Лариса Соболева - Фея лжи
– Затарился, чтоб не бегать в магазины по сто раз, – произнес он, резко притянув ее к себе.
– У меня руки грязные, – пролепетала Алиса, опустив ресницы.
Вот, пожалуйста: она не отстранилась, упомянув о руках, выпачканных известью, которой в наше время редко кто белит потолки. Фактически Лиса извинилась, что не может обнять его, сама же прильнула к нему всем телом – теплая, нежная, податливая. Разве это не ухищрения, мол, я твоя, когда ни пожелаешь? У женщины на первом месте работа, уборка, готовка, стирка, глажка и выпачканные известью руки, а в свободное от забот время секс, если не устала, – в этом вся правда. Лису день уже не смущал, она живо настроилась на обмен энергиями, ремонт ей не помеха. Про ухищрения подсказал разум, интуиция внушала: ты хочешь ее, бери, не слушай придурка, сидящего у тебя в голове.
– И губы в извести, – шепнул Никита.
Под впечатлением дневного угара он ехал в музыкальное училище. И, как нарастал совсем недавно экстаз между ним с Алисой, так же нарастало звучание «Болеро». Диск включил, чтоб восстановить в памяти перед беседой с музыковедом. Впрочем, Никита часто его слушал, каждый раз надеялся, что ему приоткроется нечто новое и натолкнет на принцип, о котором написал в послании Валерке Лева. А мысли возвращались к Алисе, к ее губам, разметанным по подушке волосам, груди, линиям тела, к ее словам в прихожей перед его уходом:
– Я, наверное, дрянь, да?
Конечно, Никита понял, почему у нее вырвалось это слово, когда она целовала его на прощание.
– С чего это вдруг самобичевание на тебя нашло? – прикинулся он, будто не догадался, что ее мучит, а ведь мучит, только она об этом не говорит.
– Нет-нет, все нормально, – улыбнулась Алиса. – Просто мне хорошо, а так не должно быть. По крайней мере, сейчас.
– Не грызи себя. – Никита провел по ее щеке ладонью, прикоснулся к красным, нацелованным губам. – Почему нам должно быть плохо? Мы живем, это наше преимущество, стало быть, от радостей не стоит отказываться, они часть жизни. Жди, устроим домашний ужин на двоих.
– Не прощальный? – полушутя-полувсерьез спросила она.
Никита чмокнул ее в нос, усыпанный веснушками:
– Не дождешься. До вечера? Возможно, приду поздно.
Зачем он сказал «не дождешься»? Опять интуиция поработала вместо разума? Кстати, на Лису давно не покушались, забыли о ней? Нет, вряд ли, скорей всего Никита мешает им. Или обдумывают, как ее достать…
Вдруг звонок от Лолы:
– Добрый день, Никита. Новости есть?
– Нечем вас порадовать. Жду, когда ваша копия даст о себе знать.
– Где только ее ждать?
– Не знаю, но мне кажется, я пойму, когда она объявится.
– Сразу позвоните мне, я тут как на иголках.
– Позвоню. До свидания, Лола.
Раньше его охватывало волнение при встрече с Лолой, какое охватывает самца при виде самки, даже ее голос воздействовал. На этот раз Никита довольно спокойно с ней разговаривал, наверное, силы истощил у Алисы.
– Стоп! – резко затормозил Никита. – Тихое место у мясника.
Он не сомневался, что бойня в ванной и Валерка дело одних рук. А находятся эти руки на окраине города в районе – хуже некуда. Там темно и страшно, будут звать на помощь, никто не придет, даже из окошка не выглянет из обычного любопытства.
Никита развернул машину, дал по газам. Скорость сейчас залог успеха, только бы успеть… только бы зверюга был там…
Глава 13
В музыкальном училище его отвели в класс к музыковеду Нине Александровне. Маленькая и полноватая женщина с короткой стрижкой приветливо встретила его, Никита с ходу дал ей оценку: стопроцентная интеллигентка, в общении с ней желательно не использовать жаргонные словечки, ибо плохих слов она явно не знает.
– Вас творчество Равеля интересует? – осведомилась она.
Что ответить? Вдруг Нина Александровна даст скупые сведения, в результате он упустит нечто важное, а своим умом до этого важного не дойдет? С другой стороны, на фиг ему творчество? Никита ограничил задачу:
– Меня интересует все, что связано с его «Болеро». Начнем с того… Откуда взялось название?
