Дарья Истомина - Леди-босс (Леди-бомж - 2)
- Было дело, - кивнул он. - Понимаешь, она выдала такую конфигурацию, что ей морально тяжело, как бы совестно перед народом за то, что вот она обогатилась, вырвалась в этих тараканьих бегах в лидеры, сняла сметану. И конечно, понимает, что тут есть и такие, что не очень волокут. Одни по тупости, другие по возрасту, третьи по необученности. Но, платя им, она вроде бы отдает долг неудачливым, помогает им выжить. И рука у нее не поднимается, чтобы кого-то вытурить.
- У меня, оказывается, поднимается, - вздохнула я. - Представляю, как меня гвоздят. Конечно, у вас не богадельня, но что-то в этом устройстве не то! Не чувствуешь?
- Имеет место, - подумав, согласился он.
- А причина? Ты же приближенный если не к телу, то к делу... Во всех курсах.
- Это тебе кажется, - усмехнулся Вадик. - Мне было точно отмерено, что знать, чего нет. От сих и до сих. Всего, по-моему, даже Туманский не просекал.
- Загибаешь!
- Ни фига! Семеныч с Кеном слишком корешевали. Поддавали, трепались. Туманский, он открытый был. А Кену она не верила, хотя никогда ему это не показывала. Внешне знаешь как у нее с ним было? Не разлей вода, друзья чуть ли не с пионерского детства и все такое... А меня сразу предупредила - от Тимура Хакимовича - подальше.
- А с Кеном у тебя как?
- Да подъезжал вначале издалека, на полунамеках. Пробовал приручить.
Как-то на день рождения мой карточку втихаря всучил, в дополнение к бутыльменту, кредитную, разумеется. На пять кусков. Я, конечно, вернул. Он молча, я молча. На том и разъехались. Я ей ничего не сказал, но она, по-моему, про это узнала. Но как бы ничего и не было. И бровью не повела. Тоже молча.
- Ближе к делу. Кого бы ты на месте оставил?
- Не знаю. Я делал, правда, наброски! По схеме...
- Давай свою схему!
Мы зарядили кофеварку, изолировались в кабинете и занялись сокращением штатных единиц. Ликвидировали или сливали отделы и направления, ржали над совершенно идиотским отделом связи с парламентом и правительством, девицы из которого занимались тем, что привозили центнеры думских отчетов якобы для изучения и обеспечивали ближайший пункт утильсырья макулатурой из Белого дома. Что-то, конечно, оседало в архивах и шло в работу, но для этого вовсе не надо было шести единиц, кои в основном изучали журналы мод, решали кроссворды и часами торчали в буфете.
Обеденный перерыв мы с Вадимом пропустили, я звякнула буфетчице, и она принесла целое блюдо горячих пирожков.
И тут пришла Белла Зоркие. Когда она узнала, чем мы занимаемся, то впала в глубокую задумчивость, повертела пирожок, но есть не стала, что уже само по себе свидетельствовало, что ее до печенок потрясла наша реформаторская энергия.
- Бросьте ваши игрушки, деточки! Немедленно про них забудьте! И не дергайтесь впредь, пока не придет тетя Белла! Ну она совсем зеленая, Вадик, но вы-то, мне казалось, уже достигли молочно-восковой спелости! Я имею в виду то, что вы называете вашими умными и молодыми мозгами.
Белла была полна скорби, как на похоронах.
- Конкретнее, Белла Львовна! - обиделся Вадим.
- Я уже совсем близко, - вздохнула она. - Конкретно я ничего не имею в виду против вас, Гурвич, и против Лизочки - какие возражения? И то, что в нашей конторе, как в большой куче навоза, лишь изредка попадаются бесценные жемчужные зернышки - я, конечно, имею в виду прежде всего себя, - я не опровергаю. Но есть просвещенное мнение, что говнецо лучше не ворошить. Во всем есть свой смысл, Лизавета Юрьевна.
- Вы про что, Белла? Все же ясно! Можешь - тяни, не можешь - к чертовой матери!..
- А запах? - Она иронично изогнула губы. - Это Москва, деточка. Здесь все держат ушки топориком. Застыли и ждут, что будет дальше с хозяйством Туманских. Нинель если и не понимали, то хотя бы побаивались. А что с нами дальше? Куда рулим? Будем ужиматься, персонал разгонять, тут же волна пойдет - мы горим, сворачиваемся, платить людям нечем! Мы выпадем из числа тех, с кем стоит иметь дела. Из искры, как и положено, возгорится пламя. Такое кадило раздуют - нам, и вам в том числе, ни одна из обожаемых вами пожарных команд не поможет! Так что я полагаю, нужно все закручивать с точностью да наоборот. Зафуговать в прессу информашку, что нам уже тесно в этом офисе и толковых людей не хватает! Вы же это умеете, Вадик! Открытый архитектурный конкурс объявить. Пусть картиночки любимые Ниной Викентьевной художники по старой памяти нарисуют. Какой-нибудь сундук этажей на двадцать, из стеклышка, с нахлобучкой из каких-нибудь шпилей и куполов, вот на этом самом месте, такой персональный бизнес-сити Туманских, с торжественным открытием в будущем тысячелетии. Ударить в барабаны и бубны именно сейчас - самое то! Лизочку раскрутить, какая она у нас талантливая и проницательная, несмотря на юные лета... Будущее принадлежит молодым и так далее! Работать на нее, как на лицо всей команды!..
- Может быть, - с ходу завелась я, - туалетную подтирку выпустить? С моим портретом?
- Была бы у меня такая мордашка, я бы и на подтирку пошла. В интересах дела, конечно.
- Значит, что? - поугрюмел Гурвич. - Не колыхаться, ничего не трогать? Пусть оно как катилось, так и катится? Вы с этим согласны, Лизавета Юрьевна?
- Откуда я знаю, Вадик? Я покуда ничего еще не знаю.
- Позвольте в таком разе мне свалить. - Он взглянул на Беллу почти с ненавистью и смылся с явным облегчением - отсыпаться и приводить себя в порядок после трансконтинентального перелета.
Белла задумчиво ела пирожки, аппетитно почмокивая и роняя крошки на свою кашемировую грудь. Я только теперь заметила, что на этот раз она была жгучей брюнеткой. Такая уцененная цыганка Аза или Кармен, не хватало только алой розы в ее отлакированной гладкой прическе.
Я не выдержала:
- Вы всегда так? Огнетушителем - по пламени вдохновения?
- Хороший мальчик, - сказала она. - Умненький. Викентьевна его под каблуком держала, чтобы не дергался... Вот ему и кажется, что теперь, без нее, он все может. Вы поосторожнее с ним, Лизавета. Он себя переоценивает. К тому же торопится, боится не успеть занять свое место на вершине. Знаете, как это бывает? Адъютант главного командующего, который ему карандаши и карты подает, всегда считает, что он тоже может. И даже лучше.
- А вы злая.
- Трезвая я... Ну так что вас интересует, золотко? Только всерьез? Как я понимаю, нам теперь жить вместе. Долго и счастливо.
- И помереть в один день?
- Все возможно, - печально вздохнула она.
- Я хотела бы понять, чем занимается ваша бухгалтерия?
- Которая именно? Я имею в виду цвет...
- Не поняла.
- Сейчас объясню. Сначала закурю. Табачок, говорят, способствует похуданию. Я уже сто раз бросаю, начинаю... Можно стрельнуть?
Я кивнула, она взяла сигарету из моей пачки и закурила.
- Так вот, в смысле цвета... - начала она. - Главных бухгалтерий со своими системами учета у меня три. Есть бухгалтерия белая, вот в этом самом офисе, где мы торчим. Прозрачная, доступная для любого аудита, открытая для налогового держиморды, которые время от времени нас долбают штрафами, но так, по мелочам, которые, естественно, точно просчитывают. Быть абсолютно безгрешными подозрительно. Параллельно Туманские держали бухгалтерию серую. То есть систему, которая обслуживает круг лиц и фирм, из тех, что имеют проблемы с замыливанием истинных объемов оборота, - с налогами и прочее... Все это достаточно известно и понятно любому, кто не хочет, чтобы его остригли догола. Это, назовем ее так, полулегальная бухгалтерия. Но есть бухгалтерия основная, то есть черная, которую, в общем, прикрывают две первые. Она оперирует поступлениями, которые идут, в основном в рублях, черным налом.
- Это в мешках, что ли, привозят?
- Раньше, бывало, и в мешках, - усмехнулась Белла. - Нынче все цивилизовались, больше в кейсах. Поступления перекачиваются в валюту, в основном, конечно, в доллар и марку. Ну а дальше по обстоятельствам.
- Каким?
- Это решала Нинель, то есть Нина Викентьевна Туманская.
- А подробнее можно?
- Боюсь, что вы многого просто не поймете, Лиза...
- Ничего, я напрягусь!
- Вы хотите знать, сколько вам досталось денег?
- Ну хотя бы это... Что там - в заначке?
- У вас же есть полный перечень - контрольки, пакеты акций, документация на недвижимость, реквизиты депозитов... Ну и то, что в обороте в игре на бирже, на чем мы гэкаошную сметану навариваем.
- Ну а точнее? Какие-то цифры?
- Считать надо, - уклончиво ответила она. - И вот что, деточка. Я понимаю, что сыплю соль на ваши свежие раны и это еще болит, но вы это должны знать точнее, чем кто-либо из нас. Туманский сильно темнил, и мне до сих пор неизвестно, сколько времени он предполагал пробыть в нетях, вне пределов отечества, когда предполагал вернуться.
- Максимум полгода, - припомнила я не без усилий.
- Похоже, так. Нострик это подтверждает.
- Какой еще "нострик"?..
- Нострик - это как бы кличка, от Нострадамус.
- Чего?!
- Ага! - Она смотрела на меня с любопытством. - Значит, вы про наше "бомбоубежище" не в курсе?
