Иван Любенко - Черновик беса
Вокзал жил своей жизнью. Громко голосили на своём гортанном языке имеретины, продавая вино в разноцветных глиняных кувшинах.
Чуть поодаль на рельсах стояли сотни серых вагонов-цистерн с керосином. На рельсах кляксами проступали жирные следы нефти. Её едкий запах заполнил всё пространство.
Через три часа прибыл второй паровоз и состав тронулся. За Квирилами дорога потянулась в Месхийские горы, соединяющие Кавказский хребет с Малым Кавказом. За окном мелькали бесконечные кукурузные поля. Два уставших паровоза настойчиво тянули выгоны на Сурамский перевал.
Поезд змеёй извивался среди гор. Из окна можно было видеть не только его голову, но и хвост. Красноватого цвета скалы, зелёные склоны, шумная горная река, залитые солнцем пастбища и редкие аулы пробегали мимо. Мосты на лёгких арках, точно кружева, висели над глубокими безднами и тонкой, но прочной железной ниткой связывали каменные уступы.
Часа через два возникла непредвиденная остановка в совершенно дикой местности. Оказалось, что путь преградил каменный обвал, но рабочие уже заканчивали расчищать дорогу.
Вскоре состав вновь набрал скорость и приблизился к Сурамскому тоннелю. Чтобы удушливая гарь не проникала в купе, подняли окна и тут же кондуктора зажгли лампы. Подземный путь составлял не более четырёх вёрст, но оставил неприятное ощущение у всех пассажиров. А если случится обвал? Оказаться замурованным в длинном каменном мешке не хотелось никому. По напряжённому лицу Толстякова было ясно, что эти пятнадцать минут в тоннеле показались ему вечностью. Но показалось небо, и свет потушили. И вновь поезд сбавил ход и остановился — отцепили первый паровоз, который понёсся назад помогать тащить на перевал следующий состав. Движение продолжилось.
Горы понемногу стали расходиться. На закате открылась розоватая в свете заходящего солнца цепь главного Кавказского хребта. За окнами теперь бежали бесконечные яблоневые сады.
С наступлением темноты показались огни, рассыпанные в кромешной темноте, будто светлячки. Они растянулись, казалось, версты на три. Это был Тифлис. Паровоз пошёл медленнее. Наконец он устало выпустил пар и замер в изнеможении.
Перед платформой высился большой каменный вокзал. Триста двадцать пять вёрст пути лежали позади.
Глава 16. «Поэзия белой ночи»
Извозчичья биржа, как и во многих других городах, располагалась на вокзальной площади. До гостиницы «Вентцель» возница затребовал шестьдесят копеек. Не торгуясь, Ардашев и Толстяков забрались в коляску. Пара разномастных лошадок покатила экипаж по мостовой Вокзального шоссе. Минут через двадцать вояжёры уже входили в четырёхэтажное здание лучшего в Тифлисе отеля на сорок номеров.
Присяжному поверенному выдали ключ № 25, а хозяин виллы «Надежда» получил № 26. Подъёмная машина с шумом и лязганьем доставила постояльцев на третий этаж.
Уже в коридоре адвокат сказал:
— Я думаю, Сергей Николаевич, будет лучше, если мы поменяемся комнатами.
— Зачем? — газетчик поднял недоумённый взгляд.
— Хотя бы потому, что пока вы не купите патроны, ваш бульдог бесполезен. А ночью — не дай, конечно, Господь, — всякое может случиться.
— Вы так думаете?
— Этого нельзя исключать.
— Что ж, хорошо, — Толстяков взял чужой ключ.
— И пусть даже коридорный считает, что вы живёте в моём номере. Я зайду за вами через полчаса. Не мешало бы поужинать.
— Да, — кивнул тот.
Уже в комнате Клим Пантелеевич прошёл на балкон и внимательно осмотрелся. Потом вернулся, открыл саквояж и, дёрнув звонок, вызвал лакея.
— Любезный, сорочка должна быть поглажена через двадцать минут. Вот тебе за труды, — он протянул рубль.
— Не извольте беспокоиться, — засиял коридорный. — Исполним в лучшем виде-с.
Горячая ванна освежила и придала сил. Ардашев едва успел накинуть шлафрок, как в дверь постучали.
— Всё готово-с, — коридорный передал белоснежную, пахнущую свежим паром рубашку. В другой руке он держал конверт. — Это вам. Просили-с передать.
— Кто? — забирая письмо, поинтересовался Клим Пантелеевич.
— Они не представили-с.
— Ладно, ступай.
