Татьяна Устинова - Где-то на краю света
Она не могла ее забыть, все правильно сказал Преображенцев. Но ей требовалось кое-что срочно выяснить, а сделать это на радиостанции невозможно, да еще если сейчас сюда нагрянет синий «Форд» с людьми в погонах!
– Плохо дело. – Слова Преображенцева тоже упали и покатились. – Плохо, Рома.
Директор ничего не ответил, а Лиле вдруг показалось страшно важным как-то разбить ледяную тишину. Сейчас же, сию минуту! Это было гораздо важнее, чем найти чертову сумку и пропавшую вместе с ней жизнь.
– Мужики, – очень громко сказала Лиля. Она никогда не обращалась так ни к кому, тем более к малознакомым! – Мужики, что вы панику поднимаете раньше времени?!
Тишина не дрогнула, не поддалась.
– Сейчас дома посмотрим. Я никогда ничего не помню, меня все за это ругают! Может, у меня паспорт в кармане был, и я его сунула куда-нибудь! А сумка дома осталась! Слышите?!
Директор кивнул.
Самое главное – они не смотрели на нее и друг на друга не смотрели, и в этом и заключалась главная беда.
Что-то на самом деле случилось. Что-то… серьезное. Сумка ни при чем.
В полной тишине, с которой так и не удалось ничего поделать, Лиля взяла Преображенцева за руку и потянула к двери.
Метель не унималась, и Лиля, судорожно зевая – вдруг какая-то нервная зевота на нее напала! – представила себе Арктическое побережье до самой макушки, до Северного полюса, и везде метель, снег и ветер, и ни одного проблеска солнца, и ни клочка неба, и никаких красок, кроме графитовых, бело-серо-черных, и что-то страшное, необъяснимое творилось внутри этой метели.
Они залезли в джип, одновременно захлопнули дверцы и разом повернулись к окнам, каждый к своему.
Тишина залезла в салон вместе с ними.
Не глядя, Лиля пошарила рукой и включила приемник.
– В эфире радио «Пурга», полдевятого вечера в Анадыре, с вами, как всегда в это время, Алена Долинская…
– Что вас всех так напугало? – спросила Лиля, рассматривая стекло, которое постепенно запотевало от ее дыхания.
– У нас никогда ничего не пропадает. А тут вдруг…
– Не ври, Олег. Ты должен сказать. Что необычного было в этом звонке? Мне нужно знать.
– Надо сумку твою найти. Без документов даже на транспортный борт не возьмут! А тебе бы… улететь. Чем быстрее, тем лучше.
– Олег, что ужасного сказал тот человек?
– Не могла ты без нее прийти! На самом деле нужно радиостанцию обыскивать. И людей.
Лиля помолчала. Тишина уплотнилась настолько, что теперь ощутимо давила на уши.
– Ну, хорошо, – наконец сказала она. – Не хочешь – не надо. Отвези меня домой, я на всякий случай там посмотрю, а потом вернемся на работу, и пусть будет обыск. Только мы ничего не найдем, и ты об этом знаешь.
Преображенцев тронул машину с места. Лиля прибавила громкость в приемнике, но тишина даже не потеснилась.
– Эфиры пишутся в архивные файлы?
– Конечно.
– Я вернусь и послушаю. Может, сама разберусь.
– Тебе не стоит ни в чем разбираться.
– Ах, вот как!..
– Нужно найти… вещи и документы, дождаться погоды и улететь на материк.
– Я так и сделаю.
Она наклонилась вперед, почти уткнувшись в панель, зажала уши руками – радио «Пурга», гремевшее в салоне, мешало ей, но тишина мешала еще больше – и стала вспоминать каждое слово. Каждую интонацию. Каждое мгновение того звонка.
Плохо, что она не смотрела тогда на Преображенцева! Она бы все поняла, если бы только догадалась на него взглянуть!
Звонивший считал, что она все видела своими глазами и должна об этом рассказать или ей придется ответить за молчание.
…Он не должен был умереть. Он великий охотник. Он был не готов.
Дядя Коля Вуквукай, выходит, был великим охотником?! Маленький человечек с ничего не выражающим желтым лицом? Или охотники не обязательно должны быть статными великанами с тонкой игрой эмоций на румяных физиономиях?!
Дядя Коля, попыхивавший своей трубочкой и наблюдавший за ней, как ей показалось, с некоторым насмешливым презрением!
Он спросил у нее, какие новости, а она сказала о вступлении России в ВТО!
На него охотились, а он был не готов. Теперь охотиться будут на тебя.
Лиля вдруг отняла руки и посмотрела на Олега – первый раз за все время.
– Охота, – сказала Лиля. Он быстро на нее взглянул. Кажется, с ужасом. – Вот оно. Как только человек сказал про охоту, ты уронил кружку. Ее потом Алена подняла. Я права?
