Дик Фрэнсис - Лучше не возвращаться

— Кстати, мы все хотели бы знать, что это за таинственная незнакомка, с которой вы разговаривали весь день.

«Все мы хотели бы знать» — это был эвфемизм придуманный Белиндой вместо «я сгораю от любопытства». Грэг и Викки казались заинтригованными. Судя по всему, они не заметили Аннабель.

— Какая незнакомка? — непосредственно поинтересовалась Викки.

— Она работает в жокей-клубе, — ответил я, — сопровождает иностранцев, приезжающих с официальным визитом. Сегодня у нее японцы. Я помог ей как переводчик, вот и все.

— В жокей-клубе? — пожала плечами Белинда. — Не похоже на них. Разве на скачки являются в подобном наряде?

— Обязательно покажите ее мне, — попросила Викки.

Аннабель появилась только после последнего забега. Она спустилась сверху и проводила своих подопечных к выходу. Я уже поджидал ее там, заставляя Кена и остальных ждать. Увидев меня, она подошла, кокетливо улыбаясь.

— Ронни Апджон — вон тот человек, впереди, рядом с женщиной в оранжевом пальто.

Мы вместе вышли на площадку для парковки автомобилей в сопровождении двух японцев.

— Я не могла с ним нормально поговорить: он все время то выходил, то возвращался, а я была занята с нашими друзьями. Но на первый взгляд ничего необычного в нем нет. Не без предрассудков, конечно. Он считает, что жокеи играют со смертью, а кто нет?

— Кто не играет со смертью или кто так не думает?

— Выбирайте.

Мы подошли к большому автомобилю, в котором должны были уехать наши важные гости из Японии. Я поклонился им на прощание, а сам старался не упустить из виду все удаляющееся оранжевое пальто.

— Ну, бегите догоняйте его, — сказала Аннабель, — если это необходимо.

Я улыбнулся, глядя в ее голубые глаза.

— Я позвоню вам, — сказал я.

— Смотрите не забудьте.

Вслед за своими подопечными Аннабель села в машину и закрыла дверцу. Я помчался догонять оранжевое пальто так быстро, как только мог, чтобы не привлекать при этом к себе внимание.

Пальто остановилось у большой серой машины, и мужчина, сопровождавший его, он же Ронни Апджон, открыл дверцу. Потом он открыл багажник, снял шляпу, бинокль в футляре, пальто и бросил их туда. Оранжевое пальто сдвинулось с места и сделало то же самое. Я получил возможность подойти ближе и получше разглядеть Апджона, прежде чем он уселся в автомобиль. Когда же это случилось, оказалось, что он сел не за руль, а на пассажирское сиденье. Вести машину должна была хозяйка оранжевого пальто, теперь одетая в серое платье с жемчужными украшениями.

Ронни Апджону, обладателю самой заурядной внешности, на вид было около шестидесяти, и мне пришлось мысленно разложить по полочкам его черты, чтобы понять, встречал ли я его прежде. Волосы седые. Лоб не очень высокий, в морщинах. Брови не так чтоб очень густые. Глаза слегка раскосые. На веках складки, появившиеся с возрастом. Нос крупный, слегка картошкой. Средних Размеров коричневатые усы. Рот строгий. Скулы… Я сдался. В его скулах ничего примечательного не было. К тому же он теперь сидел в машине, и разглядеть его можно было только через стекло.

Я развернулся и пошел к машине Кена. Он стоял, облокотившись на крышу автомобиля, с удивлением наблюдая за моими виражами.

— Ты знаешь, за кем ты следил? — спросил он, не понимая, что происходит. — Это был Ронни Апджон.

— Я, вообще-то, на это надеялся.

— Но почему?

— Я хотел сопоставить лицо с именем.

Я задумался.

— Кроме того, что он выполняет обязанности распорядителя, чем он еще занимается?

— Держит нескольких лошадей, — Кен размышлял, — имеет какое-то отношение к финансированию и к администрации. Точно не знаю. Я чувствую, еще немного — и его отправят на пенсию. Но в деньгах он не нуждается. Похоже, получил наследство, так как я бы не сказал, что сам он очень сообразителен.

— Он может здорово навредить тебе, — сказал я. Кен вздохнул.

— Все сейчас против меня. — Он выпрямился и собирался сесть в машину. — Кроме того, я устроил Белинде взбучку, а я ведь даже не знал, кто выступает под восьмым номером, не говоря уже об уверенности в победе. Я ужасно ее расстроил, и сам теперь по уши в дерьме.

Я покачал головой.

— Это не совсем так. Тебе достаточно просто погладить ее по коленке.

Я уже привык к тому, что время от времени он смотрит на меня так, будто я чокнутый. Но по дороге домой он все-таки не говоря ни слова погладил Белинду по коленке, та разрыдалась, и на этом ссора исчерпала себя.

