Владимир Цмыг - Оборотень
Впереди предстояло выполнение одного неприятного дела, вернее, завершение его, доведение до логического конца…
ГЛАВА 17.
Его теперь не узнать — короткая стрижка, волосы выкрашены в черный цвет, солнечные очки. Не доезжая до дома Яны, он остановил джип.
Александр с радостью глядел на бабку, копающуюся в саду. Значит, никто не смог сковырнуть ее с этого места! Документы на аренду железные, а в остальном бабка не причём. Для неё же главное, что внук жив, хотя и в бегах… Как никто он знал свою бабку, своя земелька для нее дороже всего на свете. У её раскулаченного отца, которого заморозили на Енисее, было сто гектаров. Бабка всегда об этом вспоминала с такой болью, точно это произошло совсем недавно.
…Пропетляв по темным улицам, Шуляк подкатил к фотоателье. В здании, кроме фотомастерской, находились ещё какие–то коммерческие структуры.
Третий час ночи. Спину Оборотня прикрывали два раскидистых клена, тяжелые лопасти листьев шуршали по стенам. Заранее купленным «алмазом» он со скрежетом провёл первую линию, прислушался, но листья заглушали все звуки. Проведя четыре линии в виде квадрата, курткой облепив стекло, он вдавил его вовнутрь. На полу со звоном разлетелось выдавленное стекло. К счастью на окне не было решетки.
Светя фонариком, он хорошо ориентировался в помещении. У Шуляка было врожденное свойство хищника, мгновенно запоминать вокруг себя расположение предметов и ориентиров, так как в уме всегда просчитывал варианты отступлений и уходов…
Гвоздодер с хрустом вошёл между дверной коробкой и дверью… В ноздри остро шибануло запахом реактивов и негативов. Как змеи, шуршали пленки, он опорожнил ящички столов с уже готовыми фотографиями, слайдами, художественными портретами. В эту кучу он всё сбросил со стола, чиркнул спичкой. В фото — лаборатории, не было окон, и пламя не сразу увидят с улицы.
Не дожидаясь результатов своей работы, поджигатель набрал скорость и очень скоро оказался за пределами города.
С той самой ночи в гостинице его опять донимал отвратительный сон, лишая удовольствия чувствовать себя свободным и богатым человеком. Не станет Беспалого, исчезнет навсегда этот изматывающий сон. Теперь это уже, как наваждение, несмотря на грозящую опасность, он не в силах противиться ему.
* * *Не выходя из машины, он несколько часов наблюдал за людьми, входящими и выходящими из райбольницы. Наконец, он приметил веснушчатую, неказистую девушку лет девятнадцати, Наверно, медсестра, или санитарка.
Вечером, когда девушка закончила смену, он поравнялся с ней и пошёл рядом. Она с удивлением и некоторой опаской покосилась на него. Чего это вдруг такой красивый парень, одетый во все фирменное, увязался за ней. Вниманием мужчин она явно не избалована. Решив, что этот красавец хочет лишь покуражиться, сердито бросила:
— Что вам от меня надо?
— Ваши веснушки мне очень понравились, — в улыбку Шуляк вложил всё своё очарование.
— Вот ещё! — недоверчиво фыркнула девушка, чуть сбавив шаг. От этих проклятых веснушек она всегда мечтала избавиться, считая их всему виной…
— Нет, правда! — не отставал Оборотень. — В вас есть нечто такое, изюминку, далеко спрятанную, не каждый заметит…
Щеки девушки заалели, от таких слов она и вправду похорошела, такое ей никто никогда не говорил. Иногда её лапали парни, да и то ради скуки, когда не обламывался кусок пожирнее. Шедший рядом парень с золотым «Роллексом» на запястье, точно сошёл с обложки Плейбоя. Этот журнал ей иногда в больнице давала посмотреть одна молодая врачиха.
— Вы, наверное, к кому–то приехали? — тихо спросила дурнушка.
— Да, только вот не знаю, жив ли ещё тот человек? Его мать попросила меня навестить (Шуляк знал, что Беспалый детдомовский), она живёт далеко, в другом городе. Она очень больная, ревматизм всю изломал! Может передвигаться лишь на костылях.
— Может, я в чём–то помогу! — живо отозвалась девушка.
— А вы далеко живёте? — Шуляк остановился возле своего джипа.
— В тридцати минутах ходьбы.
Ключом он открыл дверцу, рукой показал вглубь салона.
— Думаю, здесь намного комфортнее будет всё обсудить.
Девушка уже не могла противиться…
Из бардачка он достал большую плитку дорогого шоколада. Девушка попыталась отказаться, от волнения у неё вспотели бритые подмышки. Но хозяин машины был мягок, бархатно–настойчив.
— Кстати, как тебя зовут (он перешёл на «ты»), меня Николай?
