Т. Ричмонд - По ее следам
Мама, ты говорила, что я могу доверить тебе любой секрет, но у меня просто не хватит духу отправить тебе это письмо…
* * *Письмо, отправленное профессором Джереми Куком, 25 июня 2012 г.
Ларри, я никак не могу избавиться от мыслей об Алисе и Лиз. Они мне даже снились вчера. Бормотал во сне, и утром Флисс спросила, все ли в порядке. Я не ответил, потому что в ночных грезах передо мной роскошным густым водопадом рассыпались волосы Лиз. «Настоящая грива», – однажды сказал я ей.
– Спасибо, – рассмеялась она, – ты только что сравнил меня с лошадью.
Мы валялись на кровати в дешевом отеле у шоссе А36. Одежды сброшены, покровы сняты, однако неловкости и стыда не было и в помине; они обычно настигали нас позже. Из маленького черно-белого телевизора доносился голос Маргарет Тэтчер. Фолклендская война. 1982-й. В мои мысли пыталась пробиться Флисс, но я решительно задвинул ее подальше и погладил Лиз по щеке. «Рядом с тобой я голову теряю от счастья», – сказал я ей, хотя уже шесть лет был женат на другой. Лиз появилась в нашем преподавательском коллективе пару месяцев назад, и, когда я впервые ее увидел, меня поразила легкая танцующая походка – Лиз не шла, а будто кружилась под музыку. Она улыбнулась; на зубах остались пятна от плохого красного. Подумать только, я стал человеком, который снимает номер в середине дня и платит наличными. Теперь это моя жизнь.
– Никогда не испытывал ничего подобного, – признался я.
– Я тоже, – ответила Лиз.
Ларри, выслушай мою исповедь еще раз. Я будто заново родился; не пытался проанализировать поведение других людей, не копался в чужом прошлом, просто радовался мимолетному мгновению, здесь и сейчас, а не тысячу лет назад. Запустил пальцы в черные волосы Лиз, в каждой прядке – уникальный код ДНК. «При чем тут ДНК, – одернул я себя, продолжая перебирать волосы, – просто Лиз». Все вокруг стремительно менялось: политика, нормы, общество. Наверное, дочь бакалейщика с пронзительным голосом права – в наше время возможно все.
– Из нас вышла забавная парочка, правда? – игриво спросила Лиз. – Ты согласен, мой милый динозавр? – Я был старше ее на одиннадцать лет, и она вечно меня дразнила.
Еще одно ласковое прикосновение, и она тихонько вздохнула, совсем как Флисс.
«Прекрати думать, – пронеслось у меня в голове, – твою мать, просто прекрати».
– Тебе никогда не бывает страшно? – спросила Лиз после.
– Мне всегда страшно, – ответил я. Так много глупых вопросов и многозначительных ответов. Правда, этот вопрос Лиз повторяла уже во второй раз. Впервые он прозвучал прошлым вечером, когда мы собирались в ресторан.
Она закурила и предложила сигарету мне, вызвав целую лавину мрачных мыслей: Лиз не знала моих привычек. Может быть, решила пошутить.
– Пытаюсь бросить, – пояснила Лиз, выдыхая тонкую струйку дыма.
«Ты просто не знаешь, что я не курю, – подумал я. – Тебе невдомек, что я хочу построить оранжерею для орхидей, что не переношу жару (пара недель, проведенные вместе с Флисс в Леукасписе, обернулись для меня настоящим адом) и что у меня аллергия на моллюсков». Я покосился на часы: в тот день мы с Флисс должны были пойти на факультетскую вечеринку.
– Я серьезно, – продолжала она. – Ты никогда не просыпаешься от ужаса?
– Какого ужаса?
– От страха перед тем, куда тебя заведет судьба?
Сквозь задернутые шторы в комнату пробивался слабый солнечный свет.
– Судьба, скорее всего, заведет меня в рабочий кабинет, а по дороге наградит артритом и повышенной раздражительностью.
«В жизни каждого мужчины бывает период, когда он спит со всеми подряд, пытаясь решить свои проблемы таким незамысловатым способом, – мрачно заявил мой консультант по докторской диссертации, и пессимизм, пронизывающий его слова, поразил даже меня. – Мы знаем, что ничего не выйдет, но все равно пытаемся». Может, я спал с Лиз именно по этой причине? Бросать жену не хотелось, да и неясно было, хватит ли у меня смелости на такой шаг. Я не любил импровизаций, но четкого плана не было. Был только страх: вдруг это мой последний шанс окунуться в неизведанное? Восемнадцать, двадцать один, тридцать – все важные даты пролетели мимо, пока я копался в научных исследованиях; на горизонте замаячил тридцать пятый день рождения, и стало не по себе. Середина четвертого десятка. Правда, был еще один страх, иного рода. Что, если это только начало и потом появятся другие Элизабет? Я надеялся, что она уцепится за мой ответ: «Повышенной раздражительностью? Куда уж выше?» – и тогда мы просто посмеемся, и опасный разговор свернет в мирное русло. Но она смотрела на мерцающий экран телевизора, на ряды мертвых аргентинцев в братской могиле, а потом спросила:
– Как думаешь, нам суждено быть вместе? Все время возвращаться друг к другу, с кем бы мы ни связали свою жизнь. Такое случается. – Я промолчал, и она продолжила: – Ты самый умный из всех знакомых мне мужчин. И в то же время самый… безнадежный.
