Марина Серова - Профессиональная интуиция
Наконец человек приблизился настолько, что при его очередном шаге я увидела носок тяжелого армейского ботинка. В следующее мгновение человек показался полностью, развернулся, чтобы осмотреть дверь, глянул на меня в упор и… В тот же миг моя отмычка глубоко погрузилась в его солнечное сплетение.
Беззвучно задохнувшись, охранник сложился пополам. Остановленная толстым слоем одежды, отмычка вряд ли нанесла особый вред внутренним органам, даже, наверное, не сильно порезала кожу, но дело свое сделала — охранник находился в глубоком шоке. Добавив для верности ребром ладони по его шее, я подхватила тело, мягко и беззвучно опустила его на пол, подтащила к двери и там оставила. Очухается он явно не скоро.
Кабинет Горшенина находился в конце коридора — предпоследняя дверь по левую сторону. То есть мне надо было выйти из укрытия, пересечь коридор и пройти несколько метров вправо.
В этом здании таблички с надписями на дверях отсутствовали, кабинеты были только пронумерованы. Горшенин, как сообщил доктор, обитал в кабинете номер восемь.
Дверь с цифрой «восемь» также была металлической, но отделана декоративной пленкой под дерево. То и дело бросая настороженные взгляды в сторону «вертушки» на выходе, я принялась подбирать отмычку. По правую сторону от «вертушки» должен был находиться «аквариум», в котором несли дежурство охранники. Я не знала, сколько именно охранников дежурили сегодня ночью, и даже не стремилась уточнить это. Просто торопилась попасть в кабинет и покинуть коридор.
Доктор утверждал, что охранник в здании только один. Но если он ошибался или ввел меня в заблуждение умышленно и охрану несли все же двое, то второй, обеспокоенный тем, что напарник задержался, мог выйти из «аквариума» в любой момент. В то же время мне не было известно, какое количество людей вообще имеется в здании в данный момент и где именно они могут находиться. Со стороны запасного выхода, через который я проникла в здание, освещено было только одно окно. Полный обход вокруг здания я не делала, так как другой стороной оно выходило на жилые «казармы», а я не горела желанием быть замеченной кем-нибудь. Из окна, например.
Так что уточнять, имелся ли у охранника напарник, не имело смысла. Самое разумное, что я могла предпринять, — это побыстрее проникнуть в кабинет. Вот только никак не удавалось подобрать нужное сочетание отмычек.
С другой стороны двери не раздавалось ни звука, поэтому для меня явилось полной неожиданностью, когда замок неожиданно щелкнул сам собой. Я только-только примерилась к нему с очередной отмычкой. Мне едва удалось отшатнуться, когда дверь распахнулась и на пороге возник Горшенин, сопроводив свое появление разъяренным возгласом:
— Какого черта здесь происходит?
К стыду своему признаться, я несколько растерялась. Правда, совсем не надолго. Уже в следующий миг я рванула дверь на себя, одновременно втолкнув Горшенина в кабинет.
Лидер освободительного движения, теряя равновесие, отступил на несколько шагов, не удержался на ногах и завалился на бок, неловко подвернув ногу. Кажется, как раз ту, раненную на войне, из-за которой он вынужден был ходить с тростью.
Очевидно, боль несколько отвлекла его от моего появления, и он даже не сразу среагировал: молча, схватившись руками за больную ногу, бросил на меня удивленный и настороженный взгляд. Я прикрыла тяжелую дверь, повернула в замке ключ и положила всю связку в карман.
В этот момент, все так же не произнося ни слова, Горшенин сделал попытку подняться.
— Сидеть, — коротко приказала я.
— Э-э, послушайте…
Замерший было на мгновение Горшенин сделал героическую попытку хотя бы на словах воспротивиться неожиданному вторжению, к активным телодвижениям его полулежачая поза не располагала.
— Сидеть, — прошипела я угрожающе, — пристрелю! — Серьезность своих намерений я подтвердила тем, что сунула руку в тот же карман, куда только что опустила ключи. Ничего, чем можно было бы «пристрелить», в нем не лежало, но откуда об этом было знать моему пленнику, тем более что ключи звякнули вполне натурально. Поди разберись — то ли друг о друга, то ли обо что-то еще. Удостоверившись, что намек возымел нужное действие, по крайней мере на ближайшее время, я шагнула на середину кабинета.
Платок не только закрывал лицо, но также несколько приглушал и видоизменял голос, поэтому сразу признать меня Игорю Викторовичу не удалось. Он лишь нахмурился, услышав в нем что-то знакомое или что-то почувствовав.
Мне на его чувства было совершенно наплевать. В данный момент Горшенин должен был лежать на кровати в своей спальне под теплым одеялом и видеть десятый сон. Какой черт принес его обратно в «лагерь»? Но раз уж он имел несчастье попасться мне под руку, пусть теперь пеняет на себя.
Я окинула взглядом кабинет: стол, заваленный бумагами, офисное кресло, сейф, двустворчатый шкаф, вплотную придвинутый к стене, книжные полки и холодильник. Не густо. Компромат на несколько десятков человек в одной папке не уместится. По-хорошему для таких материалов требуется отдельное довольно вместительное хранилище.
В том сейфе, что стоял в кабинете, наверняка лежали лишь текущие документы. Перед моим приходом Горшенин, судя по всему, работал. Настольная лампа включена, на середине стола — несколько страниц машинописного текста, рядом лежит ручка. Дверца сейфа открыта, но ключа в замочной скважине нет.
Держась от Горшенина на безопасном расстоянии и ни на секунду не забывая, что он может быть очень и очень опасен, я подошла к столу и порылась в бумагах, бегло просмотрев их. Текущие отчеты, планы занятий, снова отчеты. До того как я его побеспокоила, Горшенин просматривал план предстоящих практических учений. Кое-где по тексту встречались его лаконичные пометки и замечания.
Затем я заглянула в сейф. Так же как и на столе, там находились исключительно официальные документы. Часть из них, вернее, их копии я уже видела, когда собиралась в Волгоград.
Кроме двух полок, в металлическом хранилище имелось еще небольшое изолированное отделение, в каких бухгалтеры обычно хранят небольшие суммы денег. Я подергала дверцу. Заперто.
Горшенин спокойно сидел на полу и растирал ногу. Меня он, казалось, вообще перестал замечать, но ни одно мое действие, без сомнения, не ускользнуло от его внимания.
— Ключ, — потребовала я.
Игорь Викторович оставил в покое свою ногу и взглянул на меня с интересом:
— Ниночка? Вы ли это? То-то я гляжу, что-то знакомое.
— Ключ, — повторила я.
Горшенин усмехнулся:
— Чего это ради? Но как вы сюда попали, позвольте полюбопытствовать? И с какой, черт возьми, целью?
Давать какие-либо объяснения я не собиралась. Так же, как не намеревалась вести с Горшениным какие-либо разговоры. Самое главное я уже знала от доктора. Если его информация подтвердится, с Горшениным будут говорить другие люди. И в другом месте. Если окажется, что доктор по каким-то причинам в чем-то солгал, побеседовать с Горшениным по душам в том же месте все равно есть основания. Оружием центр, несомненно, располагал. И спецтехникой тоже. Незаконными делами тоже занимался. Не зря же его так усердно прикрывали все, кому не лень. Но мое дело на данный момент — собрать информацию, найти доказательства преступной деятельности и помешать уничтожить улики до того, как они попадут в нужные руки.
Мое внимание снова привлекло отсутствие ключа в замке сейфа. Никогда не видела, чтобы кто-то вынимал ключ, скажем, из кармана, отпирал сейф, а затем снова прятал ключ в карман. Если только ключ не был цепочкой прикреплен к руке или одежде. Или если ключ был не один, а на связке. Тогда его могли вынуть, потому что понадобился другой ключ с этой же связки.
Я достала ключи, которые вынула из двери кабинета. Горшенин, уразумев, что лично с ним я пока разбираться не собираюсь, принял свой обычный невозмутимый вид.
Подходящий к сейфу ключ удалось отыскать со второй попытки, но в ящике и в самом деле оказались довольно крупная сумма денег, а также стопка платежных документов.
Я озадаченно посмотрела на Горшенина. Может, попробовать вытрясти сведения из него? Но Игорь Викторович — воробей стреляный, так просто не расколется.
— Извините, Ниночка, — добродушно заулыбался Горшенин. — Нельзя ли мне пересесть на более удобное место? Не молод, знаете ли, а нынче не месяц май, пол-то бетонный.
Единственным удобным для сидения местом в кабинете было кресло.
Я не садистка, но с большим удовольствием продержала бы Горшенина на этом полу денька эдак два. Однако в какой-то степени он прав, и если пересядет в кресло, то никакого вреда от этого не случится. А я не буду на него постоянно натыкаться. То, что Игорь Викторович окажется в положении, более удобном для сопротивления, меня не пугало. Судя по его напряженно-страдальческой физиономии, нога действительно болела, а может, и не только она. К тому же Горшенин, хотя и сволочь изрядная, но не дурак, до сих пор даже орать и звать на помощь не пытался, потому как прекрасно понимает, что при первом же звуке, который, кстати сказать, едва ли кто услышит, я его тут же «выключу». А так у него есть по меньшей мере возможность контролировать ситуацию и остается шанс договориться. Ведь ему неизвестно, за чем именно я пожаловала.
