Донна Леон - Мера отчаяния
На столе в кабинете Брунетти лежало заключение Риццарди. Дублирующий след на шее Митри в нем обозначался как «пробный отпечаток»: по всей видимости, убийца на мгновение ослабил провод, чтобы потом потуже затянуть, и петля переместилась чуть выше, оставив на шее Митри вторую полосу. Вещество под ногтями убитого в самом деле оказалось человеческой кожей, также там обнаружено несколько волокон темно-коричневой шерсти, вероятно, с пиджака или пальто. Скорее всего они попали туда в тот момент, когда Митри совершил отчаянную, хотя и безнадежную попытку отбиться от нападавшего. «Найдите подозреваемого, и я проведу идентификацию», — подтвердил свое обещание карандашом на полях документа Риццарди.
В девять часов Брунетти решил, что уже можно позвонить тестю, графу Орацио Фальеру. Он набрал рабочий номер графа, назвал себя, и его сразу же соединили.
— Buon di, Гвидо, — приветствовал его граф. — Che pasticcio, eh?[19]
Да, они попали в серьезный переплет, даже более того.
— Именно поэтому я и звоню. — Брунетти сделал паузу, но граф молчал, и он продолжил: — Вы что-нибудь слышали? Или, может быть, ваш адвокат что-нибудь узнал? — Он остановился, потом добавил: — Я даже не знаю, занимается ли этим ваш адвокат.
— Нет, пока что нет, — ответил граф. — Я хочу посмотреть, как поведет себя судья. Кроме того, мне неизвестно, что намерена делать Паола. Ты-то хоть имеешь представление?
— Мы обсуждали это вчера вечером, — сказал Брунетти.
И услышал, как тесть шепнул:
— Хорошо.
Брунетти сообщил:
— Она сказала, что заплатит штраф и стоимость ремонта витрины.
— А как насчет остальных обвинений?
— Я не спрашивал. Думаю, того, что она согласилась заплатить штраф и возместить понесенные убытки, уже достаточно. Вероятно, если речь зайдет о компенсации морального ущерба, она согласится и на это.
— Ну что ж, возможно, этого будет достаточно.
Брунетти злила мысль, что они с графом словно объединились в каком-то заговоре, чтобы провести Паолу и манипулировать ею. Какими бы благими ни были их намерения, как бы сильно оба ни верили, что действуют ей во благо, Брунетти не нравилось допущение графа, будто он, Брунетти, собирается обмануть свою жену.
Говорить об этом ему не хотелось, и он сменил тему:
— Я звоню по другому поводу. Расскажите, пожалуйста, что вы знаете о Митри и об адвокате Дзамбино.
— Джулиано?
— Да.
— Дзамбино — человек кристальной честности.
— Он представлял интересы Маноло, — возразил Брунетти. Речь шла о киллере, работавшем на мафию, которого Дзамбино с успехом защищал три года назад.
— Маноло похитили во Франции и привезли в суд в обход закона.
Дело можно было трактовать по-разному: Маноло жил в маленьком городке во Франции, недалеко от границы, и каждую ночь ездил в Монако играть в казино. За столиком для игры в баккара он встретил молодую женщину, она предложила отправиться к ней домой, в Италию, и выпить чего-нибудь. Маноло арестовали, как только они пересекли границу — сама женщина, оказавшаяся полковником карабинеров. Дзамбино с успехом доказал, что его подзащитный стал жертвой полицейской провокации и похищения. Брунетти не стал возражать.
— Он когда-нибудь работал на вас? — задал он следующий вопрос.
— Да, пару раз. Поэтому я знаю, что говорю. А еще слышал от друзей, для которых он проворачивал дела. Он очень хороший адвокат. Чтобы защитить своего клиента, он будет работать день и ночь. И он безукоризненно честен. — Граф долго молчал, словно размышляя, стоит ли делиться с Брунетти следующей информацией, и решился: — В прошлом году ходили слухи, что он решил не обманывать налоговые органы. Мне говорили, будто он оценил свой доход в пятьсот миллионов лир или что-то около того.
— Думаете, он действительно столько заработал?
— Да, — ответил граф тоном, каким обычно повествуют о чудесах.
— И как на это отреагировали другие адвокаты?
— Ну можешь себе представить, Гвидо! Если такой человек, как Дзамбино, объявляет, что зарабатывает пятьсот миллионов лир, а все остальные говорят, будто их доходы составляют двести миллионов лир или даже меньше, они попадают в трудное положение. Могут возникнуть подозрения по поводу правдивости их налоговых деклараций.
— Да, им будет нелегко.
— Конечно! Он… — начал было граф, но, оценив информацию, которой собирался поделиться, передумал. — Насчет Митри, — перевел он разговор. — Думаю, тебе следует заняться им поплотнее. Возможно, там что-то есть.
— «Там» — это вы про туристические агентства?
