Марина Серова - Ты отдашь все!
– А теперь – вперед! – вскричал он. – Нам предстоит долгий путь до Грааля! Пусть враги Тысячелетней империи трепещут! – И он взмахнул кнутом с изящной ручкой, запрыгивая на стул и воображая, видимо, что он вскакивает на коня и пришпоривает его.
Видимо, все эти средневековые аксессуары были позаимствованы им из запасников или экспонатов музея.
Аэлита Яковлевна зарыдала – не то притворно, не то искренне.
Я не могла вымолвить ни слова, понимая теперь, однако, что реально представляет собой эта болезнь – шизофрения. А Мельников, привыкший на своем веку, видимо, абсолютно ко всему, решительно вторгся в театральное действие этаким матросом Железняком и громко провозгласил:
– Так, конница! Стой! Раз-два!
Аэлита Яковлевна, в ужасе вытаращив глаза, шарахнулась в сторону, Гайворонский от неожиданности не удержался в «седле» и рухнул со стола на пол. Аэлита Яковлевна истошно завизжала. Всеволод Олегович – с весьма недовольным видом – пытался подняться. Женщина кинулась к нему на помощь, одной рукой хватаясь за платье и пытаясь прикрыть свою полуобнаженную грудь.
– Это как называется? – уже встав и приняв свой обычный помпезный вид, проговорил Гайворонский. – У нас проходит производственное совещание, мы репетируем сцену к двухсотлетию музея!
– Вы именно в таком виде в ней и предстанете? – обратилась я к Аэлите Яковлевне, окинув красноречивым взглядом ее скудное облачение.
– Ой, извините, мне нужно в туалет! – метнулась она к двери, но по дороге ее перехватил Мельников.
– Какой еще туалет в наши времена?! Вон, туда идите, в лесок, – заявил грубоватый подполковник, плохо знакомый с особенностями современных авангардных театральных постановок.
Женщина забилась в его руках, закричав:
– Вы не имеете права! Я вызову милицию!
– Отлично, она уже здесь, – не выпуская ее, ответил Мельников, свободной рукой доставая удостоверение. – У нас к вам есть несколько вопросов. Немедленно оденьтесь, и едем в управление!
Аэлита Яковлевна бросила испуганно-вопросительный взгляд на Гайворонского. Мельников, перехватив этот взгляд, заявил:
– А за вами сейчас приедет бригада «Скорой помощи». И если судебная медкомиссия признает вас недееспособным, то вы избежите грустной участи заключенного, проведя остаток дней в психушке!
– Что?! Какая тюрьма?! – растерянно перевела взгляд с Мельникова на меня Аэлита Яковлевна.
– Скажите, где и с кем вы были восьмого февраля этого года? – крепче сжимая руку, державшую женщину, угрожающе спросил Мельников.
– Но... Я не помню.
– Придется вспомнить, – отрезал подполковник.
Аэлита Яковлевна наморщила узкий лобик, но тут – благородным средневековым рыцарем печального образа – вперед выступил господин Гайворонский.
– Оставьте эту женщину! – властно произнес он, но это получилось у него так комично, что я еле сдержалась, чтобы не фыркнуть на весь кабинет. – Я все скажу, – обреченно добавил он.
– Нет уж, мы вначале послушаем вас, – ткнул пальцем прямо в лицо женщине Мельников. – Фамилия, имя, отчество?
– Аэлита Яковлевна К-калачова, – заикаясь, ответила она.
– Ну что, вспомнили?
Она посмотрела на Гайворонского, поняв, видимо, что скрывать дальше что-либо не имеет смысла, и сказала:
– Я была дома.
– Одна? – надавил на нее Мельников.
– Нет, – покраснела она. – С Всеволодом Олеговичем.
– Теперь вы довольны, бессовестные люди? – с гневом обратился к нам с Мельниковым директор музея, скидывая на пол свою сермягу и обнажая безволосую грудь. – Я не убивал Леву, – уже другим, упавшим голосом продолжил он. – Я любил Леву, Лева – замечательный...
– Всеволод Олегович, – осторожно спросила я. – А почему вы здесь? Вы же должны быть дома, со своей женой?
– Я не хочу находиться рядом с этой женщиной, – забубнил Гайворонский, снимая с головы шлем. – Я ухожу от нее к Аэлите Яковлевне! Она сказала мне, что ее прадед ведет свой род от канцлера Бестужева.
– Ну, конечно же, от кого же еще! – скептически фыркнул Мельников. – Калачовы – это ж типичная дворянская фамилия! Ладно, это ваше дело. Кто еще может подтвердить ваше алиби?
Гайворонский вздохнул и сказал:
– Соседи по коммунальной квартире. Они меня видели там каждый день, после того как я поругался с женой. Вы же понимаете, я не мог сказать Рите, куда я иду...