– Так называется парный испанский танец, его создание приписывают испанскому танцовщику Себастьяно Сересо около 1780 года. Танцуют болеро под аккомпанемент гитары и барабана, реже танец сопровождается пением, одновременно танцоры отбивают на кастаньетах сложные ритмические узоры. Разновидностей болеро много, они характерны для всех областей Испании; танец всегда был трехдольным, но доли в разное время дробились по-разному. Если вы хотите послушать в классическом варианте, то у Шопена есть фортепьянная пьеса, которая так и называется «Болеро». Оно встречается и в творчестве Бетховена, Вебера, Делиба… Да что там, у Чайковского в «Лебедином озере»! Но парадокс Равеля в том, что ни один из этих вариантов, включая испанские разновидности, не совпадает с ритмической структурой его «Болеро».
– То есть «Болеро» Равеля не похоже на все, что было до него? – перевел с русского на русский Никита, но ему же нужна математическая точность, как советовал автор письма Валерке.
– Можно и так сказать. Первое исполнение «Болеро» Равеля состоялось в Париже в ноябре 1928 года, сольную партию танцевала Ида Рубинштейн, это была ее идея – создание спектакля. Успех был ошеломляющий. Триумф.
– Простите, что перебиваю, а что в самом «Болеро» есть?
– Хороший вопрос, я бы сказала, профессиональный, – улыбнулась Нина Александровна. – Видите ли, прошло много времени, а споры о построении этого произведения до сих пор идут.
– Как интересно, – подхватил Никита. – И о чем же спорят?
– Именно о том, что там есть, как спросили вы. Притом никто не оспаривает, что симфоническая партитура – шедевр, гениальное озарение. А каковы ваши ощущения от «Болеро»?
– Мои?
– Да, ваши? Что вы чувствуете, что слышите?
– Ну… – подбирал он слова. Оказалось, музыку описать чрезвычайно сложно. – Во-первых, мелодия… короткая мелодия, но повторяется и повторяется. С нарастанием повторяется. Во-вторых, постоянно слышится однообразная барабанная дробь, она же заполняет паузы.
– Все правильно, но это первый пласт.
– Да? – изумился Никита, раньше он не подозревал, что человек додумался поделить музыку на пласты. – Есть еще другие пласты? Только… я бы попросил вас свое мнение рассказать, личные ощущения… м… ассоциации, если есть.
– Ассоциации у каждого человека разные, часто не совпадают…
Есть люди, которым по необъяснимым причинам доверяешь сразу после знакомства, вероятно, потому что чувствуешь: не соврут. Нина Александровна показалась Никите человеком, умеющим распознать в простых вещах то, что не каждому доступно, – степень глубины, потому и настаивал:
– Пусть не совпадают. Пожалуйста…
Нина Александровна переплела пальцы, на секунду задумалась, отбирая главное, а может, в ее голове зазвучала мелодия, которую и он теперь узнает с первых тактов.
– Балетмейстер Бежар сказал, что «Болеро» Равеля – это история желаний, – произнесла она, еще слыша музыку, затем вернулась к Никите. – Как точно он выразился! Возьмите ту же любовь. Начинается с робкого зарождения, развивается и доходит до кульминации, экстаза. И так во всем, что связано с нашими увлечениями. Вы сказали – мелодия… На нашем языке это тема, она длится всего шестнадцать тактов, действительно короткая. Если заметили, тема тоже разделена на две части, многие так и считают: две темы. Ой, боюсь навлечь на себя гнев музыкальных светил, но я придерживаюсь того, что все-таки тема одна, да и слышат две темы только специалисты, остальные слушатели не делят произведение на составные части. Итак, тема, а в ней две части. Тема, конфликтующая сама с собой в каждом эпизоде при каждом повторе, но только на более эмоциональном уровне. Этот внутренний конфликт весьма характерен для человеческой натуры – метущейся, ищущей, находящейся перед проблемой выбора. Что интересно, конфликт присутствует не только в теме, противоречие явственно ощутимо между самой мелодией и ритмом, который держат барабаны. Мелодия свободна, она змеится на фоне жесткого и, как вы заметили, однообразного ритма, она плывет, летит, словно хочет вырваться. А ритм ее не пускает. Он как наваждение не дает ей уйти даже во время перехода или паузы, когда мелодии нужен вдох, чтобы начать полет с новой силой. Паузы на протяжении всей партитуры заполняет ритмический рисунок, который отбивается барабанами 169 раз(!), ни на йоту не убыстряя и не замедляя темпа, на этом настаивал сам Равель. Но вдох произошел, снова звучит повтор темы, усиленной звучанием следующего инструмента. Происходит, на мой взгляд, парадоксальный, метафорический синтез ограниченного пространства с неограниченной свободой. Разве в жизни бывает не так?
Никита слушал ее завороженно, как песню, – живут же на свете умные люди, метафоры разные у них на уме. Он не только слушал, но и слышал, поэтому позволил себе перебить:
