Игнасио Акунья - Частный детектив. Выпуск 12
Выйдя из комнаты, я закурил сигару, чтобы немного поразмыслить. После чего решительно двинулся в коридор и, не забыв запереть за собой дверь, вышел на лестницу. Я мог поспорить на все, что угодно, что сенатор платил Каите за такое доверие к его особе.
20. Загородный дом сенатора
Когда я выехал на центральное шоссе, начался ливень. Сзади осталась Гавана со своими бетонными громадами, уличным шумом и копотью выхлопных газов, со своими заботами и огорчениями.
Моя машина глотала километр за километром. Ливень, не ослабевая, продолжался около часа. Моим пунктом назначения была невзрачная деревушка Каимито, расположенная у обочины дороги, к которой я приближался со скоростью 80 километров в час. Я подумал, что пропаганда в избирательной компании сенатора развертывалась с такой же скоростью, с какой я приближался к деревушке, потому что эта улыбающаяся листовка встречалась буквально каждые двести метров — на деревьях, на разрушенных домах, на столбах…
Теперь я ехал по главной улице поселка; кругом — грязь, бедность, нечистоты… По имеющимся у меня сведениям, дом Каиты находился в конце пыльного проулка. Он представлял собою покосившееся сооружение из дерева и черепицы, чудом еще державшееся на своем нехитром фундаменте. На фасаде я увидел листовку: «Хотите иметь чистые просторные улицы, канализацию, школы и больницы? Голосуйте за сенатора Рамиреса!» И чуть ниже — улыбающаяся физиономия. И подпись — Грегорио П. Рамирес. Я подошел к двери и дважды ударил молоточком. Вышла старуха. Я спросил ее о Каите, но у нее не оказалось времени на ответ — служба сенатора работала быстро и продуктивно: за моей спиной дважды взревел клаксон, и я увидел блестящий лимузин и сидящего в нем Томаса.
— Сенатор хочет вас видеть! — прокричал он.
Старуха захлопнула дверь прямо перед моим носом.
Я сел в лимузин и оказался зажатым между двумя громилами.
Проехав с километр, мы очутились за пределами поселка. Томас сделал резкий поворот. Лимузин помчался по узкой мощеной дорожке, обрамленной высокими пальмами. Когда дорожка закончилась, моему взору открылась загородная резиденция сенатора.
Огромное строение середины девятнадцатого столетия выглядело внушительно. Так же, как в городе, Рамирес и здесь жил совсем неплохо.
Мы поднялись по ступенькам, миновали длинный коридор и вступили на некое подобие террасы, окна которой выходили на север. Здесь было множество народа.
Приятели сенатора наслаждались отдыхом на лоне природы. Кто играл в биллиард на длинном столе, затянутом зеленым сукном, кто, развалившись в кресле, курил дорогие сигары. Шел оживленный разговор на политические темы. Я увидел, как группа людей окружила некоего политического деятеля, пользующегося огромным влиянием в Правительстве. Они напоминали мух, слетевшихся на сладкое.
При виде нас сенатор пронзил Томаса взглядом и сделал нам незаметный знак, указав на дверь слева от меня. Я очутился в огромном кабинете, где стояли глубокие кожаные кресла и гигантский письменный стол в углу. Я огляделся.
Кабинет был обставлен с вызывающей роскошью. Здесь сенатор Рамирес чувствовал себя как рыба в воде. Он открыл ящичек с «гаванами», взял одну из них и с наслаждением закурил, затем жестом указал мне на кресло. Тут я увидел, что в кабинет вошел мой давний приятель, агент по рекламе.
— Буду краток, Арес, — произнес сенатор без всякого вступления и, усевшись за письменный стол, забарабанил пальцами по полированной поверхности. Затем выпустил облако дыма. — До сих пор я терпел ваши выходки, хотя мне, вероятно, не следовало этого делать. Вы, видимо, забыли, что вас в любой момент могут стереть в порошок, Арес! — вдруг заорал он, сделав угрожающее движение правой рукой. Насупившиеся брови и горящие от ярости глаза делали его несколько комичным. Но сенатор явно не собирался шутить… если он вообще был способен на шутку. И сейчас простым движением руки он ставил меня в известность о своем безграничном могуществе. Сенатор встал, обогнул стол и уселся в кресло. Агент по рекламе тут же пересел к нему поближе и подобострастно заглядывал ему в лицо. Я сидел молча и ждал, когда сенатор продолжит свою гневную тираду. Тот, казалось, расслабился. Затем кинул на меня уничтожающий взгляд и, подняв указательный палец, произнес:
— Однако в мои планы абсолютно не входит ведение переговоров с вами. Единственное, что я хочу сказать, — я не потерплю ни малейшего скандала вокруг моего имени! Вот мое последнее слово, Арес.
