Матильде Асенси - Последний Катон

— Давай продолжать, Оттавия.

Последний Катон — интересно, что по списку он был семьдесят седьмым, — начал свою хронику прекрасной благодарственной молитвой: в 1219 году братству удалось спасти Истинный Крест.

— Они вернули его! — взволнованно воскликнула я.

Я совсем забыла, что ставрофилахи были отрицательными персонажами.

— Это же очевидно, разве не ясно?

— Что же тут очевидного… — обиженно откликнулась я.

— Ну что ты, ведь Истинный Крест исчез! Или ты уже забыла об истории? Никто никогда не узнал, что с ним случилось.

Фараг, конечно, был прав. Я и вправду так устала, что мой мозг был больше похож на суп из нейронов.

Честное Древо таинственным образом исчезло во время пятого, последнего, крестового похода, в начале XIII века. Катон LXXVII, само собой, рассказывал об этом с другой, гораздо более пристрастной точки зрения. По его словам, в то время, как армия императора Священной Римско-Германской империи Фридриха II осаждала порт Дамиетту в дельте Нила, султан Аль-Камиль предложил вернуть Честное Древо, если латиняне покинут Египет. Незадолго до этого, преодолев многочисленные опасности и затруднения, ставрофилах Дионисий из Дары, один из пятерых братьев, которые тридцать два года назад проникли в войско Саладина, был назначен казначеем султана. Он так вошел в роль важного мамлюка-царедворца, что, когда однажды ночью он появился в скромной хибаре Никифора Пантевгена с большим свертком в руках, тот его не узнал. Оба они пали ниц перед реликвией Креста и долго плакали от счастья, а затем отправились на поиски трех остальных братьев. С первыми лучами зари пятеро переодетых ставрофилахов пустились в путь в сторону монастыря Святой Екатерины на Синае, где скрывались до тех пор, пока в сопровождении многочисленной группы братьев туда не прибыл Катон LXXVII. Именно в это время Катон LXXVII пишет свою радостную повесть, в конце которой сообщает, что братство ставрофилахов навсегда укроется в Раю Земном, который наконец отыскали другие братья.

— Но он не пишет, где это! — воскликнула я, крутя в руках листок.

— Думаю, надо дочитать до конца.

— Он не скажет, вот увидишь!

И, конечно, Катон LXXVII не писал, где находится Рай Земной. Он только упоминал, что дорога до него очень дальняя, и стало быть, поскольку подготовка к долгому путешествию уже закончена, он должен поставить точку в своем повествовании, потому что они отправляются в путь немедленно. Кодекс они поручали заботам монахов монастыря Святой Екатерины, в библиотеке которого он и пробыл уже девять веков, и он не без сожаления сообщал, что больше в нем не будут записывать историю братства. «Мои наследники, — в заключение писал он, — продолжат летопись в нашем новом убежище. Там мы сможем защитить то немногое, что из-за низости человеческой осталось от Святого Древа. Наша судьба предначертана. Да хранит нас Господь».

— Вот и все, — закончила я чтение, в отчаянии выронив лист из рук.

Мы с Фарагом надолго безмолвно застыли, как две соляные статуи, не в силах поверить, что все кончено, а знаем мы не намного больше, чем в начале. Где бы ни находился Рай Земной ставрофилахов, похищенные в наши дни в христианских церквях реликвии Честного Древа находились там, но, кроме удовлетворения от знания, кто именно является вором, нам не было дано никакой другой радости.

Долгие месяцы исследований, все силы тайного архива и ватиканской библиотеки, брошенные на выполнение этого папского поручения, бесконечные часы затворничества в Гипогее, в течение которых весь персонал работал не покладая рук… И все эти усилия почти ни к чему не привели.

Я глубоко вздохнула, резко опустив голову так, что мой подбородок коснулся груди. Усталые шейные позвонки захрустели, как раздавленное стекло.

С тех пор, как началась вся эта история, я не спала толком ни одной ночи. Меня мучила бессонница, в номере «Дома» я то и дело просыпалась от малейшего шума, который издавали маленький холодильник, деревянная мебель, настенные часы, шевеливший жалюзи ветер… А если я все-таки спала, меня выматывали длинные сны, в которых со мной происходили ужасно странные вещи. Кошмарами их назвать было нельзя, но во многих мне было действительно страшно, как в том, что мне приснился в эту ночь, когда я видела, как иду по огромному проспекту, раскопанному из-за ремонтных работ и усеянному опасными ямами, через которые мне доводилось переходить по хлипким доскам или перебираться, цепляясь за веревки.