Затворив дверь, адвокат вскрыл конверт. На белом листе чернел машинописный текст:
Лишь на третий день под вечер, в горной местности далёкой,Добрались они скитальцы, до пещеры одинокой.Под горой река шумела, окружённая осокой,Подпирая свод небесный, рядом лес стоял высокий…
То, что бог ещё не создал, не видать тебе во сне,Потому что негодяю суждено гореть в огне,Перерезаны дороги, ты в сети и в западне…
Присяжный поверенный достал конфетку ландрина, положил её под язык, и задумался. Потом вынул из саквояжа книгу, полистал, убрал обратно и принялся одеваться. Перед тем, как он собрался покинуть номер, послышался нервный стук в дверь. В проёме, как в картинной раме, возник Толстяков. Он бесцеремонно прошёл в комнату и выглянул в окно.
— И что вы там увидели?
— Ну вот, я так и думал. К вам можно забраться по парапету.
— Вы правы, — спокойно проронил адвокат. — Зато к вам нельзя. За два аршина до вашего номера выступ заканчивается.
— Владыка небесный! Я каждый раз удивляюсь вашей внимательности. Как вам удаётся всё замечать, предвидеть, рассчитывать? Таким как вы надобно не в присяжных поверенных ходить, а служить начальником сыскной полиции.
— Нет уж, слуга покорный. Увольте меня от такого «счастья».
Вдруг взгляд Толстякова упал на стол, и он чуть слышно проронил:
— Опять он?
— Как видите. Только что коридорный принёс. Да вы прочтите, не стесняйтесь. Письмо-то вам адресовано.
Подергивая от волнения правый ус, Сергей Николаевич спросил:
— Полагаю опять из «Витязя в тигровой шкуре»?
— Да, и вновь добавил отсебятины во второй части. Машинка та же.
— Он что, таскает её с собой?
— Вряд ли. Скорее всего, все тексты заготовлены ещё в Сочи. Но хватит о нём. Пора ужинать.
— А мне что-то уже и расхотелось.
— Нет-нет, отказываться от здешней кухни решительно нельзя. Пойдёмте, друг мой, поблаженствуем. Ведь вы же истинный гастроном. К тому же, я уверен, это последнее послание. Написать новое мы ему просто не позволим.
— Даст Бог, даст Бог, — пробормотал газетчик и вслед за Ардашевым поплёлся в ресторан.
Меню заведения впечатляло. Оно представляло собой толстенный альбом в кожаном переплёте с цветными, раскрашенными фотографиями.
— Я не против рыбных блюд, а вы?
— Решайте сами, дружище, — безразлично ответил Толстяков и тяжело вздохнул.
— Что ж, прекрасно.
Выбор Клима Пантелеевича был целиком отдан грузинской кухне: усач с гранатным и ореховым фаршем, базартма из лососины, баранье сердце и печень с гранатом, говяжий язык с острым гарниром, спаржа с орехами, грибы, печённые в кеци, лобио, мальва, джонджоли и бутылка «Цинандали». На десерт неизменный кофе по-турецки и гозинаки.
Когда с основными кушаньями было покончено, Толстяков закурил папиросу с вишнёвым ароматом и, выпустив кольцо дыма, спросил:
— И что же вы собираетесь делать дальше?
— Полагаю, то же, что и вы, — ждать телефонного звонка Фогеля. Мне кажется, он позвонит с минуту на минуту.
— Отчего вы так считаете? А что, если это случится завтра?
— Нет, этого не может быть, потому что именно завтра, как вы упоминали, должен состояться аукцион, и, возможно, вы станете счастливым обладателем «Тифлисской уники».
— Откровенно говоря, я уже перестал на что-либо надеяться. Этот злокозненный Бес отправил на тот свет столько людей!.. Он пристал ко мне, точно клещ, и пьёт мою кровь капля за каплей…
Не успел спутник адвоката договорить фразу, как перед столом возник портье.
— Прошу прощения, но господина Толстякова просят к телефону.
— А вы провидец, — вставая, выговорил Сергей Николаевич.
Газетчик вернулся через минуту. Садясь на стул, сказал:
— Фогель хочет, чтобы ещё до аукциона я приехал к нему в Коджоры. Говорит, что это очень важно. Он будет ждать меня на почте в восемь утра.
— В такую рань? — удивился Ардашев. — Интересно, зачем вы ему понадобились?
— Не знаю. Мне тоже это показалось странным. Однако он говорил быстро, будто чего-то опасался.
— Послушайте, а вы знакомы с Чарльзом Блэкстоуном?
— Нет, я никогда не встречался с ним лично, только слыхал про него. А почему вы спрашиваете?
— Обратите внимание на седовласого господина за столиком у колонны. Я слышал, как он говорил на чистейшем лондонском диалекте. Официант, обслуживающий его, ничего не смог понять и прислали другого, который весьма сносно владеет английским. Он сделал заказ и теперь ждёт, когда принесут блюда. Полагаю, вам стоит переговорить с ним. Если это он, то возможно, удастся убедить его, что «Тифлисская уника» должна остаться в России.