И он снова выпустил дым.
— Возможно, — робко вмешался агент по рекламе, — мы могли бы прийти к какому-нибудь согласию, если бы сеньор Арес рассказал нам, зачем ему понадобилось беседовать с Каитой.
— Все очень просто, сынок, — ответил я. — Мне за это платят.
— Кто платит? — взревел сенатор.
— Семья Рамераль.
— А, черт возьми! Значит вы одновременно тянете деньги и с меня и с Рамералей! Вы бандит, Арес!
Я вежливо наклонил голову.
— Зачем вам понадобилась Каита? — снова спросил молодой человек. — Все, что ей известно, она рассказала в полиции.
— Ты так считаешь, мой мальчик? Чего же вы оба боитесь, если я немного с ней побеседую?
— А кто вам сказал, что мы боимся? — возмутился сенатор.
— Я говорю.
Молодой человек и сенатор переглянулись. Затем сенатор посмотрел на Томаса.
— Подожди за дверью, — приказал он и со свирепым выражением лица подошел ко мне. — Мы не можем целый день ходить вокруг да около, Арес. Лучше поговорить начистоту. Вы правы, я боюсь, только не того, что вы себе вообразили. Я не убивал Сусанну и бояться мне нечего. Но на носу выборы и подобная ситуация для меня нежелательна. Короче говоря, я не могу себе позволить такой роскоши, как скандал вокруг моего имени. Поэтому Каита и солгала, это я ее об этом попросил. Она… вернее, вся ее семья многим мне обязаны, я оказывал им небольшие услуги…
Я тут же представил себе, как сенатор сидит и подсчитывает все «благодеяния», которые он совершил в своей жизни.
— Каита солгала умышленно, — продолжал он. — Но она лично может подтвердить мое алиби, поскольку мы вместе с ней вышли из дома Сусанны около половины восьмого. И это — правда! Однако заявить об этом во всеуслышание — значит вызвать скандал, поэтому она и молчит.
Я задумался.
— Если вы вместе с Каитой ушли в половине восьмого, значит, вы последние, кто видел Сусанну в живых. Почему же тогда Каита утверждает, что Рамераль тот самый человек, который ушел от Сусанны в семь часов?
Сенатор на несколько секунд задумался, потом протянул руку к звонку. Мгновенно появился Томас, держа руку за пазухой. Я улыбнулся.
— Скажи Каите, пусть войдет, — приказал сенатор. — Она сама вам все объяснит, — повернулся он ко мне.
Появилась Каита и словно изваяние застыла посередине кабинета. При виде меня она с трудом сдержала изумление, затем приблизилась к письменному столу:
— Что вам угодно, сеньор сенатор?
Тот нежно, почти по-родственному, посмотрел на старуху.
— Садись, Каита.
Женщина робко присела неподалеку от стола, рядом с агентом по рекламе. Села она так аккуратно, словно боялась помять тщательно отглаженное платье. Одета она была очень опрятно, лицо ее выражало почтение, но я заметил, что старуха замирает от страха, ожидая, когда сенатор объяснит причину ее вызова. Лицо сенатора излучало обаяние и приветливость — прямо предвыборный плакат да и только.
— Каита, я хочу, чтобы ты рассказала сеньору Аресу все, что тебе известно о смерти твоей хозяйки.
Каита сначала непонимающе посмотрела на него. Ее губы зашевелились, но она не издала ни единого звука, Затем снова напряженно впилась глазами в лицо сенатору.
— Забудь о том, что ты говорила раньше, Карта. Забудь о том, что обещала мне. Сейчас я хочу, чтобы ты рассказала правду, — мягко произнес сенатор.
Женщина беспокойно зашевелилась и стала нервно перебирать складки на платье.
— Что вы желаете знать, сеньор? — спросила она меня.
— Все, что произошло той ночью, — ответил я. — Попытайтесь также вспомнить все факты, которые, по-вашему, могут быть связаны с убийством вашей хозяйки.
Кайта вопросительно взглянула на сенатора, как бы испрашивая разрешения — тот кивнул.
— В пять часов вечера пришел сенатор Рамераль, — начала старуха, нервно поднося пальцы к губам. — Он не часто навещал сеньору, но уж если приходил, всегда делал это в пять часов, а уходил около шести. В тот раз он ушел почти в семь.
— Наверное, это Сусанна попросила его уйти именно тогда, — вмешался сенатор. — Я ей позвонил и она сказала, чтобы я явился по поводу своего последнего письма. Она просила меня прийти после семи, так как будет занята. Конечно, тем самым она кое на что намекала.
