Александра Маринина - Последний рассвет
– Маня, ты бы лучше романы читала или стихи, – с упреком проговорил он. – Тебе нужно развивать художественное мышление, а ты только руки тренируешь.
– Да брось ты, пап, – недовольно отозвалась Маруся и с досадой скривилась: очередной псевдокамень с округлой поверхностью выскользнул из лапок пинцета и укатился на пол. – Вон Михаил Першин вообще был без всякого образования, из простых крестьян, самоучка, а мастеров, равных ему, и тогда не было, и до сих пор нет. Зато его работы идут на аукционах за сотни тысяч долларов. А он тоже романов и стихов не читал.
Это было правдой, о Михаиле Евлампиевиче Першине, прожившем, к сожалению, очень недолгую жизнь и умершем в 43 года, много писал в своих дневниках Алексей Юрьевич Второй, родившийся в 1845 году. В 26 лет этот удивительный человек стал старшим мастером в Доме Фаберже, и его работы отличались настолько высоким качеством, что именно Першину Фаберже поручил отвечать за создание знаменитых императорских пасхальных яиц на протяжении семнадцати лет, то есть до самой смерти великого мастера, искусство которого позволило славе Фаберже возрасти многократно. И Сотников знал, что на недавнем аукционе в Нью-Йорке миниатюрное кресло-бонбоньерка работы Михаила Першина было выставлено при стартовой цене в 1 миллион долларов и куплена за 2 миллиона 280 тысяч коллекционером из России. Но ведь Алексей Юрьевич сейчас говорит с дочерью не совсем об этом…
– Марусенька, красота камня видна и сама по себе, с этим трудно спорить, но ее можно и нужно правильно подавать в изделии, тогда она станет поистине ослепительной. А для того, чтобы изделие заговорило, нужно уметь передавать в формах и линиях чувство и мысль.
Но Мария Сотникова была непоколебима:
– Чувства, пап, всегда одинаковы. Зачем мне читать про ревность или грусть в девятнадцатом веке, когда я и сама могу и грустить, и ревновать?.. Все одно и то же.
– Нет, Маруся, ты не права. – Он покачал головой. – Меняется мораль, а вместе с ней меняются и чувства, и эти изменившиеся чувства в визуальном ряду выглядят совершенно по-разному. Ты понимаешь меня?
Девочка оторвалась, наконец, от своего увлекательного занятия и соизволила посмотреть на отца.
– Нет, папа, я не понимаю. По-моему, ты все усложняешь.
Ну что ж, придется прибегнуть к наглядным примерам.
– Вот послушай, – попросил он. – Только не отвлекайся на свои крупинки, слушай меня внимательно. Это стихотворение поэт Греков написал в тысяча восемьсот пятьдесят шестом году, в середине девятнадцатого века. У человека умерла жена или любимая женщина, и он идет на кладбище.
Он сделал паузу и негромко продекламировал:
В час, когда мерцаньеЗвезды разольютИ на мир в молчаньеСон и мрак сойдут,С горькою истомойНа душе моейЯ иду из домаНа свиданье к ней.
На глазах у Маруси появились слезы. Хоть главное в ее жизни – камни, а все равно она остается девочкой, нежной и чувствительной.
– А вот это написано спустя примерно полвека, это уже искусство модерна, Гийом Аполлинер.
Жена в земле… Ура! Свобода!Бывало, вся дрожит душа,Когда приходишь без гроша,От криков этого урода.Теперь мне царское житье.Как воздух чист! Как небо ясно!
Маруся фыркнула и рассмеялась.
– Чувствуешь разницу? – оживленно заговорил Алексей Юрьевич. – И в том, и в другом случае речь идет о человеке, потерявшем жену. Но как по-разному они чувствуют! И не потому, что они разные люди, а потому, что время разное, система ценностей и чувствований изменилась, а вместе с ней изменился и изобразительный ряд, эти чувствования передающий.
Он взял с полки толстый иллюстрированный том энциклопедии ювелирного искусства, быстро нашел нужную страницу и показал фотографию броши с эмалью и бриллиантами, состоящей из кольца и продетой в него ленты. Изделие было создано около 1850 года, то есть примерно тогда, когда написано стихотворение Грекова. Вещица была необыкновенно изящной и какой-то печальной, хотя, казалось бы, ничего особенного: кольцо с бриллиантами, обвитое лентой из желтого золота, покрытого синей эмалью с накладным растительным узором с мелкими бриллиантами. Золотая окантовка ленты украшена филигранью.