— Ольга… — девушка робко, как мышка, хрустнула фольгой обертки.
— Оля ты никуда не торопишься?
Она отрицательно помотала головой. Девушка уже начала верить в сказку, ведь каждой золушке так хочется хрустальных туфелек. От нее резко несло дешевыми духами. Как бы ненароком Шуляк положил руку на её костлявое плечо, под тонкой материей платья почувствовав бретельки лифчика. Грудь у девушки маленькая, но крепкая, нос утиный, тонкогубый рот слишком велик для худого лица. Зато серые глаза чудесны, обрамленные пушистыми ресницами.
— У этого парня, вроде, что–то с позвоночником?
— Это, случайно не тот, без одного пальца на руке? — обрадовалась девушка возможности помочь ему.
— Да… кажется, — выдержал паузу Шуляк, стараясь не показывать чрезмерной заинтересованности.
— На него было нападение, к нему часто наведывались из милиции, в последний раз около двух недель назад.
— Неужели! — вполне искренне удивился Шуляк. — а ведь матери он написал, что упал на стройке… Его бедро прижалось к бедру девушки, губы коснулись щеки, дыхание обожгло шею. Девушка поежилась от сладостной щекотки, сердце на мгновение замерло…
— Оля, можно тебя поцеловать?
Это просьба очень удивила её.
— Да, — прошептала она, — пожалуйста.
В долгий поцелуй он вложил все своё умение. Лариса научила его ценить поцелуи, и не относиться к ним как к нечто второстепенному в любви. Он ощутил, как в его руках обмякло её тело. Окна в машине тонированные. Из магнитофона лилась тихая музыка. Медичка была крайне взволнована и счастлива. Даже если этот принц сегодняшней ночью исчезнет навсегда, всё равно в ее судьбе об этой встрече останутся самые яркие воспоминания. От тепловатого Мартини и возбуждения у неё кружилась голова. Она уже не контролировала себя. Неумело, быстро она стала целовать его в лоб, шею, губы, в ней родились огромная нежность и благодарность.
Шуляк снова наполнил бумажные стаканчики, очистил апельсин, улыбаясь, в её полуоткрытый рот вложил оранжевую дольку. «Хорошо хоть у неё зубы не порченные…» — отметил он. Выждав некоторое время, давая возможность ей прийти в себя, он перешёл к прозаическому.
— А ты этого… парализованного, случайно не обслуживаешь?
Девушке неохота сейчас говорить о своей работе, она ещё во власти только что случившегося…
— Нет, я в родильном отделении, — в её голосе томность и нега.
— А где его палата находится? — голос и весь вид Шуляка показывали отзывчивого человека, который во что бы то ни стало хочет выполнить возложенное на него поручение.
— В самом конце коридора, палата на двоих, но он лежит один. Туда обычно помещают безнадёжных, которым не выжить. У нас её называют камерой смертников.
Шуляк ощутил крайнее удовлетворение… В той же клетушке, как когда–то и он, теперь в собственном дерьме плавает его недобитый враг. Ненависти к нему он давно не испытывал, его лишь мучило отвратное сновидение, которое рождал бред Беспалого. Уничтожив его, он навсегда избавится от этого отвратительного сновидения!
— А окно палаты… куда выходит?
— Прямо в садик, возле окна растёт береза, днем окно открыто, слишком тяжёлый запах в палате.
Неуловимая усмешка скользнула по губам Шуляка…
Поласкав ещё немного разомлевшую, счастливую дурнушку, клятвенно заверив, что завтра вечером непременно встретит её на том же месте, он отвёз её домой. В ста километрах от этого городка — станция. К ночному поезду, который останавливается на несколько минут, он успеет. Машину кинет на станции, и исчезнет навсегда…
* * *Погода благоприятствовала плану. Ветер с Атлантики нагнал туч, которые очень скоро разродятся проливным дождём. В длинной одноэтажной больнице светилось несколько окон — приемного покоя и ординаторской. Окно Беспалого глухо и черно. Полуоткрытая форточка забрана серой марлей от комаров. «Кнопарём» Оборотень вырезал марлю и вьюном скользнул в духоту, насыщенную миазмами испражнений и заживо гниющего тела.
Накаченный снотворным, тяжело дышал больной. Брезгливо морщась, Шуляк примерился было всадить нож в горло Беспалого, но передумал, можно испачкаться кровью. Задыхаясь от зловония, на ствол Макарова он навинтил цилиндрик глушителя. Прилипшая кожа и черные провалы глазниц четко выделяли строение черепа, линии лицевых костей. Если б не косицы свалявшихся волос на наволочке, могло бы показаться, что какой–то шутник на подушку кинул человеческий череп. Видать, сдобная бухгалтерша давно на нём поставила крест, или же он её заложил…