Тишина дрогнула и стала трескаться с тихим зловещим звуком.
– Тебе нужно срочно вернуться в Москву.
– На твоей машине, может, поедем? Самолеты не летают, корабли не плавают.
– Не ходят, – поправил Преображенцев. Тишина все трескалась.
– Олег, что случилось в эфире? Говори уже, ну!..
– Плохо все, – сказал Преображенцев без всякого выражения. – Все очень плохо. Охота – это… В общем, это приговор.
– Мне? – уточнила она.
Самое время зарыдать, подсказала анадырской Лиле Лиля московская. Зарыдать и закричать, что она не желает ничего этого слышать и пусть они все провалятся к черту со своей первобытной чукотской дикостью.
– Объясни, пожалуйста, – сосредоточенно попросила анадырская Лиля. – Я не понимаю.
– Люди из тундры никогда не охотятся на городских. Это закон. Даже если городские задевают или оскорбляют их. Люди тундры знают, что чаще всего это происходит от невежества и непонимания. Но если перейти границу, начинается охота. Ты уже не человек, ты цель. Рано или поздно тебя настигнут. Это знают все, кто родился и вырос на Севере.
– Такая… кровная месть?
– Охота! – возразил Преображенцев с силой. – Месть тут ни при чем. Представь себе, что ты волк. Тебе придет в голову мстить собакам?
Машина остановилась. Двигатель стучал, приемник орал, и не было никакой тишины.
– И что мне теперь делать?
– Улетать. И никогда не возвращаться.
– Это ты уже говорил, – пробормотала Лиля. – Улететь я не могу. Самолеты не плавают и корабли не летают. А у меня нет ни денег, ни документов!
– Их нужно найти.
– Ну, это ты тоже уже говорил. – Она взялась за ручку. – Мою сумку украли… охотники? Те, что собираются меня убить?
– Я никогда не слышал, чтобы охотники крали. И никогда не слышал, чтоб охоту объявляли по радио.
– Тогда, может, все обойдется?
Он посмотрел на нее.
У нее озабоченный, но тем не менее деловой вид, и не похоже, что она боится! Впрочем, она ведь ничего толком не поняла. Олег Преображенцев, родившийся на Севере, много времени проводивший в тундре с отцом-охотником, ходивший на медведя и волка, умеющий править собачьей упряжкой и ночевать в снегу, испугался всерьез.
Он знал, что граница нарушена и решение принято. Все уже случилось, и изменить ничего нельзя.
Если только… найти охотника и успеть первым. Но это вряд ли.
Таня заахала, когда узнала, что квартиранткина сумка пропала, выбежала, не переставая причитать, и вернулась со связкой ключей. Лиля попробовала сказать, что «они сами откроют», но отвязаться не было никакой возможности.
Таня резво взбежала на третий этаж, за ней плелись Лиля-размышляющая и Преображенцев-мрачный, распахнула дверь, зажгла свет и пропала в квартире.
Лиля должна была убиваться и горевать, но почему-то не убивалась и не горевала, она вошла следом, стянула кухлянку, в которой в любом помещении моментально становилось невыносимо жарко, подождала, надеясь, что Преображенцев из кавалерских и галантных соображений кухлянку у нее перехватит, ничего не дождалась и кое-как приладила ее на вешалку. Преображенцев, как давеча на радиостанции, о чем-то думал и на Лилю не смотрел.
А ведь поначалу она ему нравилась, это было совершенно ясно! Сперва нравилась, а потом разонравилась.
– Лиля! – позвала из комнаты Таня. – Лиля, глянь вот здесь! Не она?
Лиля и Преображенцев одновременно кинулись по узкому коридорчику, вломились в комнату, где было холодно, горел яркий неуютный свет и на кровати, застланной пикейным покрывалом, стояла лакированная вишневая сумка, абсолютно чуждая здесь вещь из другого мира.
Таня показывала на сумку широким жестом, как артистки на сцене: «А вот и тетушка приехала!»
– Она?
Лиля неуверенно пожала плечами, хотя это была совершенно точно ее сумка – а в ней вся жизнь! – и никакой другой она с собой не брала.
– Господи, как же ты ее тут забыла-то, а?
– Я не забывала. – Лиля подошла, села на пикейное покрывало и стала копаться в сумке. – В том-то все и дело!
– А кто же забыл?! Нет, ну надо же! А я думала, и впрямь украли! У нас здесь ведь никто ничего не ворует, некому воровать!.. Хотя в восемьдесят шестом, как сейчас помню, откуда-то цыган принесло, так они у завклубом Котикова мотоцикл увели, он с материка его для сына привез, и еще шестьсот рублей. На мотоцикле до шестнадцатого километра доехали – там дорога кончается – и бросили, а шестьсот рублей…