В этот момент у меня в сумочке запищал мобильник. Нажав на кнопку, я услышала встревоженный голос Маргариты Аркадьевны:
– Татьяна Александровна, Сева пропал! Представляете, я утром заглянула к нему, он еще спал, и я не стала его тревожить. А сейчас, открыв дверь, я увидела, что его нет! И окошко открыто! Он вполне мог в него выпрыгнуть, у нас же первый этаж! Господи, я даже не знаю, где его теперь искать! А если он поехал в свою Германию… зайцем?! У него же хватит на это ума! А Альберт еще заявил, что папа попросил его ему помочь и отвлечь маму, потому что мама хочет лишить папу престола! И что скоро они будут жить в замке, и у Альберта будет свой, отдельный замок, и куча игрушек, а маму они с собой не возьмут! Ведь он же так и ребенка с ума сведет! И где он, вообще?
– Успокойтесь, Маргарита Аркадьевна, – прервала я ее. – Он нашелся. Он на работе. И ведет себя смирно. Сейчас мы отправим его к вам.
Всеволод Олегович отошел в угол кабинета и принялся облачаться в свой цивильный костюм, предпочитая не смотреть ни в нашу с Мельниковым сторону, ни на Аэлиту Яковлевну. Он весь как-то поник и двигался вяло, замедленно. Аэлита Яковлевна, дав Мельникову свои показания, мышкой выскользнула из кабинета и растворилась где-то в глубине музейных помещений.
Но, собственно, судьба этих людей больше не интересовала меня. Главное было в том, что, потратив на директора музея и его, мягко скажем, экстравагантные выходки кучу времени и нервов, я так ничего и не добилась. Версия о том, что Маркова убил его сумасшедший друг – из ревности ли, из боязни ли огласки ли или еще по какой-то причине – окончательно рухнула. И теперь необходимо либо отказаться от дальнейшего расследования, либо искать какие-то другие пути.
Мельников заверил, что его люди проверят алиби Гайворонского, но я уже чувствовала, что его подтвердят соседи Аэлиты Яковлевны. Да и, откровенно говоря, не тянул директор музея на убийцу! Пора честно признать, что я попала под воздействие неких гипнотических флюидов, явно исходивших от этого человека. Только в этом случае он меня загипнотизировал некой своей мнимой причастностью к делу. Да и обстоятельства так складывались, что вполне можно было его заподозрить.
Я размышляла над тем, что делать дальше, уже у себя дома. И под вечер я все-таки решила для очистки совести съездить и поговорить с Ларисой Лиманской, бывшей женой Маркова. Она и ее жених Александр были, пожалуй, последним звеном этой компании, с которым я так и не соприкоснулась. Если не считать семейной пары Звонаревых. Но те казались настолько благообразными и законопослушными, что я решила временно оставить их в покое.
* * *Наклон головы, выжидающий взгляд, чуть насмешливый; тонкие черты лица привыкшей соблазнять женщины – вот чем встретили меня в прихожей. Но, быстро придав своему лицу выражение, более подходившее для послушной и старательной девочки-первоклассницы, Лариса Лиманская проговорила:
– Я так понимаю, что вы ко мне? Вы были на поминках Левы, я вас помню. Про-хо-ди-те... – И она сделала жест в сторону тумбочки с обувью. – Обуйте тапочки, а то у меня не очень чисто, – попросила хозяйка. – Вот. – И она вытащила из тумбочки невообразимо мягкие тапочки с помпончиками ярко-красного цвета.
Я переобулась.
– Пожалуйста, проходите, я сейчас принесу кофе, – сделала она очередной, приглашающий, жест в сторону комнаты.
Я прошла в комнату и попутно отметила, что живет Лиманская достаточно обеспеченно. Мебель была куплена наверняка не очень давно, поскольку выглядела она новой, современной. Особенно выделялась массивная белая кровать, отделанная резьбой с разными завитушками. Масса украшений на обеих спинках кровати и зеркало на потолке, прямо над этим ложем. Видео – и аудиоаппаратура, подвесные потолки, дорогие занавески. Картину этого материального благополучия завершали бутылки французских вин в баре, пачка «Парламента» и иллюстрированные журналы на столике.
– А вот и я, – пропела своим сладким голоском Лариса и грациозно вкатила в комнату столик на колесиках. – Фу, опять он разложил тут свои футбольные проспэкты! – недовольно сморщилась она, глядя на письменный стол. – Саша у меня болельщик, а я это просто терпеть не могу. Фи, какая грубая, тупая игра!
Выплеснув свое раздражение, Лариса снова улыбнулась и пригласила меня отведать кофе. Напиток мне не понравился – на мой вкус, он был слишком слабым и переслащенным. Но я не стала, естественно, говорить об этом хозяйке.
– Что привело вас ко мне? – спросила Лариса, сложив губки бантиком, и манерно переплела пальцы.
