Искатель, 1996 №3 - Игорь Данилович Козлов
— А чего ж ты тогда?
Вовка пожевал кончик сигареты, сплюнул табачинку.
— Все они, городские, шлюхи. Только выпендриваться и хвостом вертеть умеют. Дома грязь, жрать нечего, дите обоссанное лежит, а она книжки читает или у зеркала вертится. А вломишь для порядка, сразу в милицию бежит.
— Это твоя первая?
— Ага… Лучше деревенскую бери. Пусть не такая красивая, зато спокойней с ней. — Он опять пожевал сигарету. — И жить надо подальше от города. Там, где кончаются железная дорога, электрификация и советская власть! — Жук зло захохотал. — Жизнь, Лешка, — это мясо: последнему — кость! А в городе последним всегда будешь ты, — жестоко закончил он и жадно затянулся. Потом окурок прочертил в воздухе красную дугу, зарылся в снег.
— Сейчас будет грунтовка в лес, поворачивай. И не круто, чтобы хвост прошел.
Алексей осторожно повернул, внимательно наблюдая в зеркало за колесами в конце полуприцепа. Машина пошла медленней и загудела натужней.
— Давай поменяемся, — предложил Вовка, и, не останавливая машины, пересели.
После того, как КамАЗ загрузили бревнами, в кабину забралась Бандитка — бабища с лицом, похожим на перепеченный блин — круглым и в пятнах, рытвинах, лепестки шелухи. Наверное, никто в поселке, кроме леспромхозовской кассирши, не знал ее фамилии и имени, всем хватало клички. Бандитка стрельнула у Жука сигарету и запыхтела ею, смачно почмокивая.
— Что, надоело работать? — спросил Вовка.
— Да пошел он!.. — матюгнулась она неизвестно в чей адрес. — Дай еще одну. — Прикурила новую сигарету от окурка и добавила: — Не лошадь. Пусть сам пашет.
— Пять мужиков за ночь пропускаешь, а говоришь, не лошадь! — поддел Жук.
— Пошел ты… — беззлобно ругнулась она.
Лешка посмотрел на нее с восхищением: во баба! И курит, как мужик, затянется — искры летят!
— Бандитка, что там вчера возле вашего барака было? — спросил с усмешкой Жук.
— Пошли они!..
— Ну расскажи, чего ты?! — Жук заранее улыбался.
Вчера в леспромхозе давали аванс, и мужики, по появившейся с наступлением холодов привычке, направились в барак, где жили ссыльные проститутки. Сослали их, скорее всего, по другим статьям, но в поселке в такие тонкости не привыкли вникать, поэтому величали по основной профессии — проститутками. Женам была не по душе новая привычка мужиков. Они бы еще вытерпели отсутствие мужей по ночам, но выпотрошенные карманы простить не могли, поэтому пришли к бараку на разборки.
— Чего рассказывать?! Бабы и есть бабы. — Бандитка потушила пальцами окурок, спрятала в карман фуфайки. — Вышла на порог — сразу смолкли. Митькина было выпрыгнула, ну, я ей и двинула промеж глаз. А чего?!
— Ничего! — согласился Жук. — Но, говорят, ты трусы сняла и трусами их, трусами!
— Брешут, я без трусов была.
Шофер и ученик захохотали.
— Ну-ну, а дальше?
— Чего дальше? Зашла я. Они стекла давай бить. Ну, я взяла швабру, вышла. Ну, дала им, пока швабра не сломалась.
Громкое ржание переполнило кабину.
— А об кого сломала?
— Об кого надо. Пошли они все!..
Бандитка матюгалась минуты три. Жук все это время захлебывался смехом, негромко похохатывал и Лешка, с удивлением и восхищением поглядывая на попутчицу.
Когда у проулка, где стоял барак, высадили ее, Алексей спросил:
— А чего их к нам присылают? Больше некуда, что ли?
— По старой памяти. Здесь же тот самый сто первый километр, что за пятьсот верст от порядочных городов. Вот проституток и кидают сюда на перевоспитание… нас? — Вовка снова заржал.
Дальше ехали молча. Дорога змеилась по лесу, побелевшему от снега. В одном месте спугнули ворон, которые обклевывали дохлятину на обочине. Что это был за зверек — Лешка не успел разглядеть. Теплый воздух в кабине расслаблял, клонило ко сну. Чтобы взбодриться, Алексей закурил.
— А-а-а… — зевнул Вовка, показав черные, прокуренные зубы. — Что-то сморило меня. Садись за руль. — Они на ходу поменялись местами. — Не гони и на левую сторону не выезжай. Перед развалиной, что у райцентра, разбудишь. — Он прислонился плечом и головой к дверце и быстро заснул.
А Лешка вел КамАЗ. Руки сжимали теплое рулевое колесо, под ногами щелкали педали, за спиной погрохивали на ухабах бревна. В кабине приятно пахло горелой соляркой и кисло — сигаретным дымом и сивухой. Лешкина шея быстро устала держать голову в одном положении, покалывало в позвонках. Время от времени он задирал вверх подбородок и вертел им влево-вправо, чтобы размять загривок. Но все равно машину интересно вести. Он уже не сомневался, куда пойдет учиться после школы: только шоферская работа, где, как говорит Вовка Жук, сам себе хозяин-барин.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Новый год Порфиров встречал у Гилевича. Вовкины родители уехали в райцентр к дочери, поэтому в доме, кроме Алексея, собрались братья Тюхнины, их старшая сестра Надька со своим парнем Мишкой Кузиным, Светка Смирнова и ее подруга и соседка девятиклассница Ленка Титова.
Подготовились к празднику основательно. Стол украшали две бутылки самогонки, стянутые Вовкой у родителей, две бутылки водки, купленные Мишкой, и пять вина от Лешки и Тюхниных. И еды было много: маринованные грибы, квашеная капуста, копченый окорок, кровяная колбаса, холодец, жареная рыба, картофельная бабка — постаралась Вовкина мать.
Парни сразу распили две бутылки вина и хотели еще пару давануть, но помешала Надька.
— Хватит, а то до Нового года нажретесь, праздник испортите. Идите лучше телевизор смотреть.
Алексей сидел на диване рядом со Светкой. По телику показывали цирк, соседка весело смеялась, дергала Лешку за рукав. Ничего — забавно. Одного Гришку цирк не увлекал. Он было задремал, потом сходил на кухню и теперь напихивался чем-то, громко чавкая. Вскоре на кухню ушли Ванька и Мишка и не вернулись. Алексей ждал, ждал, не выдержал и сам пошел.
Приятели сидели на низеньких скамеечках у печки, курили.
Из-за сваленных у топки березовых поленьев выглядывало горлышко бутылки.
— Ты, Леха? — облегченно выдохнул Мишка. — Бери посуду, подсаживайся.
Ванька наполнил три стопки, выпили.
— …Они думают, если шибко грамотные, значит, все, — продолжал Мишка рассказывать Тюхнину. — А вот им! — Он хлопнул ребром ладони по локтевому сгибу другой руки. — Командир мне говорит, мол, построже с ними, Кузин, не церемонься, а не будет порядка, с тебя шкуру спущу. Ну, я и не церемонился. Остальные сержанты тоже. Так что в армии вам легко будет: офицеры любят деревенских. Это городских, особенно студентов — чмошников! — тех, как!.. — Кузин лихо, с армейским уклоном выругался. — Так им и надо.
