Медальон Распутина - Наталья Николаевна Александрова
«Ага, вот и до дела дошел! — подумала Дуся. — А то только красивые слова — раскрытие потенциала, внутреннее море! А все это вот для чего — несите ваши денежки! Поле чудес в стране дураков! Обычный, заурядный мошенник! Понятно, почему с меня не взяли денег за посещение этого мероприятия! Они рассчитывают, что все и так раскошелятся. В общем, как говорится, вход бесплатный, зато выход дорогой!»
Видимо, встреча подходила к концу.
Зрители начали подниматься со своих мест, кто-то сразу уходил, кто-то разговаривал со своими знакомыми, кто-то подходил к гуру, о чем-то с ним говорил.
Дуся тоже пробилась поближе к нему.
Когда она оказалась совсем рядом, Валерий вдруг взглянул на нее в упор и проговорил:
— А вы зачем здесь? Зачем вы пришли? Мне кажется, вам это совершенно не нужно! Вы не из тех людей, чья жизнь бесцветна и безрадостна.
«Ага, а ведь он не дурак! — подумала Дуся. — Сразу понял, что я не из его клиентов! Ну, вообще-то это нетрудно…»
Она смущенно опустила глаза и ответила:
— Я пришла сюда из-за подруги… моя близкая подруга так много говорила о вас и об этих встречах, что я захотела увидеть это своими глазами… захотела лично пережить это погружение, прочувствовать его, ощутить…
— Ну и как — прочувствовали? — спросил гуру, и в его голосе Дусе послышалась насмешка.
— Ну да… кажется, прочувствовала… что-то такое ощутила.
— А эта подруга… та, о которой вы говорили. Она сама сейчас здесь?
— Нет.
— А как ее зовут?
— Катя. Катя Херувимская.
— Екатерина? Я ее помню. У нее был очень большой потенциал. Она ходила к нам довольно долго. Но только она уже давно не приходит. Увидите ее — скажите, что нам ее не хватает.
Дуся внимательно слушала гуру и еще внимательнее следила за его лицом. Кажется, он ничуть не взволновался при упоминании Кати Херувимской, ничего не мелькнуло в его глазах. Значит, он ничего не знает о ее исчезновении? Или просто очень хорошо владеет своим лицом и голосом?
Во всяком случае, сам-то он точно никуда не пропал, не уехал далеко на несуществующий Остров. Да и зачем ему пропадать — у него тут явно налаженный бизнес, оболваненные последователи сами несут ему свои денежки…
Дуся снова повернулась к Валерию, но он уже разговаривал с другой женщиной. Что ж, надо идти, и так уже потратила свое личное время, вечер давно наступил, на улице темным-темно…
Александра вошла в полутемную комнату.
Здесь, как в часовне, пахло свечным воском и лампадным маслом.
Высокая смуглая женщина шагнула навстречу, порывисто обняла императрицу.
— Я знаю, я слышала… бедный Алексис… мужайтесь, государыня, Бог вас не оставит!
Александра чуть заметно поморщилась, отстранилась.
Эта черногорка, княжна Милица и ее сестра Стана чем-то раздражали ее.
Все в них было чересчур, все напоказ.
Даже их православие…
Александра не так давно приняла православие, но глубоко прониклась им. Обряды новой для нее веры тронули ее сердце, покорили своей величественной красотой и глубиной. Но в вере черногорок была какая-то избыточность, искусственность. Они как будто все время доказывали, что их вера — единственная подлинная.
И даже сочувствие, которое Милица сейчас выказывала ей в связи с болезнью сына, казалось императрице неискренним, преувеличенным, фальшивым.
— Как он сейчас? — спросила Милица.
— Сейчас чуть лучше, но я все время боюсь нового приступа.
— Александрин, я хочу познакомить тебя с одним человеком. Это удивительный человек.
— Что еще за человек? — Императрица поморщилась: черногорки окружали себя странными, подозрительными людьми, какими-то шарлатанами и мошенниками.
— Это старец из Сибири, — проговорила Милица взволнованно. — Он творит чудеса, настоящие чудеса! Ты должна увидеть его! Непременно должна!
Александра не успела ничего ответить, а черногорка уже подала знак, дверь комнаты открылась и вошла ее сестра Стана, а следом за ней — простой мрачный мужик с длинными, неаккуратно расчесанными темными волосами.
Черная рубашка-косоворотка, черные плисовые шаровары, смазные сапоги… обычный маскарад заурядного шарлатана, рядящегося под человека из народа.
И почему Милица называет его старцем? Ему от силы лет сорок, не больше…
Ах, ну да, старцами принято называть святых людей, обитателей монашеских скитов…
Александра хотела уже уйти, отговориться занятостью, отговориться болезнью сына, вполне реальной и страшной, но вдруг этот черный человек пристально взглянул на нее и проговорил странным гипнотическим голосом:
— Не спеши, матушка! Поговори со мной! Глядишь, тебе маленько и полегчает… и ему полегчает…
И Александра вдруг остановилась, подошла к нему.
И правда, было в нем что-то удивительное, подкупающее, что-то, привлекающее взгляд и душу.
— Жалко мальца, — говорил старец, внимательно оглядывая государыню маленькими цепкими глазами, словно ощупывая ее лицо. — И с лошадкой-то не поиграл…
— Что? — Императрица удивленно взглянула на старца. Откуда он знает, что цесаревич перед самым приступом играл с оловянной лошадкой, подаренной государем?
— А ты вот что, матушка, когда в другой-то раз ему худо будет, ты дохтуров-то не зови, что они понимают? Ты меня позови, матушка! Я понимаю, чем мальцу помочь!
Александра ощутила вдруг странное, двойственное, беспокойное чувство.
Одновременно отталкивание, отторжение от этого мужика, от этого сибирского варнака с его сальными волосами, с его смазными сапогами и нарочито простонародным выговором, с его недоверием к европейской науке — но и странную тягу к нему, словно он и правда воплощал в себе Россию, к которой тянулась императрица, а самое главное — словно он мог помочь в ее несчастье…
— Как вас зовут, старец? — спросила Александра.
— Григорием, — ответил тот, широко улыбнувшись. — Григорием, матушка.
Тем же вечером у цесаревича снова пошла кровь носом.
Доктора сновали вокруг него, давали какие-то порошки, прикладывали ко лбу холодные компрессы, но кровь все не унималась. Алексей лежал на оттоманке, бледный до синевы, губы его дрожали, он с трудом сдерживал слезы. Когда мать склонилась над ним, чтобы поцеловать, он спросил едва слышно:
— Я умру?
И тут Александра подозвала одну из фрейлин и вполголоса сказала ей:
— Приведите того старца… как его… Григория. Если не знаете — спросите у черногорских княгинь.
— Я знаю. — Фрейлина опустила глаза, присела в книксене, быстро удалилась.
Надо же — оказывается, все во дворце знают этого старца.
— Ну что? — взволнованно спросила Александра доктора.
— Мы делаем все, что можем.
Кровь все не унималась.
Алексей закрыл глаза.
И тут открылась дверь, в комнату торопливо вошел давешний черный человек, быстрым взглядом нашел икону, перекрестился, даже не взглянув на императрицу, подошел к оттоманке, опустился рядом с ней на колени, взял цесаревича за руку.
Тот открыл глаза, удивленно взглянул на незнакомца,
