дом. На счетчике было два рубля сорок копеек. Я отсчитал точь-в-точь данную сумму. Я экспериментировал. Скулы водилы отяжелели от ненависти. Флюс нервно дернулся.
- Вот, - сказал я. - И тридцать копеечек сверху. Нормально?
- Из-за трояка... я тебя... волок... - Голос его постепенно возвышался.
- Шеф, - сказал я ласково, доставая десятку. - На, и не волновайся. Бери. Но с замечанием: ты некрасиво работаешь. У тебя идет постоянный наезд на психику клиента. И мне тоже пришлось наехать. Бери. А то ведь кондратий хватит - довез по счетчику, весь смысл жизни поломан...
Я распахнул дверцу, но выйти не смог - он ухватил меня за полу пальто.
- Ты постой, постой! - скороговорочкой, очумело сглотнув слюну, молвил он. - Ну... стой! - В голосе его по-прежнему была злоба, но не та, что прежде, - какая-то уязвленная. - Вот, - сказал он, веером вынимая две трешки и рубль. Семь. Так, счас еще... - Он угрюмо отводил ногтем с кожаного пятачка кошелька-лягушки мелочь.
- Ладно, оскорбленная добродетель! - сказал я. - Бери, что дают, и пока!
Я хотел прибавить внезапно пришедшее на ум: мол, не смотри на жизнь через рубль, а то ведь ослепнешь в итоге, но это было бы, конечно, пошлым нравоученьицем. В данной ситуации, по крайней мере.
Он взял свой червонец; на меня не глядел, как-то хмуро, с сомнением взял... Вообще он призадумался, по-моему. На ближайшие полчаса.
А я вылез.
Дома никого не было.
ВЛАДИМИР КРОХИН
За безобразный внешний вид и стертый протектор с "жигуля" сняли номер. Пришлось взывать к Игорю, ехать вместе с ним в ГАИ и, дав там своему человеку бутылочку коньяку и честное слово, что отныне машина будет сверкать лаком и обуваться в новые покрышки, выручать номер обратно, дабы узаконить свое пребывание в транспортном потоке.
Когда, возвращаясь из ГАИ, проезжали мимо киностудии, я попросил остановиться. Механически попросил. Вылез, из проходной позвонил ассистенту режиссера - как, мол, дела и чем занимаемся? Услышал то, что и хотел услышать: в павильоне вот-вот заканчивается съемка, Марина здесь.
Так.
Повесил трубку. В раздумье через стеклянную стену проходной обозрел улицу. Солнечный ветреный день мая. Младенчески сморщенная листва на тополях и липах. Голые кустики, облепленные тугими кочанчиками почек. Скоро лето.
Ну-с, попросить, чтобы заказали мне пропуск? Зачем? Недостаточно одной оплеухи? Оскорбительной, хлесткой и ясно давшей понять, что не нужен я этой женщине, более того - опасен ее спокойствию и будущему, а мгновения прошлой слабости она устыдилась и твердо его преодолела. Но все-таки я стоял в проходной, смотрел на снующих людей и ждал ее: пусть обменяемся кивками в равнодушном приветствии, или попросту сделаем вид, что не заметили друг друга, или же поздороваемся как ни в чем не бывало, предложу подвезти...
С улицы донесся укоризненный гудок. Заждался Игорь... Я обернулся в сторону машины, и в следующую секунду передо мной мелькнула она, Марина; замешкалась, как бы споткнулась...
- Я... так ждал тебя! - вырвалось у меня и страстно, и с горечью, и с заискиванием.
Улыбнулась. Принужденно и беззащитно. И вдруг, как в лихорадке, почудилось, что ничего не кончено, а только начинается, и счастье вот, рядом, ну же...
- Марина. - Я коснулся тонких пальцев ее. - Изгнать - твое право, но...
- А что остается делать? - Улыбка превратилась в стылую усмешку. Она высвободила руку. - Начать все... сначала? Для этого надо любить. А что было у нас? Приключеньице, основанное на минутных симпатиях. Я про себя, но и того достаточно... в смысле невозможности полного счастья. ..Меня одолевают раздраженность и скука.
- Тебе куда ехать? - перебиваю. - Если домой - подвезу. Влезаем в машину. Тут доходит, что Игорь...
- А, вы же знакомы! - заявляю с натужной иронией. - Кстати, - развязно хлопаю Игоря по плечу, туго обтянутому нейлоновой курточкой, - всемогущий человек. Пользуйся моментом, Марина, и если надо - проси чего пожелаешь. Решение всех проблем. Житейских, имею в виду.
Тот заметно мрачнеет. Чего-то я такое... Переборщил, кажется. Но продолжаю с той же фамильярной сатирой в голосе:
- Давай-ка, Игоречек, жми на педали. Отвезем кинозвезду, куда ей заблагорассу...
Он неторопливо оборачивается. Глаза его округлены внимательным созерцанием моего лица и напряженно пусты.
- Слушайте, - роняет он сквозь стиснутые зубы, - поэты и актеры... Я хоть убог в сравнений с сиятельностью и широтой ваших интеллектов, но я не вещь. Не продаюсь и навроде гаечного ключа не используюсь. Так что... Пожалуйста, освободите салон. Вы, - брови его сдвигаются в сторону Марины, - не забудьте сумочку. Ты же, друг Вова, - номерочек.
- На прощание, Игорь, - отзывается Марина, - хочу заметить: вы излишне прямолинейны. Это ваше самое сильное качество и самая слабая сторона. Она вызывает... ироническое уважение.
После она забирает сумку, я - номерочек, и в подавленном состоянии мы освобождаем салон. Я что-то цежу, морща лоб, типа: псих он, Игорь, дурак, обидчивый, вообще - пустяки, не бери в голову, но ответом мне служит утомленный вздох и презрение в суженных глазах, выискивающих в потоке машин такси.
Вот и такси, но составить компанию мне не удается: она с треском захлопывает дверь, кратко бросая вылупившемуся на ее лицо шоферу:
- Вперед!
Стою, тупо изучая цифры и буквы на своем номерном знаке. Краска на буквах и цифрах облупилась и вспучилась от ржавчины. Надо обжечь, зачистить, обезжирить и покрасить вновь - так Игорь поучал час назад...
Еще такси. Сесть в него опять-таки не удается: из-за спины выпрыгивает проворный гражданин в темных очках, в европейской кепке с блинчиком пуговки на макушке и вмиг оккупирует машину. Я вижу его щеку, сведенную в злорадной ухмылке, и неожиданно узнаю в нем режиссера.
Наблюдал, значит, за сценой, подонок...
Снова такси, но тут вспоминается, что бумажник забыт дома, я располагаю какими-то копейками, и потому ничего не остается, как тащиться на остановку автобуса.
Игорь - сволочь. Маринка - стерва. Я - идиот.
МАРИНА ОСИПОВА
Вернулся муж с огромным чемоданом.
Радость встречи, изучение заграничного содержимого чемодана, восторг перед обновками, во взаимоотношениях - согласие и уступчивость, ночь - как брачная, короче - разлуки имеют большое и полезное значение, они - спасательный круг в штилях и штормах топящего нас семейного быта.
Неделю жили как молодожены. Затем - началось!
Пришел со спектакля. Побродил по квартире, поиграл желваками, высказался относительно пыли на серванте и на телевизоре.
- Яблочки вот, - угодничала я, стараясь не нарываться. - Весь день по магазинам...
Брезгливо взял яблоко. Надкусил, перекосился и хамски бросил на скатерть:
- Тьфу, деревянные какие-то...
Заставляю себя оставаться терпимой и благожелательной. Дергаю плечом, беру яблоко за хвостик, несу в кухню.
- Ужинать будешь? - вопрошаю бесстрастно. - Что приготовить?
