Наталья Борохова - Досье на адвоката
Ему уже был известен сценический псевдоним его собеседницы – Монро. Следователь обожал Мэрилин и с придирчивостью фаната заключил, что российская девица мало соответствовала американским стандартам. Разве что волосы, вытравленные гидропиритом и подстриженные на манер голливудской звезды, вызывали весьма далекие ассоциации с оригиналом. Николетта была тоща как жердь, а вместо округлых щечек у нее имелись хорошо выраженные скулы. Оставалось только удивляться самомнению отдельно взятой представительницы всем известной профессии…
– Там везде кровь, – верещала она. – Повсюду!
Ее губы, и отдаленно не напоминающие пухлый розовый бутон, мелко дрожали. Вострецов постарался преодолеть отвращение. На самом деле если оставить в стороне его неприязнь и брезгливость, то истерические стенания этой блудливой бабенки можно было бы легко понять.
Что верно, то верно. Зрелище в самом деле было впечатляющим. Этюд в багровых тонах, да и только! Голубые подушечки и покрывало испачканы в крови. Початая бутылка шампанского на полу. Игристая жидкость, смешиваясь с багряными ручейками, превратилась в бледно-розовый коктейль. Само тело, обезображенное до неузнаваемости, растерзанное, с едва определяющимся пульсом. А сверху – голубой балдахин. Нет, лучше не вспоминать…
– Успокойтесь, гражданочка. Не стоит так волноваться, – монотонно твердил Вострецов, думая, как половчее вытянуть у свидетельницы необходимую информацию, не размазывая лишние сопли.
Николетта, хлебнув воды из стакана, поперхнулась и несколько мгновений хватала ртом воздух. Следователь, обрадовавшись возникшей паузе, сунул ей под нос белые чулки.
– Скажите, кому из вас принадлежал сей предмет женского туалета?
Николетта, увидев чулки в алых разводах, выпучила глаза и буквально сползла со стула. Она лишилась чувств.
Раздосадованный Вострецов грохнул кулаком по столу и выругался. Черт побери всех женщин! Невозможно работать. Он плеснул воды из графина прямо на голову проститутки, справедливо полагая, что ее внешность уже ничто не сможет испортить.
Николетта пришла в себя. Как ни странно, холодный душ вернул ей способность здраво рассуждать. Потрогав мокрую от воды макушку, девушка вдруг изрекла:
– Это был Чулочник, верно?
Надо сказать, Вострецов уже сделал подобный вывод, но хотел во всем разобраться, чтобы не пороть раньше времени горячку.
– Не торопитесь. Может, чулки принадлежали вашей знакомой?
– Нет, – икая, ответила Николетта. – Ни я, ни Марина подобные вещи никогда не носили.
– Вы не ошибаетесь?
– Нет, – твердо заявила свидетельница. – Да вы взгляните сами…
Вытянув ногу в ярко-синей босоножке вперед, она обратилась к Вострецову:
– И я, и моя бедная подруга – женщины видные. А эти чулки впору восьмикласснице.
«Верно», – удивился следователь. Как он не обратил на это внимание раньше?
– В смерти Марины есть что-то сверхъестественное, – заявила вдруг Николетта.
Пришел черед удивляться Вострецову.
– Это еще почему?
– А куда он делся? Я имею в виду маньяка… Мы сидели в машине прямо напротив подъезда и не могли пропустить его. Клянусь, оттуда никто не выходил. Убийца растворился как дым!
«Как бы то ни было, потусторонние силы в убийстве никак не заподозришь. Хотя тот, кто сотворил подобное, и впрямь является дьяволом», – подумал Вострецов. Что касается таинственного исчезновения маньяка из квартиры девушек, то разгадка этого была банальна. Чулочник просто поднялся на чердак и вышел на улицу уже из другого подъезда.
– Скажите, а что связывало погибшую с Елизаветой Дубровской? – поинтересовался наконец следователь.
– Впервые слышу это имя, – ответила девица.
Похоже, она не врала. «Здесь следует разобраться.
Права Николетта, это довольно темная история», – решил Вострецов.
Елизавета была, как нетрудно было заметить, весьма посредственным водителем. Поэтому, совершив автопробег между двумя городами, она чувствовала себя примерно так, как если бы объехала на своей машине весь земной шар по экватору. С трудом доковыляв до собственной квартиры, она мечтала лишь о ванне с пеной и прохладных простынях. Но сообщение, оставленное ей на автоответчике, требовало немедленных действий. Господин Вострецов желал ее видеть у себя в прокуратуре, причем немедленно.