После обескураживающего завершения нашего приключения, пребывая в неведении о том, что же случилось с капитаном, мы с Фарагом отправились в «Дом», поужинали и разошлись по своим номерам со свинцовым отчаянием на лицах. У меня совершенно опустились руки, и хотя Фараг пытался утешить меня, говоря, что, когда мы отдохнем, мы сможем выудить из истории Катонов то, что мы ищем, я улеглась в постель в совершенно подавленном состоянии, которое привело меня на раскопанный проспект, усеянный ямами.

Я висела на веревке, под ногами у меня была пустота, и я раздумывала, как бы отступить, как вдруг раздавшийся телефонный звонок заставил меня подпрыгнуть на постели и открыть глаза в полной темноте. Я не знала, где я, не понимала, что это за гром, не знала, смогу ли удержать рвущееся наружу сердце, но осознавала, что сна не было и в помине и все мои чувства обострены до предела. Когда я смогла как-то отреагировать на происходящее и скоординировала свое положение в пространстве и во времени, я стукнула по выключателю, зажигая лампу, и очень раздраженно ответила на звонок.

— Да? — рыкнула я, показывая в трубку клыки.

— Доктор?

— Капитан?.. Но… Бога ради! Вы знаете, который час? — И я отчаянно попыталась сфокусировать взгляд на висевших на стене напротив кровати часах.

— Полчетвертого, — совершенно спокойно ответил Глаузер-Рёйст.

— Полчетвертого утра, капитан!

— Профессор Босвелл спустится через пять минут. Я у стойки администрации «Дома». Прошу вас поторопиться, доктор. Сколько времени вам нужно на подготовку?

— На подготовку к чему?

— Мы идем в Гипогей.

— В Гипогей? Сейчас?..

— Вы идете или нет? — Капитан начал терять терпение.

— Иду, иду! Дайте мне пять минут.

Я пошла в ванную и включила свет. Струя холодного неонового блеска резанула мне по глазам. Я умылась и почистила зубы, провела расческой по спутанным волосам и, вернувшись в комнату, быстро натянула черную юбку и толстый шерстяной свитер бежевого цвета. Захватив жакет и сумку, я вышла в коридор, все еще охваченная смутным ощущением нереальности происходящего, словно я прямиком перебралась с лесов проспекта из моего сна в лифт «Дома». Спускаясь вниз, я помолилась, прося у Бога не покидать меня, даже если я от невероятной усталости покидаю Его.

Фараг и Глаузер-Рёйст, оживленно переговариваясь, ждали меня в огромном сверкающем вестибюле. Полусонный Фараг нервно откидывал назад нечесаные пряди волос, а безупречно выглядевший капитан был на удивление бодр и свеж.

— Идемте, — увидев меня, отрубил он и направился к выходу на улицу, не оборачиваясь, чтобы убедиться, идем ли мы за ним.

Ватикан — самое маленькое государство в мире, но если прошагать пешком порядочный кусок около четырех утра по холоду и в абсолютной тишине, кажется, что идешь от одного побережья США к другому без единой остановки. Навстречу нам попадались черные лимузины с номерами «Если б видел Христос», на мгновение освещавшие нас фарами и терявшиеся в улочках Города, избегая нашего присутствия.

— Куда могут ехать кардиналы в такое время? — удивленно спросила я.

— Никуда они не едут, — сухо ответил Глаузер-Рёйст. — Они возвращаются. И лучше не спрашивайте откуда, потому что ответ вам не понравится.

Я моментально умолкла, словно на рот мне навесили замок, и подумала, что, в конце концов, капитан прав. Частная жизнь кардиналов курии действительно беспорядочна и непристойна, но это уже проблемы их совести.

— И они не боятся огласки? — поинтересовался Фараг, несмотря на резкий тон ответа капитана. — Что случится, если какая-нибудь газета все опубликует?

Глаузер-Рёйст некоторое время шагал молча.

— В этом заключается моя работа, — наконец отрезал он, — не давать выставлять на свет грязные делишки Ватикана. Церковь свята, но ее члены, несомненно, большие грешники.

Мы с профессором многозначительно переглянулись и больше не разомкнули рта до самого прихода в Гипогей. У капитана были ключи и коды доступа ко всем дверям тайного архива, и, судя по тому, как уверенно он проходил от одного контроля к другому, было ясно, что он приходит сюда в одиночку уже не первую ночь.

Наконец мы попали в мою лабораторию, которая уже не имела ничего общего с тем аккуратным кабинетом, которым она была несколько месяцев назад, и мое внимание привлекла лежавшая на моем столе толстая книга. Я направилась к ней, словно под притяжением магнита, но Глаузер-Рёйст опередил меня справа и схватил книгу, не дав мне на нее взглянуть.