Анне Хольт - Что моё, то моё
– Не пора ли приготовить ленч? – спросила она и скромно улыбнулась. – Вы наверняка голодны. Да и я, признаться, тоже.
Он был такой большой.
Исак, единственный мужчина, который порой ненадолго заглядывал в её кухню, был худым, невысоким. Ингвар Стюбё заполнил собой почти всю кухню. Она была рассчитана лишь на Ингер Йоханне. Мужчина снял пиджак и повесил его на спинку стула. А потом, не спрашивая ни о чём, принялся готовить омлет. Ингер Йоханне перемещалась от мойки к столу, танцуя, как балерина, чтобы его не задеть. Ингвар пах гелем для душа и сигарами – запах мужчины, который был старше неё. Когда он засучил рукава, чтобы нарезать лук, ей бросилось в глаза, что волоски на предплечьях у него светлые, почти золотые. Она подумала о лете и отвернулась.
– Что, по-вашему, должна значить та записка, – спросил он, указывая на что-то ножом. – Получай по заслугам. Кто получил по заслугам? Ребенок? Мать? Общество? Полиция?
– В обоих случаях записка предназначалась матерям, – ответила Ингер Йоханне. – Хотя убийца не мог быть уверен в том, что именно мать найдет Кима. Отец тоже вполне мог спуститься в подвал. А в случае с Сарой имеются достаточные основания полагать, что убийца предвидел, что пакет никогда не попадёт непосредственно к адресату. Он не дурак. Мне кажется, важнее содержание записки, а не размышления на тему, кому она предназначается.
– Что именно вам кажется важным в содержании?
Ингвар включил плиту и вынул из шкафа сковороду, не спрашивая, где она лежит. Ингер Йоханне уселась на стул и внимательно рассматривала кусочки льда, плавающие в стакане.
– Я, честно говоря, считаю, что нужно начинать совсем с другой стороны, – медленно проговорила она.
– Хорошо. Но с какой?
Он потёр руками глаза.
– Начинать надо с начала, – сказала она, задумавшись, словно вспоминала о чём-то. – Исходить из того, что мы имеем. Из фактов. И постепенно выстраивать версию. Никогда не делать выводов, пока не готов фундамент. Это опасно.
– Всё это так.
Ингер Йоханне выпрямилась и поставила стакан на стол. От плиты пахло очень аппетитно. Ингвар расставил тарелки и стаканы, разложил ножи и вилки. Потом он сосредоточенно вырезал затейливое украшение из помидора.
– Вот, – удовлетворённо сказал он и поставил на стол сковороду. – Луковый омлет. Вкусная и полноценная еда.
– Трое детей, – задумчиво проговорила Ингер Йоханне, приступая к ланчу. – Если предположить, что Эмили похитил тот же преступник. Мы не можем этого утверждать, однако допустим… Трое детей пропали. Двоих вернули назад. Мёртвыми. Мёртвые дети.
– Мёртвые дети, – машинально повторил Ингвар и отложил вилку. – Нам до сих пор неизвестна причина их смерти.
– Постойте!
Она взмахнула рукой и продолжила:
– Кто убивает детей?
– Преступники, совершающие правонарушения на сексуальной почве, и автомобилисты, – пробубнил он мрачно.
– Этих детей убил не автомобилист. Нет также никаких оснований предполагать, что они подверглись сексуальному насилию. Ведь так?
Он кивнул.
– В таком случае, могло иметь место сексуальное принуждение, которое не оставляет явных следов, – предположил он. – По крайней мере, это возможно.
– Но что тогда у нас остаётся, если мы не будем принимать в расчёт половые преступления и автомобильные аварии?
– Ничего, – сказал он, поднося вилку ко рту.
– Вы едите слишком быстро, – сказала она. – И вы ошибаетесь. У нас есть ещё масса вариантов. То есть у вас. У вас есть ещё масса вариантов.
Омлет ей понравился. Он немного переборщил с луком, но пряности придавали блюду приятный вкус.
– Пойдём дальше, отталкиваясь от фактов: убийства детей в принципе крайне редки. И вам, и мне известно, что большинство таких убийств совершается в состоянии аффекта. Процент рецидивистов среди преступников в данной области минимален. Убийство, как правило, является результатом семейного конфликта, ревности или… просто несчастного случая. Пьяной ссоры. Слово за слово – и так далее. Кроме того, орудие преступления – нож или дробовое ружьё. Бац. И кто-то становится убийцей. Такая схема. Это всё давно известно. Дети не часто бывают непосредственно вовлечены в такие ссоры, во всяком случае как жертвы.
– Если не принимать в расчёт подростков. Они убивают друг друга гораздо чаще. Преступность постоянно молодеет. Мне кажется, что четырнадцатилетнего подростка можно назвать ребёнком. Помните, тот мальчик, которого задушили в январе? В школе на Мёллергата.