В тот вечер, когда все разошлись, я съел тост с сыром, выпил немного вина и позвонил маме. Давно сложившаяся система моих международных звонков к родителям заключалась в том, что всякий раз, когда я звоню, платят они.

Все, что требовалось от меня, — это дозвониться и сообщить номер, с которого я говорю, а они тут же мне перезванивали. Таким образом, мне приходилось платить максимум за три минуты, а разговаривать мы могли по целому часу. Отец как-то поиронизировал, что для них это единственный способ узнать, что я жив.

Я посчитал, во сколько обойдется трехминутный звонок в Мехико, и оставил деньги в конверте около телефона. Вскоре я уже разговаривал с моей мамулей.

Я представил ее на другом конце провода — такую же красивую, как и прежде. У нее всегда было то, что, повзрослев, я определил для себя как стиль — врожденное качество, которое позволило легко сменить внешность скромной секретарши на имидж супруги посла. Для нее это было заслуженное повышение. Я со знакомым чувством умиротворения прислушивался к ее такому легкому, элегантному, не подверженному действию времени, вечно молодому голосу.

— Винн Лиз? — удивленно переспросила она уже после того, как набрала мой номер в Тетфорде. — С чего это тебе вздумалось о нем расспрашивать?

Объяснения стоили ей кучу денег, но очень заинтересовали и обеспокоили ее.

— Это замечательно, что ты познакомился с Кеном Макклюэром. Но мне бы в самом деле не хотелось, чтобы ты связывался с Винном Лизом сынок. Вряд ли он сменил свою шкуру.

— Да, но почему? — спросил я. — Что такого ужасного он сделал?

— Господи, все это было так давно!

— Но помнишь, ты частенько меня стращала, что если я не исправлю своего поведения, то, когда вырасту, стану таким, как Винн Лиз. Будто он был самым большим злом в этом мире. И все, что я о нем помню, это смутное впечатление, что его посадили.

— Да, он действительно сидел.

— И за что же?

— За жестокое обращение с лошадьми.

— За что?! — Я был ошеломлен.

— В первый раз его посадили за жестокое обращение с лошадьми. Это случилось задолго до твоего рождения. Тогда Винну Лизу было, наверное, лет двадцать. Он и еще один юнец вырезали у лошади язык. И мне кажется, они делали это не раз, прежде чем их поймали. Я не знала об этом до тех пор, пока мы не переехали в Челтенхем. К тому времени Винну Лизу было уже за тридцать, и он во второй раз попал в тюрьму, теперь уже за драку. Боже мой, я столько лет об этом не вспоминала! Это был ужасный человек. Он иногда заходил в офис, потому что в то время жил на дальнем конце ипподрома. Только вот потом он уехал куда-то, по-моему, в Австралию. Он вечно жаловался на «бюрократические преграды», и я терпеть его не могла. Он разговаривал по телефону, а я ни о чем другом не могла думать, кроме как о тех несчастных лошадях, которые медленно умирали, потому что он вырезал им язык. Люди говорили, что он поплатился. Это, конечно, быльем поросло, но я считаю, что прошлое людей — часть их самих. И если это было в нем, когда ему было двадцать, то останется и в пятьдесят, и в шестьдесят, даже если он и не делает ничего подобного сейчас. Ты понимаешь меня? Если он снова в Англии, постарайся с ним не сталкиваться, сынок, постарайся.

— Хорошо, мамуль, — пообещал я. — А с кем он дрался?

— Что? Боже мой… Я не помню. Он вышел из тюрьмы незадолго до нашего приезда в Челтенхем. Работая на ипподроме, невозможно было не слышать о нем. Дай-ка подумать… Точно! — вдруг вспомнила она. — Его посадили не просто за драку. Он со строительным пистолетом, ну, знаешь, которым доски скрепляют, напал на какого-то молодого человека и прострелил ему скобками джинсы, буквально пришил их к телу. Винн Лиз мстил ему, ведь тот переспал с его девушкой, а скобки — чтобы впредь не мог спустить штаны.

— О Господи!

— Сейчас это может показаться забавным, но тогда человеку со скобками в теле пришлось лечь в больницу, чтобы их вынуть. И поговаривали, что они попали в самые болезненные места, так что этому парню вряд ли удастся лечь в постель с кем бы то ни было вообще, не говоря уже о девушке Винна Лиза.

— А почему я никогда об этом не слышал?

— Не знаю, сынок, может, и слышал, только не от меня. Я бы ни за что не стала тебе такое рассказывать. Ты был тогда совсем еще крошкой. Хотя ты и так очень не любил Винна Лиза, прятался, если он заходил в офис. Ты делал это интуитивно, ты его просто не переваривал. Вот я и стала пугать тебя им. Для этого мне даже не пришлось говорить про все эти ужасы. Я боялась, что, если расскажу, как он вырезал у лошадей языки, ты не сможешь спать спокойно по ночам. Да и теперь я ни за что не стала бы рассказывать подобное ребенку, пусть даже современные дети и так знают, что в мире полно всякой грязи.