— Не знаю. Я почти ничего о нем не знаю, кроме того что слышал от других после его смерти. Ну, ты понимаешь… слухи, какие обычно ходят, после того как человек становится жертвой жестокого убийства.
Брунетти понимал. Он слышал подобные пересуды касательно людей, погибавших в перестрелке во время ограбления банка, и об убитых заложниках. В таких случаях всегда возникает вопрос: а почему они, а не кто-то другой, оказались там именно в тот момент и какова их связь с преступниками? Здесь, в Италии, публика никогда не верит очевидному. Всегда, какими бы прозрачными ни были обстоятельства, какой бы невинной ни выглядела жертва, является призрак «лестничного остроумия», и кто-нибудь начинает утверждать, что дыма без огня не бывает: каждый имеет свою цену или урвал свой кусок пирога, что все не так просто, как кажется.
— Что именно вы слышали? — спросил комиссар.
— Ничего особенного. Все старались выразить свое удивление при вести о его смерти. Но в кое-чьих речах чувствовался какой-то подтекст, как будто они знают — или подозревают — об убийстве и жертве больше, чем полиция.
— Кто?
— Гвидо, — произнес граф, и в голосе его послышалась осуждение, — даже если б я знал, я бы тебе не сказал. Но случилось так, что я не помню. Никто не говорил ничего конкретного, это ощущалось как невысказанное предположение, что гибель Митри не так уж и неожиданна. Яснее я выразиться не могу.
— Нашли записку, — напомнил Брунетти. — И ее определенно достаточно, чтобы заставить людей думать, будто Митри сам виноват в своей насильственной смерти.
— Да, я знаю. — Граф помедлил, потом добавил: — Возможно, она все объясняет. А ты сам как думаешь?
— Почему вы спрашиваете?
— Потому что не хочу, чтобы моя дочь всю оставшуюся жизнь считала, будто ее поступки стали причиной убийства человека. — В этих словах прозвучала надежда, которую Брунетти всей душой готов был разделить. — Что она говорит по этому поводу? — спросил граф.
— Паола очень сожалеет, что затеяла все это. Так она сказала вчера вечером.
— Думаешь, это и вправду она спровоцировала убийство?
— Не знаю, — признался Брунетти. — В наше время развелось полно сумасшедших.
— Да, нужно быть сумасшедшим, чтобы убить человека только за то, что ему принадлежит туристическое агентство.
— Организующее секс-туры, — уточнил Брунетти.
— Секс-туры, поездки к пирамидам… В любом случае, за это обычно не убивают, — устало сказал граф.
Брунетти хотел было заметить, что обычно люди не бросают камни в витрины, но удержался и произнес только:
— Многое на свете происходит по нелепым причинам, так что, думаю, не стоит исключать такой вариант.
— Но сам-то ты в него веришь? — не унимался граф, и по его напряженному тону Брунетти понимал, какого труда ему стоит задавать подобный вопрос своему зятю.
— Я ведь уже сказал: такой вариант не исключен, — ответил Брунетти. — Но я не поверю в него до тех пор, пока мы не найдем очень веских тому доказательств.
— Каких именно?
— Подозреваемого.
Пока что единственным подозреваемым была его собственная жена, но он прекрасно знал, что во время убийства она сидела рядом с ним, так что оставалось искать того, кто убил Митри как грязного дельца, причастного к секс-туризму, или по какой-то иной причине. Ему очень хотелось найти хоть кого-нибудь.
— Вы сообщите мне, если услышите что-то более конкретное? — спросил Брунетти тестя. И прежде чем граф успел ответить, добавил: — Мне не обязательно знать, кто именно это сказал, просто передайте суть разговора.
— Хорошо, — согласился граф. — А ты будешь извещать меня, как себя чувствует Паола.
— Позвоните ей. Пригласите на ланч. Постарайтесь как-нибудь доставить ей удовольствие.
— Спасибо, Гвидо, я так и сделаю. — Брунетти показалось, что граф повесил трубку, не попрощавшись — так долго длилось молчание, — но потом он снова услышал его голос: — Надеюсь, ты найдешь того, кто это сделал. Я помогу тебе чем смогу.
— Спасибо, — поблагодарил Брунетти.
На сей раз разговор действительно был окончен.
Брунетти выдвинул ящик и достал оттуда ксерокопию записки, найденной возле тела покойного. Он не мог понять: почему речь в ней идет о педофилии? Интересно, обвинения относятся к самому Митри или Митри обвиняют как владельца туристического агентства, потворствующего этой практике? Если преступник действительно сумасшедший, способный сначала написать подобную записку, а потом убить ее адресата, мог ли такой человек, как Митри, впустить его к себе в квартиру поздно вечером? Брунетти понимал, что это дремучий предрассудок, но тем не менее считал, что настоящих сумасшедших легко распознать по лицу и повадкам. Достаточно было вспомнить тех, кого он частенько рано поутру видел у палаццо Болду, чтобы в этом удостовериться.