Ингер Йоханне опустила глаза:
– Да-да. Но в этих случаях речь идёт о соперничестве. Подростки убивают ровесников, очень редко других людей. А в ситуации с преступлениями сексуального характера преступник совершает убийство, чтобы скрыть следы своего преступления. То есть, пытаясь скрыть насилие, совершает преступление ещё более тяжкое – убийство. Случаи, когда убийство происходит во время, а не после сексуального насилия, единичны. Я общалась со многими преступниками, совершившими убийство, чтобы скрыть насилие. Некоторые из них не могут осознать и перенести даже самой мысли о том, что они сделали. Они испытывают страх. Стыд. Боль. Не от самого насилия. Его они могут объяснить. Но от убийства. Им невыносимо думать о смерти ребёнка.
– Ну и кто же, по-вашему, наш преступник?
Он допил молоко и довольно похлопал себя по животу.
– Человек, который способен убивать невинных детей… Похищать их, убивать и возвращать родителям вместе с весьма странным сопроводительным письмом… Такие действия может совершать психически больной человек, умеющий найти оправдание своим поступкам.
– По его мнению, они вполне допустимы. То есть он сумасшедший.
– Нет. Он не сумасшедший. По крайней мере, не в привычном смысле слова. Он не психопат. Иначе он никогда не смог бы осуществить задуманное. Не забывайте о том, насколько… изящны его преступления. Насколько продуман весь его план. Что вы имеете в виду, называя преступника «сумасшедшим»? Изувеченную душу? Тогда всё верно. Безумие? Едва ли.
– Но для него убивать детей – благо, так я понял? То есть он полагает, что убивать детей хорошо, но при этом он не безумен?
– Да. Или нет. Вполне возможно, он сожалеет о том, что дети должны умереть. Но у него есть какая-то высшая цель. Можно сказать, некое поручение. Особого рода… задача, что ли.
– Поручение от кого?
– Неизвестно, – коротко ответила она.
«Ты дурачишь меня, – пришло ей в голову. – Я сижу перед тобой и выкладываю элементарные вещи, до которых ты и сам давно додумался. Сколько убийств ты расследовал? Сколько убийц с психическими отклонениями ты видел? Ты прочёл кучу работ об этом. Ты лукавишь. Думаешь, меня так легко одурачить? По той или иной непонятной причине для тебя важна моя помощь. Я не дам обвести себя вокруг пальца».
– Кофе? – предложила она и начала наполнять кофеварку водой.
Ёмкость переполнилась, и вода начала стекать по ручке.
– Сначала вам стоит прочитать все имеющиеся у нас документы, – продолжал Ингвар. – Всё, что у нас есть. А потом вы сможете составить портрет по каждой из жертв. В данном случае сделать это будет несложно, поскольку жертвы – дети. И очень нелегко, поскольку необходимо будет проделать большую работу и с их родителями, чтобы иметь полную картину. Так постепенно, начиная с самого начала, вы составите образ нашего преступника. Если, конечно, вы правы. В том, что это мужчина. Вот ваша задача. Если, конечно, вы захотите нам помочь…
Энергичность, с которой он произнёс последнюю фразу, напугала её. Она выключила воду и чуть не выронила из рук колбу.
– Зачем вам это? – Она повернулась и положила свободную руку на кухонный стол. – Вы можете назвать хоть одну причину, по которой опытный следователь криминальной полиции прикладывает так много усилий и использует, мягко говоря, необычные методы, чтобы добиться помощи заурядного учёного в раскрытии настолько необычного дела, что едва ли можно найти ему аналоги в истории нашей страны? Вы можете? Способны вы объяснить, почему вы не в состоянии понять, что «нет» значит «нет»?
Наступила тишина. Он не знал, что делать со своими руками. Ингер Йоханне вновь отвернулась от него. Кофеварка начала всхлипывать. За окном, по дорожке, обычно закрытой для движения, красный «гольф» медленно двигался от одного почтового ящика к другому.
– Я боюсь, – спокойно произнёс Ингвар, подбирая слова, – что вы посчитаете меня таким же сумасшедшим, как… Вы подумаете, что меня заклинило.
Она не оборачивалась. Красный «гольф» остановился напротив дома №16.
– Когда я был моложе, я гордился этим, – продолжил он негромко. – Даже хвастался этим. Своей интуицией. Парни называли меня ЭсЭс. Сверхчувствительный Стюбё. На самом деле я совсем не ясновидец. Я в такое не верю. Я не вижу, где находятся пропавшие люди. Но у меня есть способность… нет, не способность. Склонность. Склонность чувствовать те дела, которые я веду. Это сложно объяснить. У меня есть некая гиперчувствительность. Мне снятся дела, которые я расследую. Я их вижу. Но… я прекратил рассказывать об этом. Коллеги начали странно поглядывать на меня, шептаться у меня за спиной. Я решил молчать.
