Поющая раковина Одиссея - Наталья Николаевна Александрова
Одиссей пошел за Цирцеей по тропинке среди зарослей.
Стадо свиней трусило перед ними.
Вскоре они вышли на просторную поляну, посреди которой стоял красивый дом. Рядом с этим домом была загородка, из-за которой доносилось хрюканье свиней.
Цирцея отперла ворота и загнала новых свиней к своему стаду. Затем ввела Одиссея в свой дом.
Они оказались в просторной комнате, посреди которой стоял стол.
Цирцея хлопнула в ладоши – и стол сам собой покрылся льняным покрывалом.
Она еще раз хлопнула – и на столе появились серебряные блюда и чаши удивительно искусной работы.
Она хлопнула третий раз – и блюда наполнились всевозможными яствами, а чаши – ароматным вином.
– Угощайся, премудрый Одиссей! – проговорила Цирцея с улыбкой. – Ты устал и проголодался, так прими мое скромное угощение!
Одиссей, однако, не спешил начинать трапезу.
– Я понимаю, – произнесла Цирцея, – ты привык к изысканным яствам, и мое угощение кажется тебе бедным, но я приготовила его от души, и ты обидишь меня, если откажешься от него.
Одиссей поднес раковину к уху, прислушался…
Из раковины, как и прежде, доносилось волшебное пение, пение на древнем, таинственном языке, а потом сквозь него послышался негромкий голос:
– Одиссей, Одиссей! Если хочешь вернуться на родную Итаку – не ешь ничего, кроме хлеба и смоквы!
Одиссей быстро окинул взглядом стол, взял свежую лепешку и несколько плодов фигового дерева.
Цирцея взглянула на него разочарованно:
– Почему ты не ешь ничего из моих яств? Тебе не нравятся мои угощения? Это очень обидно. Я старалась, как могла, угодить тебе, Одиссей.
– Прости меня, Цирцея, но я привык к простой пище и не люблю изысканные лакомства. От них воля тает, как лед летом, тело слабеет, в нем поселяются хвори и болезни.
– Что ж, я не буду принуждать тебя, Одиссей, ешь, что твоей душе угодно.
Цирцея обиженно замолчала, но через минуту снова обратилась к Одиссею:
– Что это за раковина, которую ты то и дело подносишь к уху? Что ты там слышишь?
– Эту раковину я нашел на морском берегу. А слышу я в ней шум моря, который напоминает мне родную Итаку.
– Итаку?
– Да, мой родной остров. Остров, которым я правил по совести и справедливости. Остров, на котором осталась моя жена Пенелопа и сын Телемах. Остров, на котором я не был уже почти двадцать лет. Остров, на который я хочу вернуться.
– Не знаю, стоит ли тебе туда возвращаться. Ты говоришь, что не был там уже двадцать лет? Неужели ты думаешь, что твоя жена так долго хранила тебе верность?
– Я уверен в ней.
– Очень зря! Двадцать лет – это слишком большой срок для женской верности. А твой сын…
– Что ты знаешь о нем?
– Он ведь видел тебя, когда был совсем маленьким ребенком. Он тебя просто не вспомнит.
– Он услышит голос своей крови, голос своей судьбы. Мой сын непременно узнает во мне отца.
– Что ж, коли так, поживи у меня сколько захочешь – и возвращайся на свою Итаку. Если захочешь, конечно.
– Спасибо тебе за гостеприимство…
После трапезы Одиссей сказал, что устал, и прилег отдохнуть, а Цирцея отправилась в глубь острова.
Едва она удалилась от своего дома, заветная раковина снова запела. Одиссей поднес ее к уху и услышал голос Нимфеи:
– Одиссей, Одиссей! Если ты хочешь вернуться на Итаку, пойди сейчас по следу Цирцеи и посмотри, что она делает!
Одиссей послушно поднялся и тайком пошел за волшебницей.
Он увидел, как Цирцея в глубине леса собирает какие-то травы, выкапывает коренья.
Проследив за ней, Одиссей вернулся на берег моря.
Там он увидел обыкновенную раковину, выброшенную волнами, и подобрал ее.
Затем он вернулся в дом Цирцеи.
Заветную поющую раковину он спрятал за потолочной балкой, а к себе в изголовье положил ту раковину, что нашел на берегу, лег и сделал вид, что спит.
Вскоре пришла Цирцея.
Заглянув в дом и увидев спящего Одиссея, она неслышными шагами вошла к нему и обыскала его вещи.
Найдя в изголовье раковину, она заменила ее другой такой же, а после вышла из дома и развела на лужайке огонь.
Над этим огнем она повесила котелок, вскипятила в нем воду и бросила в нее те травы, которые собрала в лесу.
Этим отваром она напоила свиней в закуте, остатки же его налила в глиняный кувшин.
Затем налила немного отвара из другого кувшина в деревянное корыто и подвела к этому корыту двух черных свиней.
Свиньи напились и вдруг на глазах удивленного Одиссея превратились в двух чернокожих рабов.
Эти рабы по приказу Цирцеи вычистили свиной закут, задали корм остальным свиньям.
После этого Цирцея снова дала им выпить первого отвара, и рабы снова превратились в свиней.
Одиссей сделал вид, что проснулся, и вышел из дома.
Цирцея встретила его приветливой улыбкой и предложила напиться из того кувшина, в который перед тем налила колдовской отвар.
Одиссей поблагодарил Цирцею, но тут же отвлек ее, сказав, что на дерево опустилась птица удивительной красоты.
А как только Цирцея отвернулась, он поменял кувшины.
– Напейся, Одиссей! – повторила Цирцея настойчиво. – Это родниковая вода, чистая и сладкая, как нектар!
– Я выпью этой воды, но и ты выпей!
Цирцея с улыбкой напилась из кувшина, другой же протянула Одиссею.
Он сделал несколько глотков, поставил кувшин.
С Цирцеей происходило что-то странное.
Она побледнела, покрылась потом, лицо ее перекосилось, словно от сильной боли. Затем она опустилась на четвереньки, подняла взгляд на Одиссея и прохрипела меняющимся голосом:
– Что… что ты сделал со мной, Одиссей?
– То же, что ты сделала с моими спутниками! То же, что хотела сделать со мной!
Цирцея хотела что-то ему ответить – но не смогла, она уже лишилась человеческого голоса и могла только хрюкать. Ноги и руки ее превратились в короткие свиные ножки, лицо – в свиную морду, нежная кожа на глазах огрубела и покрылась жесткой щетиной…
Через минуту перед Одиссеем стояла обыкновенная свинья.
Одиссей схватил палку и загнал свинью в угол закута, остальных же свиней выпустил и налил в корыто перед ними тот отвар, которым Цирцея поила своих черных невольников.
Свиньи, отталкивая друг друга, бросились к корыту и жадно выпили волшебный отвар.
Прошло несколько минут, и все они превратились в людей – среди них были спутники Одиссея и другие моряки, раньше попавшие на остров Цирцеи.
Кормчий Филипп, потягиваясь и зевая,
