Анна Данилова - День без любви
– Постойте, в этом месте – поподробнее. Что вы знаете об этом алиби? Какой еще водитель микробуса?
Наташа обстоятельно пересказала Жене свой телефонный разговор с Румяной.
– Они с Иорданкой виделись с этим водителем. Он и сказал, что в то время, которое нас интересует, то есть когда был совершен наезд на Ирину, Николай Колев был в его микробусе, он как раз возвращался из Франции в Шумен.
– И вы предполагаете, что этот водитель подкуплен? А не слишком ли это опасный ход для убийцы? – недоверчивым тоном спросила Женя. – Ведь тем самым он как бы дает водителю понять, что он в чем-то замешан, чего-то боится.
– Не знаю. Я просто предположила. Понимаешь, если бы не это письмо, где говорится о том, что Николай убил своего родного брата, разве я стала бы подозревать Николая в смерти Ирины? Тем более после того, как сама видела, как он убивался на похоронах, рыдал.
– Во-первых, он мог просто разыграть безутешного вдовца. Хотя какой он вдовец, когда они были в разводе, но все равно. Во-вторых, быть может, у него и была такая дичайшая реакция на смерть Ирины потому, что он сам убил ее и потом раскаивался там, на кладбище.
– Да кто ж его знает!
– Наташа, я должна рассказать об этом документе Джаиду. Ведь я обидела его, намекнув ему, что я подозреваю в смерти сестры его сына, Биртана. Он же пропал. Вот я и предположила, что он, убив Ирину, скрылся. Я могу сделать ксерокопию этого письма? Может, это поможет нам в дальнейших поисках убийцы? Ведь то, что он убил Стефана, еще не доказывает, что он убил и Ирину, хотя, конечно, после этого его невозможно не подозревать. Да и смерть Румяны! Наташа, убита уже вторая женщина. Причем близкая подруга Ирины. Что-то здесь нечисто.
– Женя, мне не очень-то удобно об этом говорить. Но я скажу. А вдруг это убийство совершил… Джаид? И теперь приехал в Шумен, чтобы расправиться с тобой? Ты не пугайся, но факты говорят сами за себя. Он приехал – и погибла Румяна. Может, все дело в нем, а не в Биртане и не в Николае? Знаешь, как это бывает в хороших детективах – убийца тот, на кого меньше всего думаешь.
– Смелое предположение, – побледнела Женя. – Особенно если учесть, что он живет сейчас в одном доме со мной и делает вид, что разыскивает своего сына. Что-то мне не по себе.
– Ты должна сказать ему, что не можешь больше находиться с ним под одной крышей. В конце концов, он мужчина, а ты – женщина. Мало ли что он был отцом жениха твоей сестры, брак-то не был оформлен, поэтому вы не родственники. Я не знаю! Просто у меня голова лопается от разных мыслей, предположений, я готова обвинять всех и вся.
В сумочке Жени ожил телефон, замурлыкал, заурчал. Наташа посмотрела на нее с удивлением:
– У тебя российская карта?
– Нет, я купила здесь, в Шумене, сим-карту. Это Джаид, – она растерянно смотрела на телефон. – Я давала ему свой номер, так, на всякий случай. Да, Джаид, слушаю. Что? Хорошо, я сейчас приеду.
Она отключила телефон и пожала плечами:
– Он сказал, что в саду, под кустом смородины, нашел пачку сигарет «Голуаз», это любимые сигареты его сына. Пачка – в крови!
21. Страсбург. Май 2007 г.
Соланж красила ногти вишневым лаком, сидя за кухонным столом. В ночной сорочке, с растрепанными волосами, но по-утреннему свежая, умытая, она показалась Николаю даже красивой. Хотя, когда он увидел ее в первый раз, подумал: она потому до сих пор одна, что у нее какое-то вытянутое лицо, слишком большие глаза и некрасивый, с тонкими губами, рот. Ей было двадцать восемь, она была полна любовных сил и нежности, и Николаю подумалось почему-то, что именно с этой женщиной он сможет прожить так долго, сколько долго она будет любить его. В отличие от амбициозной и жаждущей свободы Ирины, Соланж, вопреки расхожему мнению о чрезмерной эмансипированности европейских женщин, не стремилась к стойкому и свободному от каких-либо обязательств одиночеству. Ей от души хотелось подчиняться мужчине, заботиться о нем, жить с ним, угождать. Николаю же, уставшему от неустроенности и отсутствия постоянной женщины, было приятно оказаться в теплом и комфортном мирке молодой француженки, раскрывшей ему свои объятия и двери большого уютного дома. После шуменского дома, заброшенного, холодного, где не мылись полы и посуда с тех пор, как оттуда ушла Ирина, оказаться в чистом, с горячей водой, толстыми коврами и мягкой фланелевой постелью доме Соланж – это показалось Николаю настоящим раем. К тому же его новая французская знакомая отлично готовила и всегда была в хорошем настроении. Она работала учительницей музыки в студии искусств, давала частные уроки. Стройная, всегда нарядно одетая, улыбчивая, понимающая толк в любви и, главное, полюбившая Николая с первого взгляда. Они познакомились случайно. Николай с приятелем жили в небольшом дешевом пансионе, рядом с маленьким магазинчиком, где покупали колбасу и хлеб. Там-то Николай и встретился с Соланж, которая, в силу того что жила по соседству с семьей русских эмигрантов и немного знала русский язык, помогла ему объясниться с кассиршей. Они вышли из магазина, она показала ему, где еще в округе есть супермаркеты, аптека, пивная. Они разговорились, Николай проводил ее домой. Спрашивать, замужем ли она, он не стал, постеснялся, хотя про себя отметил, что слишком уж она общительна для замужней женщины. Но потом, решив, что он просто не знает француженок – может, они все такие, – он воспринял это как должное. Но когда она вдруг пригласила его на чашку кофе, он напрягся, подумал: дело не в том, француженка она или нет (про русских женщин в Болгарии тоже говорят не очень-то хорошо, считая их доступными, легкомысленными), а в самой женщине, в том, какая она. Соланж, сверкая глазами, привела его к себе в дом, напоила кофе, накормила салатом из бамбука собственного приготовления и оставила его у себя, как бы насовсем.