Скрипнув зубами, Елизавета послала к черту надоедливого следователя. Как жаль, что она никогда не осмелится сказать это виновнику ее беспокойства в лицо. Но, разумно рассудив, что мир не полетит вверх тормашками, если усталый адвокат немного вздремнет, Дубровская провалилась в тревожный сон. В прокуратуре она появилась только на следующий день.
Решительно захлопнув за собой дверь кабинета, Лиза набрала в грудь побольше воздуха. Нужно быть готовой к схватке с процессуальным противником. Ничего хорошего от этого визита в прокуратуру ждать не приходилось. Было лишь любопытно, какую на этот раз каверзную штуку придумал неугомонный следователь.
Вострецов был занят и, не поднимая головы от бумаг, неприветливо буркнул что-то себе под нос. Возможно, это было приветствие.
– Я хотела бы знать, для чего меня пригласили, – начала Елизавета.
– Садитесь, сейчас разберемся.
– И не подумаю! Если вы считаете, что у меня нет больше дел, кроме того, как глотать пыль в вашем кабинете, то вы глубоко ошибаетесь!
Вызывающий тон Дубровской не произвел на следователя ни малейшего впечатления.
– Можете стоять, если вам это больше нравится. Но предупреждаю, разговор у нас будет долгим.
– Неужели трудно объяснить, в чем дело?
– Вы будете допрошены как свидетель. Вот вам протокол допроса, поставьте свою подпись рядом с галочкой. Я вам разъясню уголовную ответственность за дачу ложных показаний…
– Какие ложные показания? Вы в своем уме? – поперхнулась от неожиданности Елизавета.
– Гражданка Дубровская, уголовную ответственность за оскорбление представителя власти у нас еще никто не отменял. Будьте любезны, фильтруйте свою речь!
– Какая я вам гражданка? – уперлась Лиза. – Я – адвокат. И если вы, господин Вострецов, забыли, то я вам напомню: допрашивать защитника по обстоятельствам, ставшим ему известными при выполнении профессиональных обязанностей, вы не имеете права! Есть понятие адвокатской тайны, наконец…
– Я собираюсь допросить вас именно как гражданку, – ухмыльнулся Игорь Валентинович. – Ваши адвокатские секреты можете оставить при себе. Они мне абсолютно неинтересны.
– Тогда зачем…
– Здесь вопросы задаю я! – потерял терпение Вострецов. – Меня интересует, как долго вы были знакомы с Мариной Дробыш. Поясните суть ваших отношений.
Что-то в вопросе следователя насторожило Лизу, но она не поняла пока, что именно.
– Мы – соседи. Отношений между нами никаких нет.
– Причины для неприязни были? Общие знакомые есть?
Дубровская начала раздражаться. К чему эти дурацкие вопросы? Она общается со следователем уже около получаса и не имеет ни малейшего представления, с какой целью она теряет здесь свое драгоценное время.
– Если говорить прямо, я ее терпеть не могу, – выдала Лиза. – Взяла бы и задушила своими собственными руками или же чужими, в конце концов.
Ей было любопытно, как теперь отреагирует следователь. Шутка казалась ей весьма забавной.
Вострецов повел себя странно. Он отложил в сторону ручку и в упор уставился на Елизавету.
– Совсем совесть потеряли, госпожа Дубровская? Мне что, ваше признание занести в протокол?
Девушка пожала плечами. Чувством юмора прокурорские следователи обделены, что поделаешь…
– Общие знакомые у вас с покойной были? – повторил вопрос Игорь Валентинович.
«Покойной»? Слово резануло слух. О чем идет речь?
– Марина… она что, мертва?
– Убита, – коротко и ясно ответил следователь.
Дубровская почувствовала себя оглушенной. Будто кто-то всесильный взял и… щелк! Выключил звук. Так всегда бывает, когда слышишь подобные известия. К смерти привыкнуть невозможно, что бы об этом ни говорили. Особенно если речь идет о молодом, полном сил человеке, которому еще жить и жить. Такой была Марина. Нахальная, своенравная, ершистая, но живая! Живая!
– Кто ее убил?
– Вы меня удивляете, госпожа Дубровская! Я полагал, этот вопрос мы разрешим без труда.
Елизавета не верила собственным ушам. О чем он толкует?
– Вы думаете, что это я – убийца Марины?
Вострецов довольно хмыкнул:
– Не прошло и двух минут, как вы мне сделали страшное признание. Не забыли? На юридическом языке протокола это будет звучать следующим образом: гражданка Дубровская желала смерти потерпевшей Дробыш и имела возможность осуществить свое преступное намерение… Что не поделили, Елизавета Германовна? Дайте я отгадаю! Мужчину?
– Я имею право хранить молчание, – пробормотала пораженная Дубровская.
