Нина Васина - Ангел Кумус
Через сорок минут он шел по шпалам с ломом и дорожным молотком. Он заметил синий вагон издалека. Потоптался, опустил на землю лом и молоток и побежал к вагону.
Было только начало десятого. Увидев совершенно нетронутые двери вагона – замок пломба, все как в прошлый раз, обходчик на цыпочках обошел его два раза, прислушиваясь. Было очень тихо, ему показалось, что время застыло, хотя радио орало как всегда из громкоговорителя на здании станции, на запасных путях содрогались друг о друга вагоны товарного поезда. Обходчик стал на четвереньки и заглянул под вагон. Потом лег на спину и, подтягиваясь, добрался снизу почти до середины. Здесь, закрытый снаружи металлическими захватами, обнаружился незаметный, если не приглядеться и не провести по краю пальцами, квадратный люк. Обходчик выбрался из-под вагона, опять прислушался и побежал в мастерскую за гвоздодером. Его о чем-то спрашивали, напарник кричал вслед – не разобрать. Казалось, что тело было чужое и действовало под каким-то потусторонним напрягом: не сделать, так умереть.
Отжимая гвоздодером захваты, он дергал головой, сгоняя пот, упирался спиной в шпалу и болезненный гравий и думал черт-те о чем: он думал о своей жене, когда ей было пятнадцать.
Люк открывался внутрь вагона. Помня, как вагон выглядел изнутри вчера, обходчик уже без удивления осмотрел пустое пространство. Никого. Ни детей, ни толстого молодца на полу. На столике стояли несколько банок. Те самые, красные, с белой надписью. Обходчик посчитал шепотом: пять. Все верно. Он осторожно, стараясь не стучать, откинул от себя люк и высунулся, положив локти на пол вагона. Застыл, заметив краем глаза медленное движение. Обитая дерматином крышка полки приподнялась, в образовавшуюся щель высунулось дуло. Обходчик ничего не почувствовал – яркая вспышка перед глазами и булькающий звук.
– А говорил, не попаду в глаз! – крышка поднялась вверх, ребенок лет шести стал в полный рост и потряс автоматом.
– Это потому что дуло уложил на неподвижную поверхность, – кряхтя, рядом с ним встал второй, постарше.
Они вышли из отделения для багажа под полкой, открыли другую крышку и помогли выбраться толстому юноше с лысой головой. Толстяк подтащил к люку два деревянных ящика. Младший попробовал столкнуть мертвое тело обходчика вниз под вагон, но старший сказал, что лучше затащить внутрь. Дулами автоматов они приказали флегматичному толстяку заняться трупом, сами отошли к столу. Посовещавшись, решили отпороть ножом с брюк, ставших для них слишком больших, карманы на молнии и сложить туда свои документы, завернув их в полиэтиленовый пакет.
– А эти? – спросил младший, показывая на бумаги Максима П.
– Засунь ему в нагрудный карман на рубашке.
Булавками закрепили карман внутри больших семейных трусов младшего, накинули на плечи куртки и подошли к люку:
– Чего ждешь? Вытаскивай! – сказал младший толстяку. – На свободу пойдем, гулять будем!
– Жаль, оружие придется оставить, – старший с сожалением положил свой автомат и ласково провел по черному боку. – А давай, кто первей? – подросток провел вдруг вспотевшими ладонями по трусам.
– Это вестерн, что ли? – перестал улыбаться младший. – Так ведь я лучше стреляю, ты помнишь?
– Это ты из пистолета в тире лучше стреляешь. А тут – посмотрим.
– Так нечестно, – покачал головой маленький, – я меньше тебя, для меня автомат тяжелей!
– Неужели у тебя есть недостатки? Или мне показалось? – старший переступил, расставляя ноги. – Ты же всегда считал себя умнее, хитрее, способней, а уж моложе меня был по жизни, и это раньше не доставляло тебе неприятностей!
– Ладно, – подумав, сказал младший и тоже расставил ноги, глядя на свой автомат на полу. – Ты из-за золота? А сколько сможешь унести?! Ну один-два слитка, не больше!
– Не беспокойся об этом. Давай просто выясним, где начинается и кончается справедливость. Меня должны были уволить через две недели после твоего прихода, и не уволили только потому, что в перестрелке погибли двое наших. Укомплектуют штат и уволят. А почему, знаешь? Потому что мне больше пятидесяти, потому что ты в тире стреляешь лучше, ты даже не питерец, а берут тебя!
Сопя, снизу забрался в вагон охраняемый объект и потащил к люку второй ящик.
– Предлагаю ужесточить условия, – насупился младший. – Оставим по одному патрону. Отойдем на двенадцать шагов, как в старину на дуэлях. Положим автоматы на пол. И по сигналу начнем. Выгребай свои. – он наклонился, не обращая внимания на протестующе выставившего руку старшего, поднял автомат.
