Чингиз Абдуллаев - Флирт в Севильи
Дронго проводил Ингрид до лифта, ей нужно было подняться в номер и переодеться, — после чего подошел к Пабло Гарсиа.
— Я рад, что все нормально завершилось, — сказал он, обращаясь к испанцу, — надеюсь, все разъяснилось.
— Если бы, — вздохнул испанец. — Я все время себя ругаю, что начал учить русский язык и работаю со странами бывшего Советского Союза. Лучше бы я выучил китайский или японский. С ними, по крайней мере, не было бы проблем. А с группами из ваших стран постоянно проблемы.
— Но их отпустили?
— Пока только условно. Круминьш говорил, что был в номере сеньоры Лилии. А я был уверен, что могу ей нравиться. Или понравиться? Не знаю, как правильно. Но он сказал, что приходил к ней и они были вместе. Следователь проверил пленку и увидел, что Круминьш приходил к сеньоре Омельченко. Они были вместе больше один час. Одного часа, — поправился Гарсиа. — И еше тридцать минут, — добавил он через некоторое время.
— Полтора часа, — поправил его Дронго.
— Да, верно. Полтора часа. Следователь видел, что сеньор Круминьш вышел от сеньоры и пошел к себе в номер. Поэтому он поверил сеньору Круминьшу и принял решение его временно освободить. Они проверили его багаж, но наркотиков не нашли. Следователь приказал взять группу v под полицейский надзор, и сотрудники полиции будут нас сопровождать все время, пока мы будем в Севилье.
— А Елену Доколину отпустили? — С ней было трудно, — вздохнул Гарсиа, — ее пальцы, отпечатки пальцев были на двери. Но она говорит, что проходила мимо комнаты сеньоры Омельченко и постучалась к ней за минуту до того, как туда вошла горничная. Следователь не верит Лене, но мы уговорили отпустить ее на сегодняшнюю съемку.
— Она не сказала, почему она оказалась рядом с номером погибшей? — нахмурился Дронго.
— Нет, не сказала, — удивился Гарсиа. — А вы знаете, почему она там была?
— Не знаю, — сказал Дронго, отходя от своего собеседника.
— Мне не нравится здесь, — громко произнес Круминьш, поднимаясь в холл. — Сначала стали утверждать, что я наркоман. Потом арестовали. Затем обвинили в убийстве Лилии Омельченко. Отпустили, когда поняли, что я был ее другом, а не убийцей. И наконец не дали спокойно поплавать в бассейне.
— Почему? — удивился Гарсиа.
— Какой-то кретин опять оставил там эспандер. Один вчера упал, другой сегодня. Сколько можно! Нужно выгнать этого идиота из отеля. Наверное, американец, — в сердцах сказал Круминьш, недовольный засилием голливудских фильмов и считавший всех американцев выскочками.
Рута Юльевна курила, глядя во внутренний дворик. Над двориком в полдень натягивали тент, который включался механически. Дронго подошел к коммерческому директору.
— Кажется, вы совсем неплохо проводите время, — недовольно сказала она, глядя перед собой и даже не удостаивая его своим взглядом, — сначала с Лилией Омельченко, вчера ночью с Леной, а сегодня днем с Ингрид. Я еще не встречала таких активных мужчин.
— Значит, вам не повезло, — сказал Дронго, встав рядом и также глядя во дворик. — Мне нужно с вами поговорить.
— О чем, — она выпустила струю дыма, даже не повернувшись к нему. Они могли видеть друг друга в стеклянной перегородке, отделявшей холл от внутреннего дворика.
— Вы знаете, почему задерживали Лену Доколину?
— Конечно, нет. Следователь не обязан передо мной отчитываться.
— Они нашли ее отпечатки пальцев на ручке двери погибшей Лилии Омельченко.
Она выпустила еще одну струю дыма, очевидно, для того, чтобы он не смог рассмотреть выражения ее лица.
— Откуда вам это известно? — поинтересовалась Рута Юльевна.
— Мне рассказал один из следователей. Ее отпечатки нашли на дверной ручке, и следователи считают, что она дала ложные показания. Поэтому ее забрали на допрос.
— Какой интересный детектив, — иронично произнесла она. — Ну и зачем вы сообщаете мне эти подробности?
Он взглянул на нее. У Руты Юльевны была одна странная особенность. Она была достаточно приятной женщиной, но у нее были большие, мужские уши, которые она прикрывала искусно зачесанными волосами. Уши можно было увидеть, только находясь в непосредственной близости от нее.
— Вчера вечером она была в вашем номере, — тихо сказал Дронго.
Рука, державшая сигарету, дернулась. Но Рута Юльевна не обернулась.
— Кто вам об этом сказал? Она?
— Какая разница? Я знаю, что она была в вашем номере.
