Медная роза - Андрей Михайлович Дышев
Ольга с поразительным спокойствием наблюдала за происходящим. Она не сопереживала маме, не следила с напряженным злорадством за вошедшим в квартиру милиционером, и не испытывала досады от того, что в самый последний момент Глебу удалось ускользнуть от справедливого возмездия. Можно было подумать, что она смотрит вялотекущий телевизионный сериал, и смотрит только потому, что нечем заняться в скучный вечер. Глаза ее были пусты, губы расслаблены.
Милиционер был мокрым с головы до ног. Он провел под дождем не один час. Под его ногами на ламинированном паркете расползалась мутная лужица.
– Скажите, Ольга Николаевна Герасимова здесь живет? – спросил он, зачитав фамилию по бумажке.
Ольга поднялась с дивана, встала в дверях комнаты, скрестив на груди руки.
– Я Ольга Герасимова.
– Если не ошибаюсь, вы были свидетелем…
– Да.
– В таком случае я должен задать вам несколько вопросов.
Мама засуетилась и как бы нечаянно наступила Ольге на ногу. Из детской выглянула Ксюшка, посмотрела на милиционера. Тот ей подмигнул, и Ксюшка ретиво, как ящерица, исчезла у себя.
– Проходите в комнату, – любезно заворковала мама. – Ничего, ничего, не надо снимать ботинки. Нам всё равно убираться.
Она кидала короткие, как молния, взгляды на дочь, и в этих взглядах была мольба. Милиционер прошел в комнату, сел на край дивана. Ольга – напротив него, в кресло. Не успел милиционер раскрыть рот, как Ольга спросила:
– Он жив?
– Пока да, – ответил милиционер и, наконец, снял фуражку. Оказывается, под ней скрывалась чистая, как яйцо, лысина и ребристый от множества морщин высокий лоб. – Врачи борются за его жизнь.
– Может, чайку? – спросила его мама, но милиционер не услышал вопроса.
– Расскажите, что произошло у вашего подъезда в половине десятого?
Мама стояла на пороге комнаты, тяжело опираясь на дверную ручку, и кусала губы.
– Мы с Сергеем Рябцевым подходили к подъезду… – едва слышно произнесла Ольга, глядя на репродукцию картины Куинджи, на залитую мертвенно-бледным светом лесную тропинку.
– Ну? – устало поторопил милиционер. – А дальше что?
– И в Сергея дважды выстрелили… – с усилием произнесла Ольга, и тотчас с ошеломительной ясностью поняла, что уже начала лгать, и будет лгать дальше, с неосознанным упорством, без мук и угрызений совести.
– Вы видели человека, который стрелял в Рябцева?
– Нет, – холодным тоном ответила Ольга. – В подъезде было темно.
– Там лампочки уже сто лет нету! – торопливо и с явным облегчением заговорила мама. – Уж сколько мы звонили в домоуправление, и жалобы писали, а все никакого результата, там уже и проводка вся сгнила…
Милиционер, перебивая ее, задал еще один вопрос Ольге:
– Может, вы разглядели его фигуру? Какой он был? Высокий, низкий, сухощавый? Или, скажем, полный?
И он пытливо посмотрел Ольге в глаза.
– Сухощавый, – ответила Ольга, без усилий выдержав взгляд милиционера. – Хотя, я могу ошибаться.
– А куда потом побежал этот человек?
– Я не видела. Я опустилась перед Сергеем на колени и стала звать на помощь.
Милиционер помолчал, почесал лоб и напялил на голову свою мокрую фуражку. Затем поднялся с дивана и, бегло осмотрев комнату, вышел в прихожую.
– Извините за беспокойство, – сказал он, глядя на Ольгу. – Вам придется еще давать свидетельские показания в прокуратуре. И, думаю, не раз.
– Надо, значит надо! – за Ольгу ответила мама.
Милиционер шагнул к двери, но остановился и повернулся.
– Вы живете втроем? – спросил он как бы мимоходом. – Посторонние к вам сегодня не заходили?
– Откуда ж у нас посторонние? – излишне убедительно произнесла мама и развела руками. – Мы иной раз даже сантехнику дверь не открываем. И когда перепись была, не рискнули молодому человеку с портфелем открыть. Сейчас, знаете ли, время неспокойное…
Милиционер, увидев Ксюшку, опустился на корточки и протянул ей руку.
– Тебя как зовут, малышка? В садик ходишь?
Девочка несмело шагнула к милиционеру, но руки ему не подала, завела обе за спину и нахмурилась.
– Ксюшенька, что ж ты с дядей не разговариваешь? – приторно произнесла мама. – Стесняется она вас! Зато в садике какая балаболка!
Милиционер выпрямился, козырнул и вышел из квартиры.
* * *В квартире надолго повисла тишина. Даже Ксюшка притихла, улегшись на своей кровати в обнимку с зайцем. Мама замерла у окна, прикрываясь занавеской. Ольга не выдержала:
– Ну что ты прячешься? Что ты прячешься, как партизан в тылу врага? На тебя смотреть смешно!
– Милиция всё не уезжает… – стала оправдываться мама.
Ольга коснулась ладонью лба, покачала головой.
– Что мы наделали…
Тенью в комнату зашел Глеб. Неслышно присел на край дивана, обхватил голову руками. Ольга смотрела на него и не узнавала. Таким она еще никогда не видела Глеба. Перед ней был другой человек: забитый, запуганный, жалкий.
– Я еще минутку посижу и пойду, – произнес он, не смея поднять глаза на Ольгу.
– Сиди уж, раз раньше не ушел, – презрительно произнесла Ольга.
Она сама не могла понять, почему вдруг решила сказать милиционеру неправду? Почему стала защищать Глеба? Может быть, ей стало его жалко, и в ней с необыкновенной силой проснулось самое выразительное женское чувство – чувство сострадания, стремления защитить более слабого? «Я не пойму себя. Я просто дура!» – думала она.
Мама принесла из кухни валокордин, накапала в рюмку, разбавила минералкой.
– Тебе накапать, Оля? – спросила она.
– Накапай мне лучше водки, – процедила Ольга и сама подошла к бару, вынула начатую бутылку водки – той самой, которой отмечали выздоровление мамы. Она выпила полстакана залпом, даже не поморщившись, заперлась в ванной и сунула голову под кран. «Я не просто предательница, – думала она. – Я бессовестная тварь. Я продажная девка. На мне клейма ставить негде… Как легко я отреклась от Сергея! И не в первый раз уже…»
Она закрутила кран, и еще долго сидела, склонив голову над ванной, глядя, как с волос свешиваются тонкие нити воды.