Старший мальчик быстро схватил свое оружие. Младший, не глядя на него, начал возиться с магазином. Когда старший, сопя, вытряхнул на пол первые патроны, младший, поднатужась, вскинул, короткоствольный автомат и прошил своего напарника очередью.
– Да, – сказал он, бросив с грохотом оружие рядом с телом обходчика, – да, представь себе. Умнее, хитрее и моложе. И ты думал, что я, как последний дурак, засуну в трусы парочку слитков и пойду продавать их на базар, да? Нет, напарник. Это надо спрятать. Пока не подрасту – не трону и пальцем. Вот так-то.
Женщина в ресторане сидела за столиком не одна. Инспектору стало вдруг скучно и неудобно. Он заказал себе что-то из курицы и минеральную воду. Подходил народ, постепенно заполнялся зал, дрожали от толчков в закрепленном стаканчике у окна полевые гвоздики.
– Я подумала, что вам скучно, – женщина села напротив. И по тому, как она облокотилась на изогнутую ладонь под подбородком, как медленно поворачивала голову, инспектор понял, что коньяк уже подействовал. – Уйти?
– Что вы, – очнулся инспектор, – конечно, скучно. Что вам заказать?
– Водку, апельсиновый сок, пол-лимона и сыр.
Инспектор сам сходил к стойке и дополнил свой заказ.
Он ел курицу. Женщина выдавливала в бокал с водкой сок лимона, укладывала на далеко высунутый язык тончайшие квадратики сыра, смеялась, слизывала с пальцев сок, опрокинула случайно солонку и сказала, что теперь они поссорятся.
– Хотите со мной поссориться? – спросила она, подавшись вперед и рассматривая вблизи его жующий рот.
– Нет, – ответил инспектор, проглотив.
– Клянетесь, что не будете со мной ссориться?
– Клянусь.
– Что бы я ни сделала?
– В допустимых пределах, – уточнил инспектор, – хотелось бы обойтись без членовредительства.
Женщина засмеялась, закинув голову, инспектор рассмотрел ее великолепные зубы и потрогал у себя во рту языком разрушавшуюся пломбу.
– Ладно, – она шлепнула ладонью по столику, – рассказывайте мне про себя. То, что никому еще не рассказывали.
Задумавшись, инспектор наблюдал, как она гремит льдинками после сока в бокале.
– В общем, есть такая история, – сдался инспектор. – Я был студент. Молод. Хорош собой. Уверенный в себе и отлично воспитанный будущий юрист. Я бы умер со стыда, надев на экзамен галстук не в тон. И это, прошу заметить, при совершенно демократичных свитерах и затертом вельвете многих моих сокурсников. Мне нравилась девушка.
– О-о-о, – протянула женщина. – Это история любви?
– Это история моего унижения.
– Отлично!
– Так вот, – нисколько не стушевался инспектор, – она мне нравилась как-то правильно, что ли. Никакой тебе бессонницы, страданий, потери сознания от прикосновения руки к руке. Но думал я про нее практически каждый день. Однажды она выбрала меня, когда компания рассаживалась в кинотеатре. Села рядом и сразу прикоснулась коленом. Потом, по ходу фильма, колено отодвинулось, я даже думаю, что это было случайное прикосновение. Но этот фильм я помню в двух частях: до колена и после. И вот тогда я решил сделать ей предложение. Последний курс, пора определяться, я москвич, имею отдельную квартиру…
– Скучно, – вздохнула женщина. – Когда начнутся унижения?
– Да, – засмеялся инспектор. – Это действительно не очень романтично, не то, как нужно рассказывать красивой женщине про старую любовь, но это правда. Я пригласил ее в кафе. Шампанское, мороженое, шоколад. Она начала было обсуждать что-то про учебу, я настойчиво перевел разговор в другое русло, заинтриговал, удивил. Я вкратце описал ей мои достоинства. Вероятно, описал очень предвзято, потому что она поинтересовалась, а есть ли у меня, такого хорошего, недостатки? Она еще не знала, зачем я все это говорю. Она думала – это я потом понял, что мы дурачимся. Что потом она должна будет рассказать про себя.
– У вас, что, не оказалось ни одного недостатка? – женщина перестала давить в кулаке лимон и уставилась на замолчавшего инспектора как на редкого насекомого.
– Я так и сказал, – кивнул инспектор, – что, в принципе, у меня нет недостатков. Я не жаден, умен, добр, легко прощаю, ненавижу лень, не имею вредных привычек, люблю жизнь настолько, что не позволяю себе уныния, сексуально вынослив. И так далее, уже не помню, потому что половину из того, что тогда говорил я сейчас уже растерял. Но один недостаток, – сказал я, – у меня есть.
