Светлана Алешина - Сладкие разборки

— Это лучше бы с собакой делать, — заметил Костя. — Собака это место в два счета найдет. А мы что там, в кустах, на карачках ползать будем?

— Ничего, — возразила я авторитетно, надо будет, и собаку найдем. А сейчас, тут я повернулась к Саше, — спасибо вам за гостеприимство. За ваш замечательный, вкусный кофе. Нам, пожалуй, пора идти.

— Да не за что, — сказал Саша, вставая, чтобы проводить нас. — Заходите еще. Всегда рад поболтать. Я тут по воскресеньям скучаю в одиночестве.

Кремовый, точно шоколадный, пес приветливо помахал нам хвостом, когда мы выходили за ворота.

Пыльный и ухабистый асфальт по мере приближения к полям выродился в тряскую, посыпанную щебнем грунтовку, а затем и вовсе в узкую, в две колеи, с полоской травы между ними, полевую дорогу. По ней наша «Волга» покатила мягко, плавно. Земля, влажная еще от талой снеговой воды, упруго проминалась под ее колесами. Издалека, проезжая между забором кондитерской фабрики и стеной длинной, точно крепость, девятиэтажки, услышали мы доносящийся откуда-то заунывный собачий вой, переходящий время от времени в визг и тявканье. С приближением к голым еще в эту раннюю весеннюю пору полям вой этот слышался все яснее и отчетливей.

— Так собаки по покойнику воют, — заметил сидящий за рулем Костя. Мы с Володей молчали, нам обоим было не по себе.

Мы остановились возле самой лесополосы. Темно-серые деревья стояли ровными тесными рядами. Между ними тянулись вверх к солнцу тонкие прутики молодой поросли — все это в окружении прелой листвы казалось мертвым и безжизненным. Посредине лесополосы между рядами деревьев тянулась узкая извилистая тропинка. Какая-то пожилая женщина в темно-фиолетовом пальто и темном берете стояла на этой тропинке между деревьями недалеко от дороги. Собачий вой доносился откуда-то из глубины лесополосы.

— Лада, Лада, — звала женщина, наверное, свою собаку. Голос у нее был мягкий и певучий, как и черты ее полного, круглого лица.

Мы выбрались из машины, и собачий вой тут же прекратился: из-за деревьев нам навстречу выбежала небольшая черная полненькая, на тонких кривых лапках, словно точная копия своей хозяйки, собака. Подбежала ко мне, приветливо виляя хвостом. Задрав морду, уставилась на меня умильно-просяще.

— Вы не бойтесь, это она семечек просит, — сказала женщина, обращаясь к нам. —Ко всем подбегает, пристает, попрошайничает.

— А что она выла? — спросил Костя за моей спиной.

— Да так, сдуру, — отвечала женщина, тихо смеясь. — Позавчера дяденьку в этом лесочке застрелили. Лужа крови на земле осталась. Вот она который день подряд в этот лесочек и бегает. Над этой кровью воет.

Почувствовав, как ноги мои сделались ватными, я не могла ступить и шагу. Костя Шилов слегка потеснил меня и выступил вперед.

— Так, где это? — спросил он чуть глухим голосом у женщины.

— Да там, в лесу, рядом с тропинкой.

Мы должны были пойти и посмотреть на эту кровь. Но я чувствовала, что не в состоянии двинуться с места: ужас сковал все мое тело.

— Ну что мы все трое туда попремся, сказал Костя Шилов, угадав мое состояние, — только следы затопчем. Вы стойте здесь, у машины, а я сейчас.

Он не спеша, твердым шагом направился в глубь лесополосы по тропинке. Я видела, как мелькает его атлетическая фигура между голыми черными стволами, потом она скрылась. И через некоторое время показалась вновь: Костя возвращался обратно. Лицо его было мрачным.

— Да, похоже на то, — сказал он глухим голосом, подходя к нам. — Прямо рядом с тропинкой, на слое прелой листвы, лужа засохшей крови. Красная, точно свежая, застыла, но потемнеть еще не успела.

— Хотя уже больше двух суток прошло.

— Такое возможно, — авторитетно объяснил Костя. — Все это время погода стояла сухая и холодная, так что кровь как в холодильнике сохранилась.

— Лада, Лада! — Не обращая на нас внимания, хозяйка звала свою собаку. — Лада, пойдем домой. Хватит, нагулялась уже на сегодня.

Я обернулась к женщине.

— Нет, вам нельзя уходить, — сказала я ей. — Милиция должна записать ваши показания и зафиксировать отпечатки ваших ног, чтобы не было путаницы. Ведь вы же были на месте преступления.

Женщина посмотрела на нас с удивлением и тревогой.

— Да что вы, мои хорошие, — сказала она так же мягко и певуче. — Зачем я нужна милиции? Я и не видела толком ничего.

— Вы, пожалуйста, не создавайте милиции лишних проблем. Потом вас разыскивать, — сказал Костя тихо и бесстрастно. —Оставайтесь здесь, не беспокойтесь, с вами ничего не случится. А вы, Ирина Анатольевна, не стойте как столб. Звоните вашему майору, пусть приезжает и посмотрит, что мы здесь нашли.

И я послушно, как школьница, полезла в «Волгу» к радиотелефону.

Впрочем, я позвонила не только майору Белоглазову, но и Пацевичу тоже. Адвокат выслушал меня спокойно и уже заявил: «Еду», расспросив поподробнее о дороге. С майором Белоглазовым мороки вышло больше. Поначалу он решительно отказался принимать всерьез мои слова, предполагая, что я что-то напутала, что вовсе не человеческую кровь нашли мы в лесочке возле кондитерской фабрики. Потом заинтересовался, с какой стати я потащилась на кондитерскую фабрику и что там делала. Мне пришлось отвечать ему на эти вопросы, хотя я и чувствовала, что за последнее время ответы на них набили оскомину на моем языке. В конце концов майор обещал немедленно приехать вместе с группой экспертов-криминалистов.

Однако Пацевич все равно приехал первым.

— Узнал я, где найти вам дядю Сучкова. — Это было первое, что он сказал мне, выбравшись из машины.

Я вздохнула облегченно: ну, слава богу! Хотя теперь плохо представляла, зачем он нам нужен. Если раньше я всерьез подозревала таинственного сучковского родственника в совершении или, по крайней мере, организации этого преступления, то теперь эта версия выглядела мало убедительной: слишком многое говорило в пользу версии с Анжелой и ее криминальным любовником. Тем не менее я взяла протянутый мне Пацевичем листок с адресом.

— Его зовут Сучков Николай Васильевич, — пояснил Пацевич, — это дядя по отцовской линии. Адрес: проспект Строителей, дом 37"а", рядом с ДК завода «Техстекло». Знаете, где это?

Я не знала, но решила, что всегда найду у кого спросить.

— Я уже звонил ему, — продолжал Пацевич, — разговаривал с Николаем Васильевичем. Он ждет вас завтра весь день, приходите в любое время. Они оба, Николай Васильевич с женой, уже очень дряхлые, никуда не ходят и вашему визиту будут рады.

Сказав это, он отправился беседовать с хозяйкой собаки.

На место преступления Костя Шилов адвоката не пустил. Мне пришлось клясться, что Костя — человек очень серьезный, и раз он сказал, что кровь там есть, значит, это так. Я успела рассказать Пацевичу и о своем визите к Анжеле сегодня утром, и о слежке за желтым фургоном, в котором она ехала, и про огромный особняк, ее новый дом, и про беседу с охранником кондитерской фабрики, рассказавшим нам столько интересного и назвавшим в числе прочего и фамилию хозяина особняка. Пацевич слушал меня молча, внимательно, не перебивая. Время от времени кивал в знак того, что слышит. Я даже льщу себя надеждой, что в его глазах, выражении лица чувствовался не только профессиональный интерес к тому, что я излагала, но и уважение, и даже восхищение, что нам удалось так много раскопать за сегодняшнее воскресенье. Я, во всяком случае, чувствовала гордость, пересказывая Пацевичу эти факты. Когда я назвала фамилию Чубатого, адвокат едва заметно вздрогнул, повернулся и посмотрел на меня пристально, но, ничего не сказав, стал слушать дальше.

Пацевич, выслушав меня, уже собрался было съездить до проходной кондитерской фабрики, чтобы поговорить там с охранником Сашей, как показался милицейский микроавтобус, в котором ехали майор и группа экспертов. Следователь и адвокат пожали друг другу руки, как хорошие знакомые. После чего Пацевич все-таки отправился на кондитерскую фабрику, а майор Белоглазов занялся нами, и мне пришлось опять рассказывать ему обо всех приключениях минувшего дня. И на этот раз мне было немного жутко говорить с ним. А вдруг опять прицепится со своим пристрастным допросом? Но майор слушал молча, без комментариев, затем сел писать протокол. Потом отправился вслед за адвокатом на кондитерскую фабрику. Думаю, охраннику Саше в это воскресенье будет нескучно и не так одиноко.

Уже начало смеркаться, когда они оба вернулись, и адвокат и майор. С заходом солнца стало заметно холоднее. Мой нос чуть-чуть пощипывало, как при легких заморозках. Майор наконец объявил, что мы свободны. И мы все четверо — Пацевич вместе с нами — спрятались от холода в салоне Костиной «Волги».

Я стала рассказывать адвокату собственную версию преступления, включая туда и свои выкладки с момента совершения его, роль Анжелки и бородавчатого в этом деле и, разумеется, мою собственную, навязанную мне роль. Выслушав меня, Пацевич сказал: