Вильям Козлов - Ради безопасности страны

— А как же мы  в ы ч и с л и м  «Паркплатц»? — вздохнул Проскурин. — Никаких зацепок...

— Вызывайте Ольгу Вронскую к девяти утра, — сказал Константинов. — Попробуем с ней побеседовать.

...В девять утра Ольга Вронская вошла в кабинет Константинова, улыбнулась ему, ни тени недоумения не было на ее лице, совершенно спокойна.

— Здравствуйте, мне сказали, чтобы я приехала к четвертому подъезду...

— Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста. Успели позавтракать?

— А я сегодня вообще не буду есть — только холодная вода.

— Держите разгрузочные дни?

— Третий раз в жизни.

— С врачом посоветовались? Это, говорят, не всем показано.

— Мой друг прекрасно знает йогу, он убежден, что голодный день необходим. — Ольга глянула на часы.

— Уже захотелось поесть? — спросил Константинов. — Ждете вечера?

— Нет, я должна позвонить на работу.

— Как вы думаете, почему вас пригласили ко мне?

— Наверное, в связи с выездом за границу...

— Вы собираетесь за границу?

— Да. С Сережей... С моим будущим мужем, — пояснила она.

— Понятно. Нет, я пригласил не в связи с этим, хотя... Я хочу вас спросить: как бы вы отнеслись к человеку, которого мы подозреваем в шпионаже?

— Так же, как и вы, — легко ответила Ольга. — Шпион — это отвратительно.

— Почему? — поинтересовался Константинов. — Тоже все-таки работа... Есть плотники, есть летчики, есть шпионы...

Ольга рассмеялась:

— Хорошенькая работа!

— Высокооплачиваемая. По нынешним временам шпиону «за вредность» хорошо платят.

— Я помню, мама читала стихи в детстве: «Наемник вражьих банд, переходил границу враг, шпион и диверсант». Я после этого с бабушкой по лесу боялась гулять, за каждым кустом шпион и диверсант виделся.

— Любите бабушку?

— Обожаю.

— Больше, чем маму?

— Так нельзя спрашивать...

— Почему?

— Потому что обидно придется отвечать или лживо, а я ни того, ни другого не хочу.

— Понятно. Оля, простите за прямоту вопроса: вы Сергея Дмитриевича любите?

— Очень-очень.

— Не просто, а «очень-очень»?

— Да.

— Работа ваша нравится вам?

— Нет.

— Отчего?

— Скучно. Я знаю, что могу больше дать, а никому вроде бы этого не надо.

— Вы предлагали?

— Что?

— Дать больше и лучше?

— Это неудобно... Как будто навязываешься.

— Навязываются — это когда просят. Когда предлагают — совсем другое... Кого из писателей любите?

— Ну.. Многих... Горького... Маяковского, конечно...

— А что у Маяковского более всего нравится?

— Как — что? «Стихи о советском паспорте».

— А у Горького?

— «Песня о Буревестнике».

Константинов, легко усмехнувшись, вздохнул.

— Сергей Дмитриевич к медицинской литературе вкус вам не привил еще?

— Он мне рассказывал про йогов. Очень интересно.

— Про голодный день — это он?

— Конечно.

— Ну я понимаю, ему надо, а вам-то с вашей фигуркой зачем? Рано еще.

— Сережа считает, что уже с юности следует готовиться к старости. Распустишь себя сейчас, а потом трудно войти в форму.

— Вообще-то верно. Еще один вопрос: за что вы полюбили Сергея Дмитриевича?

— Он очень умный. Сильный. Наше поколение тянется к сорокалетним мужчинам, сверстники — какие-то дебилы, маменькины сынки. А почему вы спрашиваете об этом?

— Вы же сами определили, почему я вас вызвал. Вы давно с ним знакомы?

— Нет. Хотя теперь кажется, что вечность, я и на работе все время в окно смотрю, чтобы не мешали мне представлять его лицо, а то сослуживцы мелькают перед глазами, мелькают...

— Когда вы с ним встретились?

— Совершенно случайно. Я потеряла подругу, договорились вместе отдыхать, а она не прилетела. А он пригласил меня провести с ним день, мы так красиво завтракали, я не знала, что завтрак может быть таким же интересным, как ужин, — торжественным, со значением...

— Вы его за завтраком и полюбили?

— Вам этого не понять, хотя я знаю, отчего вы так спрашиваете... Ну и потом море, солнце...

— Море и солнце — одно дело, любовь — другое.

— Может быть...

— А почему сверстники кажутся вам дебилами?

— Ну не знаю... Это трудно объяснить. Они какие-то ленивые, цветы никогда не подарят, не умеют интересно говорить, объясняются как-то робко, а по глазам сразу видно, чего хотят.

— Неужели ленивы?

— О, еще как! Спросите, кто из них умеет себе брюки погладить или рубашку постирать, спросите! Скажут: «А мать для чего?»