Он, живя с ней, не мог не сравнивать ее с Ириной. Безусловно, она была спокойнее, ласковее, хотя время от времени он и ловил ее снисходительный взгляд. Вывод он сделал для себя неутешительный. Бедность, получается, расстроила его брак с женщиной, которую он, как ему казалось, по-настоящему любил. Если бы они с Ириной имели такой дом, как у Соланж, и столько денег, сколько теперь было у них (он тоже стал неплохо зарабатывать), не было бы постоянных упреков, скандалов, слез жены. Но разве он виноват, что в Болгарии для него не нашлось работы, которая давала бы ему хороший заработок?
– Коля, что с тобой? Ты уже целый месяц ходишь как в воду опущенный, – осторожно спросила Соланж, закрывая флакон с лаком и поднимаясь со стула, потягиваясь. – У тебя проблемы?
– У меня была жена, я тебе говорил. – Он вдруг решил открыться ей, поговорить по душам. – Ее звали…
– Ирина, я помню, – холодновато отозвалась Соланж.
Конечно, она не могла не запомнить имя своей предшественницы, на то она и женщина.
– Никак не можешь ее забыть? Ты что, встретился с ней в Шумене? Ведь ты именно после этой поездки так захандрил. Я же не слепая! – И вдруг неожиданно: – Коля, ты уходишь от меня?
Она подошла к нему, и он увидел, как ее глаза быстро наполняются слезами, а кончик носа розовеет на глазах.
– Николя… Коля… – Она обвила его руками, он вдохнул в себя теплый запах ее волос, ее легких духов.
– Она умерла, Соланж. Я никуда от тебя не ухожу. Успокойся.
– Да? Это правда? – Она еще крепче прижалась к нему. Принялась быстрыми поглаживаниями по щекам, плечам словно просить у него прощения за свою неожиданную и такую подлую радость от известия о смерти бывшей жены.
– Тебе стало весело? – Он отстранился от нее.
– Прости. Прости!
Она отвернулась к окну и заплакала. Он подумал: она так боится потерять его, что уже не может скрывать своих чувств. Она привязывалась к нему все больше и больше, и что будет с ней, когда все будет кончено и ему придется оставить ее, быть может, навсегда? И не потому, что он не любит ее и не хочет с ней жить, а потому, что рано или поздно его вычислят, найдут и будут судить. А потом – тюрьма, беспросветный ад! Ему вдруг захотелось рассказать ей всю правду, признаться во всем, что он натворил и что хотел забыть, но, сказав одно, придется рассказывать и о другом. И что будет потом? Она спрячет его в подвале и будет сторожить, как верный, преданный пес? Да разве же это жизнь?
Он бы мог рассказать ей о Стефане. О том, что произошло той ночью, когда его не стало. Ирина не поверила ему, не поверила, что ножом орудовал не он, а какой-то неизвестный убийца, а вот Соланж ему поверит. Она поверит в его невиновность даже в том случае, если своими глазами увидит, как он всаживает нож в горло брата. Она любит его. И сама себе внушит мысль, что он сделал это случайно. Да, он мог бы рассказать, как кровь его закипела в жилах, когда он услышал о том, что именно ему, Стефану, дед Райко рассказал о кладе. И как она могла не закипеть, когда его как бы обошли стороной и дед, находясь в прозрачно-просветленном предсмертном состоянии, вспомнил о своем любимом внуке Стефане, а не о Николае? Да тут еще и эта история со Стефкой, с какими-то надуманными проблемами, которые якобы навалились на них со Стефаном – жить им, видите ли, негде, подавай им комнату в дедовском доме! Но как можно двум парам жить в маленьком старом доме, как сидеть за одним столом, спать в соседних комнатах, прислушиваясь к тому, что делается за стеной? Им с Ириной и так было трудно, они жили бедно, да и отношения разваливались, он это чувствовал, а если бы туда переехал еще и Стефан со своей танцовщицей, Ирина бы точно ушла – хлопнула бы дверью так, что половина дома рухнула бы. И не потому, что она, Ирина, такая сильная, а потому, что дом – не дом, а так, старая развалина.
