Гастон Леру - Призрак Оперы
Он попытался увести ее, но она отстранилась.
— Нет, — горестно покачала она головой. — Уже поздно. Теперь это было бы слишком жестоко… Пусть он еще раз послушает меня завтра вечером. В последний раз. А потом мы с вами убежим. В полночь вы придете в мою артистическую, ровно в полночь, когда он будет ждать меня в своем доме на озере… И вы увезете меня! Но если я откажусь… Поклянитесь, Рауль, что увезете меня силой, ведь я чувствую, что если вернусь к нему еще раз, то никогда уже не выйду оттуда… — Помолчав, она добавила: — Вам не понять меня.
Потом вздохнула, и ему почудилось, будто у нее за спиной вздохнул кто-то еще.
— Вы ничего не слышали? — И она застучала зубами от страха.
— Нет, — солгал, чтобы ее успокоить, Рауль. — Я ничего не слышал.
— Как это ужасно, — проговорила она, — дрожать от страха все время. Но здесь нам ничего не грозит, здесь мы у себя дома; да, да, здесь мой дом. Еще не вечер, еще светит солнце, а ночные птицы не любят солнца… Я никогда не видела его днем. Должно быть, это мерзкое зрелище, — пробормотала она, передернувшись от отвращения. — Когда я увидела его в первый раз, мне показалось, что он вот-вот умрет.
— Но почему? — быстро спросил Рауль, которому передался ее страх. — Отчего вам так показалось?
— Оттого, что я увидела его лицо! Он едва не умер от отчаяния, когда я увидела его уродство.
На этот раз Рауль и Кристина обернулись одновременно.
— Здесь кто-то есть… — проговорил Рауль. — Кто-то, кто очень страдает… Вы слышали?
— Я уже ничего не понимаю, — каким-то обреченным тоном ответила Кристина. — Даже когда его нет рядом, в ушах у меня звучат его вздохи. Но если вы что-то услышали…
Оба разом поднялись и огляделись вокруг. Они были одни на огромной свинцовой крыше, и это их несколько успокоило.
— Как вы встретились с ним в первый раз? — спросил Рауль.
— Впервые я услышала его три месяца назад и подумала, что певец, чей необыкновенно прекрасный голос неожиданно зазвучал рядом со мной, находится в соседней артистической. Я даже вышла, чтобы увидеть его, и только тут вспомнила, что моя уборная расположена отдельно от других — да вы ведь это знаете — и что за стеной никого быть не может. Но этот голос по-прежнему звучал. Он не только пел — он разговаривал со мной, отвечал на мои вопросы, это был голос человека, с той только особенностью, что он был красив как голос ангела. Как могла я объяснить такое невероятное явление? Представьте, я никогда не переставала думать об «ангеле музыки», которого папа обещал прислать мне после смерти. Я, не стыдясь, рассказываю вам об этом, потому что вы знали моего отца и потому что он любил вас. Когда вы были ребенком, вы, так же как и я, верили в ангела музыки, и я надеюсь, что вы не будете смеяться надо мной. Ведь у меня, друг мой, такая же нежная и преданная душа, как у маленькой Лотты; и уж конечно, жизнь в обществе матушки Валериус не могла лишить меня ее. И вот я, по своей наивности, вручила свою душу этому «голосу», думая, что вручаю ее ангелу. Моя приемная мать, от которой я ничего не скрывала, тоже в чем-то виновата. Она сказала мне: «Это, должно быть, ангел, я в этом уверена, впрочем, ты можешь сама спросить его об этом». Я так и сделала, и этот неземной голос ответил мне, что он — на самом деле ангел, которого я жду и которого обещал прислать ко мне умирающий отец. С того момента мы с «голосом» подружились, и я абсолютно доверяла ему. Он сказал также, что спустился на землю, чтобы я насладилась высшей радостью вечного искусства, и попросил у меня позволения давать мне уроки музыки. Естественно, я с восторгом согласилась и не пропустила ни одного урока, которые он каждый день давал в моей артистической уборной, когда в этом уголке Оперы никого не бывает. Ах, что это были за уроки! Даже вы не можете себе представить, хотя тоже слышали тот голос.
— Да, разумеется, — подтвердил юноша. — А на чем он себе аккомпанировал?
— Я даже не знаю, но за стеной звучала какая-то невероятно чистая, неземная музыка. «Голос» будто знал, какой метод использовал отец во время наших занятий и в какой момент эти занятия прервала его смерть. Вот так я вспомнила — вернее, мой голос вспомнил — все пройденные с отцом уроки, и, пользуясь этими воспоминаниями наряду с новыми советами, за короткое время я достигла того, для чего обыкновенно требуются долгие годы. Судите сами, друг мой: ведь я довольно хрупкая, и голос мой вначале был совсем не разработан, особенно нижний регистр, верхние ноты звучали грубовато, а средние как-то смазывались. Именно с этими дефектами боролся мой отец и, кажется, в какой-то момент добился своего, а «голос» окончательно избавил меня от них. Понемногу диапазон моего голоса необыкновенно расширился, и я научилась контролировать дыхание. А самое главное — «голос» открыл мне секрет, как разрабатывать грудные звуки в сопрановом регистре. Наконец, все это он заключил в оболочку священного огня вдохновения и пробудил во мне какую-то высшую, неземную и всепоглощающую страсть, он вдохнул в мою душу гармонию, вознес ее до своих высот, и оба наши голоса стали звучать в унисон.
Несколько недель спустя я сама себя не узнавала, когда пела. Это стало меня пугать… Однажды мне стало страшно, что за всем этим стоит колдовство, но матушка Валериус успокоила меня. По ее словам, я слишком простая девушка, чтобы представлять интерес для демона.
Мои успехи оставались тайной, «голос» хотел, чтобы о них знали только трое: он сам, матушка Валериус и я. Странно, но за пределами своей артистической я пела как и прежде, и никто ни о чем не догадывался. Я делала все, что велел мне «голос», который говорил: «Подожди, придет день, и мы удивим весь Париж!» И я слушала его. Я жила как будто в каком-то сне или экстазе, в каком-то волшебном мире, где всем управлял «голос». Между тем однажды вечером я увидела вас в зале, Рауль, и не захотела скрыть свою радость, когда вернулась к себе в артистическую. К несчастью, «голос» был уже там и по моему виду понял, что произошло что-то особенное. Он спросил, и я откровенно рассказала ему о нашем знакомстве, не скрыв и того, какое место вы занимаете в моем сердце. После этого «голос» замолчал, я звала его, он не отвечал; я умоляла, но все было напрасно. Я испугалась, что он ушел навсегда. В тот вечер я вернулась домой в полном отчаянии и сказала матушке, что «голос» ушел и никогда больше не вернется. Она была потрясена не меньше меня и попросила объяснений. Когда я рассказала все, она заметила: «Черт побери! Значит, «голос» ревнует!» Тогда, друг мой, я в первый раз подумала, что люблю вас.
Кристина замолчала, положила голову на грудь Раулю, и несколько мгновений они оставались в объятиях друг друга и не увидели или скорее не почувствовали, как к ним приближается распластавшаяся тень с двумя большими черными крыльями. Ближе, ближе, кажется, еще немного, и она накроет их…
— На следующий день, — глубоко вздохнув, продолжала Кристина, — когда я вернулась в свою артистическую, «голос» был там. Ах, мой друг, как он был печален! Он сразу заявил, что если мое сердце будет принадлежать кому-нибудь здесь, на земле, ему останется только вернуться на небо. Он произнес это с такой, я бы сказала, человеческой болью, что с того дня я стала остерегаться и вскоре догадалась, что оказалась жертвой своего не в меру разгоряченного воображения. Но я все еще верила, что чудесное появление «голоса» связано с моим покойным отцом, и боялась только одного — что больше никогда его не услышу. С другой стороны, я стала размышлять над своими чувствами к вам и поняла всю их опасность. Правда, я даже не знала, помните ли вы меня. Что бы ни случилось, ваше положение в свете отвергало саму мысль о нашем законном браке. Я поклялась «голосу», что для меня вы всего лишь брат и никем другим никогда не станете, что сердце мое свободно от земной любви… Вот почему, мой друг, я отворачивалась, когда на сцене или в коридоре вы искали моего взгляда, вот почему я не узнавала вас. Все это время наши уроки проходили в каком-то неземном опьянении. Никогда прежде я не чувствовала до такой степени всю красоту звуков, и однажды «голос» сказал мне: «Теперь иди, Кристина Даэ, дай людям послушать немного небесной музыки».
Как получилось, что в тот торжественный вечер Карлотта не пришла в театр? Как получилось, что вместо нее вызвали меня? Я этого не знаю: я просто вышла на сцену и стала петь. Пела с необыкновенным подъемом. Я чувствовала в себе чудную легкость, как будто у меня выросли крылья; в какой-то момент мне даже почудилось, что моя пылающая душа покидает тело!
— О Кристина! — сказал Рауль, и в его глазах заблестели слезы при этом воспоминании. — В тот вечер мое сердце трепетало при каждом звуке вашего голоса. Я видел, как по вашим бледным щекам катились слезы, и я плакал вместе с вами. Но как вы могли петь и плакать одновременно?
— Я пела из последних сил, — отвечала Кристина, — а потом ничего больше не помню. Когда я открыла глаза, рядом со мной были вы. Но «голос» тоже был рядом, Рауль! Я испугалась за вас и снова сделала вид, что мы не знакомы, и стала смеяться, когда вы напомнили о том случае с шарфом. Но, увы, «голос» все понял! Он сразу узнал вас и начал ревновать. Два дня после этого он устраивал мне дикие сцены. «Вы его любите! — кричал он. — Если бы это было не так, вы бы его не избегали. Вы бы не боялись остаться с ним наедине. Вы бы не прогнали его!» Тогда я резко сказала: «Довольно! Завтра же я еду в Перрос на могилу отца и попрошу господина де Шаньи сопровождать меня». — «Это ваше дело, — ответил он. — Только знайте, что я тоже буду в Перросе, потому что я всегда с вами, Кристина, и, если вы достойны меня, если вы мне не солгали, ровно в полночь я вам сыграю на могиле вашего отца «Воскрешение Лазаря» на скрипке покойного».