– Вот посмотри. – Он положил раскрытый том на стол перед дочерью. – Дизайн сочетает перевитую ленту и кольцо, изделие украшено характерной синей эмалью и растительным узором с бриллиантами. Темно-синяя эмаль соотносится с ночью, кольцо – с брачными узами, лента темного цвета обвивает кольцо, словно траурный венок. На концах лента раздваивается наподобие двух языков, и витиеватость ее демонстрирует, как трудно двум душам найти взаимопонимание. Один умер, другой остался жить, то есть они оказались по разные стороны этого кольца. И, несмотря на это, они остались верны друг другу, они вместе, как и были в браке. С помощью накладных цветов показано, что весь путь до смерти жены был усеян цветами, то есть муж очень любил ее и радовал постоянно вниманием. Бриллианты на кольце – твердость намерений остаться навечно вместе. Синий цвет эмали – синий цвет вечности, синие небеса символизируют место, где обитает после смерти душа любимой, твердые бриллианты – твердость его намерений любить ее до конца. Филигрань на краях ленты – это их частная жизнь, их личная жизнь, состоящая из повседневных радостных мелочей. Ты чувствуешь, как слова стихотворения гармонично перекликаются с этой брошью?
Маруся неуверенно кивнула, но по глазам ее Сотников понял, что пока не смог девочку убедить. Он поставил том на полку, достал другой, где, как он помнил, была фотография другой броши, сделанной в 1910 году Йозефом Хоффманом. Расцвет стиля модерн, дизайн броши выполнен ювелирами Венских мастерских – объединения архитекторов, художников, ремесленников и коммерсантов. Они работали по эскизам художников Венского сецессиона. Так назывался союз, созданный в 1897 году. По мнению Алексея Юрьевича, эта брошь как нельзя лучше соответствовала стихам Аполлинера.
– А теперь посмотри вот на это изделие, – сказал он. – Это брошь в форме квадрата с тремя рядами крупных, средних и небольшим количеством мелких камней-самоцветов грубых насыщенных цветов, завальцованных в золотую оправу. Два золотых дерева – тот же растительный мотив, все прямолинейно, нет изящества, сухо, грубо. Выражает примитивные инстинкты: я свободен и хочу жить на дереве, как обезьяна, то есть как хочу – так и буду жить. Две прямоугольные золотые пластины, из которых растут ветки с листьями, напоминают две створки двери, которые распахиваются в свободную новую жизнь без жены. В каждом ряду камни разные, расположены по-разному, нет никакой закономерности ни в форме, ни в цвете, ни в количестве, то есть выражение полной свободы и отсутствия регулирования. В то же время все изделие целиком абсолютно симметрично, три полосы камней равной ширины на равном расстоянии друг от друга, две золотые пластины одинаковые, растительный узор имеет одинаковую площадь с обеих сторон, и все это заключено в рамку квадратной формы из золота с филигранью. То есть все изделие ярко демонстрирует жесткость форм, отсутствие развития, фантазии. Теперь ты понимаешь, как система чувствований отражается в изобразительном искусстве?
Нет, далека его Маруська от этого, далека… Слушает отца из дочернего уважения и обыкновенной вежливости, но в глубине души только и ждет, когда он, наконец, оставит ее в покое и выйдет из комнаты. И уж конечно, читать художественную литературу она не начнет.
Настоящая образованность нынче не в цене.
Странные времена…
Почти каждый день, за редкими исключениями, Карина Горбатовская приходила к родителям, подолгу сидела рядом с матерью и, держа ее за руку, рассказывала о работе. И каждый раз Илья Ефимович радовался тому, что Карина выбрала для себя ту же профессию, что и его жена, закончила тот же институт и пришла работать в ту же организацию. Обе были экономистами, и теперь, когда жена, несколько лет назад получившая инвалидность, совсем не может работать, Карина заняла ее должность, стала главным бухгалтером и трудится в том же коллективе, в котором провела многие годы ее мать. Поэтому, что бы ни рассказывала дочь о работе, мать понимала ее с полуслова, ибо и работу знала, и людей отлично помнила, и деловой совет могла дать, и отношения, складывающиеся между сотрудниками, были для нее прозрачны. Вот и радовался Илья Ефимович, глядя на мирно воркующих двух самых дорогих для него женщин. Ведь если бы не разговоры о работе и сотрудниках, вряд ли мать и дочь нашли бы другую, столь же увлекательную тему для разговора. Мужа у Каринки нет, детей нет, о чем еще поговорить жене с дочкой? Пока есть производственная тема, пока не иссякают разговоры о ней, жена как-то не особо заостряется на неустроенной личной жизни Карины, которой уже за тридцать. А вот если бы поговорить было не о чем, отсутствие зятя и внуков постоянно мозолило бы глаза, напоминало о себе и мгновенно превратилось бы в целую проблему.