— Вы успели ее допросить. Значит, вы не только Дон-Жуан, но и Шерлок Холмс, — сказала она с некоторым презрением.
— Скажу откровенно, мне нравятся оба персонажа, — пошутил Дронго.
— А мне нет. — На этот раз она взглянула на него бешеными глазами.
— Она была в вашем номере, — продолжал Дронго, — и когда закричала горничная, успела первая выбежать из него, надев ваш халат. Затем вышли и вы, но к этому времени Лена успела вернуться в ваш номер и вышла тогда, когда в коридоре уже было много людей.
— Ваши дикие фантазии мне не интересны, — нервно дернулась Рута Юльевна. — Зачем молодой женщине оставаться в моем номере, да еще в полураздетом виде? В отличие от вас я не страдаю комплексами Дон-Жуана. — А какими страдаете? — неожиданно спросил Дронго. — Или вы пригласили Доколину просто так? Она повернулась к нему
— Я не хочу вас слушать, — гневно заявила она, — ваши грязные намеки оскорбляют меня.
— Подождите, — чуть громче сказал Дронго, — Лена сама мне все рассказала.
Рута Юльевна замерла. Ее рука с сигаретой задрожала. Она попыталась улыбнуться, но улыбка получилась кривой, словно одна половина лица не слушала другую.
— Она… вам… сказала? — не поверила женщина. Кажется, она даже испугалась.
— Вы должны спасти девушку Ведь она ни в чем не виновата, — продолжал Дронго. — Будет лучше, если вы сами позвоните следователю и расскажете, что Доколина была в вашем номере в момент совершения преступления.
— Вы с ума сошли, — тихо сказала коммерческий директор. — Неужели вы думаете, что я это сделаю?
— Иначе следователи будут считать, что именно Лена Доколина убила вашего гримера. И ей очень трудно будет подтвердить свое алиби.
— Я не буду ничего доказывать, — заявила Рута Юльевна.
— Тогда мне самому придется дать показания и рассказать обо всем следователю.
Она молча смотрела на него. Было заметно, что она очень нервничает.
— Мы в Европе, — напомнил Дронго, — здесь свои нравы и своя мораль. Никто вас не осудит. Ваше личное дело, с кем встречаться. Но вы должны спасти девушку, вся вина которой заключается только в том, что она уступила вашим… — Он не хотел употреблять слово «домогательствам». Поэтому поправился, — вашим доводам.
— Вы не понимаете, что говорите, — очень тихо сказала она, — я не могу ни в чем признаваться. Это конец моей карьеры. Меня не допустят до работы с моделями, если узнают… И перед Зитманисом я не смогу оправдаться.
— Речь идет о судьбе Доколиной, — повысил голос Дронго.
На них начали оглядываться. — Не кричите. — К ней вернулось самообладание. Она поправила прическу. — Я поговорю со следователем после съемок и не нужно больше ничего говорить. Я надеюсь, вы порядочный человек. — Она повернулась и начала спускаться по лестнице в нижний холл.
Через пятнадцать минут все сидели в комфортабельном автобусе, даже Гарсиа и Рута Юльевна. Двое полицейских поднялись и сели в перовом ряду, Таррега вошел последним. Он оглядел пассажиров и негромко сказал по-испански: —Надеюсь, все будет хорошо и вы вернетесь в отель. Постарайтесь не отходить друг от дpyra. Наши сотрудники будут все время с вами. Счастливого пути.
Гарсиа поднялся и перевел его слова. Лена с заплаканным лицом сидела одна. Дронго обратил внимание, что в этом автобусе все сидели по родному. Даже Ингрид, войдя в салон автобуса, не села рядом с ним, а прошла дальше, улыбнувшись и показав глазами на остальных. Когда автобус тронулся, Пабло Гарсиа взял микрофон.
— Дорогие друзья. Я понимаю ваше состояние. Понимаю, что вам не хотелось бы сегодня работать. Но нам нужно сделать свою работу. Можете ни о чем не беспокоиться. Нас будут охранять. Сначала мы едем на площадь Испании, а потом будем работать в парке Марии-Луизы. Сегодня мы будем снимать при заходящем солнце, и поэтому я прошу наших сеньорит сосредоточиться. Французские визажисты нас уже ждут. Мы пригласили местного гримера, который заменит нам сеньору Омельченко.
Произнеся столь длинную речь, Гарсиа убрал микрофон.
По улице Сан-Фернандо они проехали мимо монументального двухэтажного здания бывшей табачной фабрики. Сейчас там разместился университет. Именно эту фабрику описывал в своей книге о неистовой Кармен французский писатель Проспер Мериме.
На площади Дон Хуана находилось небольшое здание, принадлежавшее Португалии. В середине века здесь было португальское посольство, а позднее — португальское консульство.
