Чингиз Абдуллаев - Тверской бульвар
— Он пошел на стройку и упал там с верхнего этажа, — коротко пояснил Денис Александрович.
— Упал? Как это упал? И он тоже упал? — Галя растерянно смотрела на нас, словно не верила, что ее второй ученик погиб схожим образом. — Что он делал на стройке? — спросила она. — Почему его туда пустили? Там что же, не было людей, охраны, сторожей? Как они могли пропустить туда мальчика, подростка, разве это не опасно?
— Вы задаете слишком много вопросов, на которые я пока не могу ответить, — признался Игнатьев. — Все произошло ночью, и мы пока не знаем всех подробностей. — Он взглянул на меня, словно разрешая мне задать вопросы. Я правильно поняла его взгляд.
— Кто еще дружил с Костей Левчевым? — задала я следующий вопрос. — Кто еще входил в их компанию?
— Не знаю. Они всегда держались немного особняком. Может, еще Иосиф Васадзе. Он на год младше, но его часто видели с этими ребятами. У него папа грузин, а мама тоже осетинка, как у Кости. Может, поэтому они часто были вместе.
— Где его можно найти? — сразу спросил Игнатьев. — У вас есть его адрес?
— Да, конечно. Он не из моего класса, но я могу дать вам его адрес. Только я не думаю, что он может иметь какое-нибудь отношение ко всей этой истории. Это очень хороший мальчик. У него родители врачи, отец — известный московский хирург.
— У Кости Левчева родители тоже известные люди, он тоже был из приличной семьи, — мрачно напомнил Игнатьев.
— Тоже, — печально подтвердила Галя и направилась к выходу. Но вдруг обернулась: — Почему вы сказали «был»? — почти выкрикнула она. — Почему вы так говорите? Что с ним? Он тоже погиб? Я не могу понять, что происходит. Может, я плохой классный руководитель? Как могло такое случиться?
Галя села на стул. Было заметно, что она сильно нервничает. Мы переглянулись. Игнатьев действительно сказал «был». И я полагала, что сказал правильно, хотя меньше всего мне хотелось в это верить. И вообще в этой истории мне больше всего не нравилась эта пугающая регулярность, с которой погибали или пропадали подростки. Может, у них такой непонятный ритуал, по которому они решили все уйти из жизни? Но почему? Из-за чего? Я видела Антона и с ним разговаривала. Он был подавлен, расстроен, его что-то тревожило, но мальчик не был похож на потенциального самоубийцу. У тех более истерическое состояние. Хотя откуда мне это знать? Разве я видела самоубийц в своей жизни? Тем более подростков? Откуда мне знать, почему он так себя вел? Что Антон на самом деле думал? Почему пошел на эту проклятую стройку? И кто звонил два раза Косте перед тем, как он исчез? Кто звонил Антону? Если это бандиты, то они все продумали правильно — эти убийства можно списать на подростковый суицид. Никто не мог заранее знать, что внизу на строительной площадке случайно окажутся два таджика-строителя, которые увидят убийство и сразу заявят об этом в милицию.
Их мне тоже жалко. Обоих задержали и теперь будут долго допрашивать. Может, даже задержат на сутки или на двое. А у них наверняка есть семьи, дети. Таджики приезжают в столицу большими семьями и живут в нечеловеческих условиях, чтобы заработать на хлеб своим детям. Вот и получается, что им было выгоднее молчать, чем заявлять в милицию. Просто пройти мимо и не смотреть в ту сторону. А теперь им могут и не поверить. Хорошо, что в прокуратуре есть такие люди, как Игнатьев, а ведь мог оказаться и такой, как Сердюков. Или такой, как дед погибшего Антона, этот отставной военный, по-своему упертый и убежденный, что все беды страны в инородцах и иноземцах, приехавших в нашу столицу.
Никто внятно не говорит, что миллионы людей, приезжающих к нам, — это огромный трудовой ресурс, так необходимый России в условиях, когда демографическая катастрофа стала абсолютной реальностью. Что занятые на тяжелых работах мигранты заполняют ту экономическую нишу, которую трудно заполнить своими гражданами, или, как сейчас говорят, «представителями коренной национальности». Слово-то какое придумали мудреное. А таджиков жалко. Хорошо, если они хотя бы сносно говорят по-русски. Их будут долго допрашивать, потом сунут какой-нибудь протокол, заставят его подписать. Об адвокатах для них, конечно, не может быть и речи. А потом вообще может выясниться, что это таджики толкнули мальчика. Если не найдут конкретного виновника случившегося. К сожалению, в нашей практике мы иногда сталкиваемся с подобным, когда недобросовестные следователи готовы на все ради отчетности. У Гали своя отчетность по успевающим ученикам, не имеющая ничего общего с работой хорошего педагога, у следователей — своя. У врачей тоже своя отчетность. Когда думаю об этом, мне кажется, что давно пора что-то изменить в «датском королевстве».