– Не уверен, что у меня есть склонность к многоженству, – невпопад ответил я.
– Бывает еще и многомужество.
Кажется, беседа переходила на безопасные темы.
– Бывает. Многомужество практикуют, в числе прочих, и женщины племени масаи. Разумное решение при высокой смертности среди младенцев и воинов.
– Если у них такие же никудышные мужчины, то бедняжкам волей-неволей приходится перебирать варианты. – Улыбка исчезла с лица Лиз.
Нет, научные теории здесь ни при чем, разговор по-прежнему о нас.
Интересно, мне удастся ее отвлечь, если мы снова займемся любовью? Накануне я пришел к выводу, что в таких ситуациях срабатывал закон убывающего воздействия: изменять жене не так страшно, если ты делаешь это не в первый раз. «Даже сейчас, – подумал я, – в номере отеля, рядом с совершенно чужой мне женщиной, остаюсь собой – педантичным ученым занудой».
За стеной заплакал ребенок. В последующие годы я буду убеждать себя, что мы оба взрослые люди, что все происходило по обоюдному согласию и никто ни к чему ее не принуждал. Таким был главный тезис одной из лекций для первого курса: каждый индивид несет ответственность за свои действия. Детский плач взорвался оглушительным крещендо, потом затих.
– Это девочка или мальчик, как считаешь? – спросил я, но она не слушала. Из-за меня ты превратилась в другого человека, подумал я. Кем бы ты ни была, когда впервые шла по университету своей танцующей походкой, теперь ты в грязном гостиничном номере, проводишь время с женатым мужчиной, потом снова натягиваешь трусы и уходишь прочь. Жена тоже изменилась: оставляет для меня ужин на плите и не пристает с расспросами, если я «задерживаюсь на работе» – этим летом таких задержек стало гораздо больше.
Лиз подхватила бокал вина, стоявший на тумбочке, выпила залпом и затянулась сигаретой. Мне на ногу упали хлопья пепла.
– Элизабет, поаккуратнее, пожалуйста! – не выдержал я.
– Конечно-конечно, мы ведь никому не хотим причинить вреда. – Она рассмеялась, обиженно и неискренне; так зарождается ненависть. – А ты сам не планируешь заводить детишек?
– Детей? Не знаю. – К тому моменту мы с Флисс уже опустили руки, хотя врачи не сдавались и продолжали бесконечные анализы и обследования. Всколыхнулась стародавняя злоба, и я едва не рассказал Лиз обо всех унизительных процедурах и испытаниях, которым подверглось мое мужское самолюбие: человечество бы давно вымерло, если бы все семьи были подобны нашей.
– Может, у нас никогда не будет детей, судьба такая, – сказала Флисс. – Доживем до старости, только ты да я.
Меня не прельщала эта перспектива.
– Не говори так. Будем пытаться, пока не получится.
– А если таков божий замысел? Да и кроме того, разве плохо – прожить жизнь вдвоем?
Лиз сказала:
– А я хочу детей. В идеале мальчика и девочку. Но девочку больше. Странно, да? Обычно женщины хотят сыновей. – Снова перепад настроения. От ликования до отчаяния за одну выкуренную сигарету – вполне в ее духе.
В новостях перешли от Фолклендских островов к Вашингтону: расфранченный лицедей Рейган рассуждал на свою любимую тему – говорил о так называемой ядерной угрозе. Я сказал:
– Бытует мнение, что наш мир слишком опасен для будущих поколений. Им лучше просто не рождаться на свет.
– А вдруг дочка унаследует от меня только дурные черты? – спросила Лиз.
– В тебя нет ничего дурного.
Она фыркнула, не удостоив меня ответом.
– Если у меня будет дочь… Когда у меня родится дочь, я сделаю все, чтобы малютка не стала похожей на меня.
Я прикоснулся к нежной шелковой коже и подумал, что эта женщина могла бы родить мне сына, о котором я так мечтал.
– Ты не ответил на мой вопрос. Неужели тебе никогда не бывает страшно?
– Бросай научную карьеру. Из тебя вышел бы отличный журналист. – Я снова потянулся к ее волосам.
– Неутомимый любовник, – вздохнула она.
– Это вряд ли.
