Артур Крупенин - Каникула (Дело о тайном обществе)

– Леденцы? – с удивлением переспросил Лучко.

– Вот именно, – с довольным видом подтвердил генерал. – Ты и так их все время сосешь. Отныне будешь сосать с пользой для дела. Закинулся вместо обеда конфеткой и до ужина свободен.

– Но как…

Дед прервал капитана жестом руки:

– Диета альпинистов, понимаешь. Когда идешь в горы, много еды с собой не возьмешь, а жрать на высоте ой как хочется.

– А вы, товарищ генерал, тоже покоряли вершины?

Дед бросил на капитана колючий взгляд:

– Допустим, не покорял, зато летал на самолете. И всякий раз после взлета на меня нападает зверский голод. А на тебя, скажешь, нет?

Интонация вопроса была такой, что капитан счел благоразумным согласиться:

– Так точно.

– Видишь? От высоты, не иначе. Короче, исполняй. И вообще, сосать конфетки гораздо приятнее, чем запихивать в себя вареный шпинат и прочую диетическую гадость, уж поверь мне. Потом еще спасибо скажешь. Все понял?

Следователю ничего не оставалось, как бодро кивнуть:

– Будет исполнено.

– Вот и славно. А теперь рассказывай.

Выслушав доклад, Дед неожиданно выступил со своей собственной версией.

– Выходит, этого Гонсалеса грохнули иностранцы, да к тому же глухонемые? Хорошенькое дело! Часом не шпионы?

– Глухонемые?

– А что? Неплохая крыша.

– Но почему шпионы-то?

– Посуди сам. Гонсалес наполовину испанец, и вот, прожив полжизни в России, он возвращается на историческую родину. Шикарная легенда для разведчика-нелегала, разве не так?

– Допустим. А кто в этом случае его убил?

– К примеру, иностранные агенты.

– За что?

– Откуда я знаю. Может, парень там, за кордоном, засыпался на чем-то.

– А почему тогда с ним не разобрались на месте, а достали здесь, в Москве? И какую такую ценную информацию может добыть ученый-археолог?

Генерал взглянул на следователя взглядом, который обычно не предвещал ничего хорошего.

– Ты, капитан, не спорь, а лучше проверь эту версию. Позвони куда надо и доложи, уяснил?

Вытянувшись в струнку, Лучко подтвердил полное понимание ситуации:

– Так точно, уяснил. Надо пробить Гонсалеса через ФСБ и найти сурдопереводчика с испанского.

– Молодец! Копай дальше.

После того как следователь ушел, генерал не на шутку задумался. Надо же, люди, говорящие с помощью знаков, тоже сталкиваются с языковым барьером? Кто бы мог подумать! Сам Дедов всегда считал, что демонстрация среднего пальца – это универсальный пример жестового эсперанто.

Темнота, в которую медленно погрузились очертания окружающих предметов, потихоньку рассеялась. Стольцев увидел, что стоит посреди незнакомой ему улицы у кованой калитки, украшенной причудливой эмблемой. Сквозь покрытые коричнево-зеленой патиной прутья виднелась выложенная камнем дорожка, петляющая по ухоженному саду в сторону трехэтажного особняка с колоннами, увитыми цветами.

Глеб еще раз с интересом рассмотрел эмблему, затем его взгляд упал на собственную ладонь. На ней лежал значок с голубой звездой, окаймленной золотом.

Чуть колеблясь, Глеб прицепил значок на лацкан и нажал на кнопку звонка. Послышался негромкий щелчок, и дверь растворилась. Сердце Глеба заколотилось быстрее. Он, озираясь, вошел внутрь.

– Добрый вечер!

Голос прозвучал так неожиданно и так близко, что Глеб невольно отшатнулся. Оглянувшись, Стольцев смутно разглядел в густой листве силуэт человека.

Глеб вежливо поздоровался в ответ и зашагал по извилистой дорожке к парадным дверям.

Едва он успел взяться рукой за массивную ручку, как все кругом снова стало погружаться в темноту, и видение оборвалось.

Глава 20

Герб на калитке

Исабель Савон было жалко вдову Дуарте. Исабель и сама не понаслышке знала, что такое потерять мужа. И пускай вечно пьяный Теофило опостылел ей задолго до рокового инфаркта, его уход самым неожиданным образом подкосил ее силы. Оно и неудивительно, ведь вся жизнь Исабель много-много лет крутилась вокруг этого непутевого субъекта. Сначала она без памяти любила молодого и по большей части трезвого Тео, потом долгие годы лелеяла надежду его исправить и, наконец, без остатка посвятила всю себя беспощадной войне с чужим, опустившимся человеком, в которого спиртное превратило некогда самого завидного толедского жениха.

Как ни странно, смерть Тео лишила Исабель самого главного – воли к существованию. Теперь ей было не с кем воевать. Оставалось лишь со стороны наблюдать за той жизнью, что проживали другие. Когда наблюдать, а когда и подсматривать. Второе было куда интереснее.

В итоге для сеньоры Савон со временем в городе почти не осталось никаких тайн. Она знала, кто и откуда приехал, кто что купил и почем, и уж конечно была в курсе того, кто, с кем, когда и кому наставил рога. А если чего и не знала, то просто-напросто додумывала, да так ловко, что ни у кого не возникало сомнений в подлинности ее слов.

Само собой разумеется, особое внимание хозяйка доходного дома уделяла собственным жильцам. Их личная жизнь с успехом заменяла госпоже Савон новые эпизоды сериала Aquí no hay quien viva[24] и стала настоящим спасением от старческой хандры. Каждый божий день она, словно гадалка на кофейной гуще, пыталась прочитать в поведении постояльцев что-то, что разбудило бы ее фантазии, которые потом можно пересказать подругам, выдавая за чистую правду.

Любопытно, что делилась Исабель своими рассказами далеко не со всеми, а только с узким кругом доверенных лиц. Впрочем, этого было вполне достаточно, чтобы сплетня уже через пару часов облетела весь город.

Мария Дуарте не входила в ближний круг общения Савон, при том, что женщины были хорошо знакомы друг с другом, благодаря младшей сестре Исабель, проживавшей в Талавере совсем рядом с четой Дуарте. И вот на прошлой неделе, проведывая свою сестру, госпожа Савон как-то утром встретила вдову на улице и выразила ей свои соболезнования. И хотя этот жест был продиктован скорее любопытством и желанием разузнать подробности, чем искренним сочувствием, Мария тем не менее от всей души поблагодарила Исабель за поддержку и даже пригласила вместе позавтракать.

Так, за чашкой горячего шоколада Мария в числе прочего рассказала о том, что, умирая, смертельно раненный Дуарте пытался ей что-то сказать.

Услышав эту потрясающую новость, сеньора Савон сразу же решила, что должна обязательно рассказать обо всем госпоже Гонсалес и ее спутнику. Уже хотя бы ради того, чтобы посмотреть на выражение их лиц.

Рохас ждал Бальбоа в парке на той же самой скамейке, на которой они беседовали в прошлый раз. Жара на время спала, и следователь не без удовольствия прогулялся по тенистым аллеям, наблюдая за молодыми мамашами, нянчившими своих отпрысков. Скоро, очень скоро Делия тоже будет возиться с их малышом, а какой-нибудь праздношатающийся господин станет наблюдать за этим со стороны точно так же, как он сам делает это сейчас.

От этой мысли Рохасу стало так приятно, что он запрокинул голову вверх и мечтательно закрыл глаза. В эту же секунду на его плечо легла чья-то рука.

– Хочешь облегчить душу, сын мой? – пробасил Бальбоа, то ли шутки ради, то ли в силу привычки, войдя в образ исповедника.

– Да, падре, – низко склонив голову, ответил инспектор, подыгрывая священнику.

Бальбоа присел рядом на скамейку:

– Я слушаю.

Прежде чем приступить, Рохас оглянулся по сторонам.

– Начну с господина де ла Фуэнте. Он весь вечер убийства играл в семь с половиной[25] с собственным отцом, как это обычно и происходит по пятницам. Прислуга подтвердила его слова.

– Прислуга вам еще не то подтвердит, – пробурчал себе под нос Бальбоа.

Рохас невозмутимо продолжил:

– Чавес провела вечер дома. У вице-мэра разболелась голова, а ее муж повел дочерей в кино.

– И подтвердить, что Чавес провела вечер в кровати, конечно, тоже никто не может?

– К несчастью, нет. Зато можете смело сбросить со счетов Рафаэля Мартина.

– Это как это?

– Председатель поначалу юлил, но потом сознался, что встречался в тот вечер с замужней дамой. Мы аккуратно проверили. Все так и есть.

– С дамой? А ведь он мой ровесник, если не старше! – искренне восхитился Бальбоа.

– Сказывают, его папаша ходил налево, когда ему уже было под восемьдесят.

– Упаси нас, Господи! – с деланым возмущением воскликнул священник и лукаво улыбнулся. – Впрочем, если угодно, сие можно рассматривать и как дар Божий, не так ли?

Инспектор охотно согласился.

– Теперь о Ригале. Квартирная хозяйка утверждает, что весь вечер в его комнате горел свет и играла негромкая музыка, вроде бы классическая.

– Но он ведь мог попросту включить радио и тихо улизнуть.

– Это было бы возможно, если бы его хозяйкой был кто угодно, но только не госпожа Савон.

– Так вы полагаете, Ригаль отпадает?

Думаю, да.