— Вы полагаете, что все эти самоубийства как-то связаны? — Галя еще не верила в убийства. И правильно делала. Легче считать, что ребята просто коллективно рехнулись, чем предполагать, что за этим стоят какие-то определенные и далеко не свихнувшиеся люди.
— Найдите нам адрес Васадзе, — напомнил Игнатьев.
Она кивнула и снова поднялась. Когда учительница вышла, Денис Александрович взглянул на меня и мрачно спросил:
— Что вы об этом думаете?
— Не знаю. Даже страшно делать какие-либо предположения. Вы считаете, что происходят убийства?
— Пока не знаю. Но Григорьева кто-то толкнул. Сразу два свидетеля не могут просто так ошибаться. Хотя их сейчас допрашивают отдельно друг от друга, чтобы проверить их показания…
— Вы им не верите, — сразу поняла я, — думаете, раз таджики…
— Не говорите глупостей, — устало посоветовал Игнатьев. — Конечно, можно выстроить и такую цепочку. Кто-то был связан с мафией, нанял двух таджикских строителей, чтобы они выступили случайными свидетелями. Но только для чего? Одинаково лгать практически невозможно, не совпадут детали. Подставлять таджиков тоже не резон. Все знают, что огромную часть этого рынка наркотиков контролируют как раз их преступные группировки, переправляющие наркотики из Афганистана. Я видел утром этих строителей. Типичные работяги, плохо говорящие по-русски. Думаю, здесь что-то другое. Григорьева, возможно, убили, но мотивы могут быть разные. Мы должны понять, что происходит. А если поймем мотив преступления в этом случае, то, возможно, выясним, куда мог исчезнуть и Костя Левчев.
Вернулась Галя с листочком бумаги в руке — адресом Иосифа Васадзе, написанным ровным каллиграфическим почерком, который и передала Игнатьеву. Тот прочел адрес и кивнул.
— Я все-таки поеду к Григорьевым, — вздохнула Галя. — Поймите, я не могу просто так сидеть в школе, когда произошла такая трагедия.
— Поезжайте, — согласился Денис Александрович, — только о нашем разговоре никому не говорите. Им сейчас тяжело, а кто-то из родных мальчика должен еще будет пройти через процедуру опознания…
— Как это? — испугалась учительница.
— Придется приехать и опознать тело подростка.
— Только не это! — вырвалось у нее. — Мать не сможет. Она просто сойдет с ума. Не нужно ее вызывать. Лучше дедушку.
— Может приехать кто-то из родственников, — хмуро пояснил Денис Александрович. — До свидания, Галина Андреевна. Спасибо за помощь.
Мы вышли из класса. Выходя, я оглянулась. У классной руководительницы был такой несчастный вид, что мне стало ее жалко.
ГЛАВА 14
В салоне автомобиля мы оба молчали. Водитель несколько раз даже обернулся, должно быть, удивляясь нашему мрачному настроению. Когда мы уже подъезжали к дому Васадзе, раздался телефонный звонок. Денис Александрович достал свой аппарат. Молча выслушал сообщение, что-то уточнил и убрал телефон. Затем посмотрел на меня, словно решая, стоит ли мне говорить.
— Она действительно выбросилась с балкона, — наконец сообщил мне Игнатьев. — Входная дверь была заперта изнутри. Дома, кроме нее, никого не было. В прокуратуре закрыли дело, посчитав, что это обычное самоубийство. Никаких записок, объясняющих свой поступок, девочка не оставила.
— Значит, все-таки самоубийство? — уточнила я.
— Похоже на то. Но теперь после убийства Григорьева мы обязательно вернемся и к этому делу. Возможно, девочку довели до самоубийства, возможно, были веские причины, толкнувшие ее на такой шаг. Нужно будет все проверять заново.
— А если таджики ошиблись? — Во мне продолжала бушевать моя бабушка с такой известной фамилией, как у мисс Марпл. Я не хотела сдаваться, поэтому придумывала все новые и новые версии. — А если никакого убийства не было? Снизу можно легко ошибиться. Строители ведь находились на приличном расстоянии, и было уже темно.
— Что вы хотите сказать? — не понял Игнатьев.
— Рядом с мальчиком кто-то стоял. А что, если этот человек, наоборот, протянул ему руку, чтобы удержать от безумного поступка? А снизу таджикам показалась, что Антона толкнули. Так часто бывает. Они могли не понять жеста стоявшего рядом незнакомца.