— Наверное, вам просто не везло, Оля.

— Ничего подобного, я пыталась найти хорошего парня...

— Смотря где искать. Хорошо, времени у меня в обрез: вы бы согласились помочь нам в нашем деле?

— Конечно.

— Вы не хотите спросить — в каком именно?

— А я вам верю, в плохое же вы меня не пригласите.

— Мы хотим, чтобы вы помогли нам разоблачить шпиона.

— Я согласна.

— Подумали?

— И думать нечего, это мой дол?! Что я должна буду делать?

— Сначала вы должны будете вспомнить все те места, куда ездили с Сергеем Дмитриевичем, где останавливались, куда ходили гулять...

— Так вы его спросите, он же лучше меня все знает...

— Обязательно. Но сначала вы постараетесь все припомнить, ладно?

— Хорошо. Значит, так... Мы ездили на Ленинские горы, там мы останавливались и гуляли с Сережей... Потом в Парк Победы.

— Часа два, не больше, да?

— Нет, полчаса от силы.

— Он жаловался, что у него машина стала барахлить, что-то с проводкой, да?

— Да, иногда. Но он выйдет, подергает провода и все наладит.

— Это часто бывает. Я тоже с проводкой мучаюсь. Слушайте, Оля, а что, если мы сейчас с вами сядем в машину и вы мне покажете те места, где вы гуляете, а?

— Я не совсем понимаю вас. Почему об этом не спросить Сережу?

— После того как мы с вами отметим все места, Оля, вас отвезут на аэродром, и вместе с нашим товарищем вы полетите в Адлер. Поживете в Пицунде: отдыхайте, грейтесь на солнце, купайтесь...

— Ой как интересно! Только я должна позвонить Сереже и маме, предупредить их. Да, а как же с работой?

— С работой мы уже уладили, вам туда и звонить не надо. Что вы скажете маме?

— А ей что бы ни сказать — только б предупредить. — Ольга вздохнула. — Необходимая проформа — всего лишь.

Константинов подвинул ей городской телефон:

— Звоните.

Ольга набрала номер; Константинов отметил, что сначала она позвонила на работу к Дубову.

— Можно Сергея Дмитриевича? Его знакомая. Ольга Вронская. Как улетел? — Она растерянно посмотрела на Константинова. — Куда? А когда вернется? Спасибо...

Она удивленно сказала Константинову:

— Он улетел в срочную командировку... Наверное, звонил мне, а я у вас. Как плохо, он еще что подумает, — Она быстро набрала домашний номер. — Ма, Сережа не звонил? Ой, звонил, да?! Что он сказал? Ага... А когда обещал вернуться?

«Молодец Гмыря, — отметил Константинов, — даже это предусмотрел, молодец».

— Ма, знаешь, я срочно улетаю... Нет, не к нему. Я тебе позже объясню...

Константинов подсказал шепотом:

— Когда вернусь...

— Когда вернусь, — повторила Ольга, — это служебная командировка. Да, нет... мы... что ты, ну как можно так думать?! Ну до свиданья, бабу поцелуй.

Она положила трубку, Посмотрела на Константинова — так ли сказала?

Какое-то мгновение он взвешивал, стоит ли открыть ей все, но потом решил повременить, хотя теперь он был до конца убежден, что Оля ничего не знала об истинном Дубове, врала матери неумело; отвечала на вопросы открыто, без раздумий; глубиною мысли не отличалась; думала наивно, штампами, х р е с т о м а т и й н о, но что-то подсказывало ему: «Жди, надо ждать».

Усадив рядом с собою Ольгу, Константинов вспомнил третью инструкцию ЦРУ, найденную у Дубова: «Пришлите данные на вашу новую подругу, включая девичью фамилию матери и бабушки». А почему не попросили прислать ее фотографию? Сами сняли? Где? Когда?

— Оля, а что, у мамы другая фамилия?

— Да. Она взяла фамилию отчима, а девичья у нее — Швецова.

— Понятно. Ну давайте вспоминать... Куда двинем? У нас на все про все два часа. К мосту через Москву-реку не ездили? Около Лужников?

— Нет, ни разу. Хотите покажу, где в Парке Победы катались? Там и начнем.

— И покажите место, где он вас одну оставлял, а дядьки и тетки, любуясь вами, вас фотографировали.

Она рассмеялась:

— Откуда вы знаете? Меня только мужчина фотографировал, когда Сережа пошел за билетами в цирк.

— Это когда было? В день, когда вернулись?

— Нет, утром следующего...

В три часа пополудни Константинов спустился в зал, где собрались все участники предстоящей операции. Посредине, на большом столе, Гмыря установил макет Парка Победы.

— Товарищи, — сказал Константинов, — операция, которую мы проводим, необычна. От успеха сегодняшней операции зависит в какой-то мере будущее дружественного государства. Я хочу, чтобы вы постоянно имели это в виду.

Поднялся Гмыря: