Красное солнце валькирии - Елена Дорош
– Подождите, Вера Ильинична, я запуталась совсем.
Софья схватилась за бабкину палку.
– Кого уводили? Куда уводили? При чем тут Зинка?
Бабка вырвала свою палку.
– Вы что, не слушали меня? Я ж вам рассказываю: когда Колбасьева арестовали, Зинка с родителями сразу на его квартиру наметились.
– Они хотели в ней поселиться?
– Не знаю, может и хотели, только у них и своя неплохая была. Вы с какой литеры? Вот там они и жили. В каком подъезде не скажу, а вот этаж помню – четвертый. Меня матушка раз или два к ним посылала старье какое-то отнести. Вот ведь люди! Ничем не брезговали. А сами потом все стирали, штопали и на рынок несли. Гнилая порода.
Софья вдруг почувствовала, что в голове словно звоночек тренькнул. На четвертом?
– А скажите, Вера Ильинична, что вы имели в виду, когда сказали, что эти… как их там…
– Рассольцевы, прости Господи.
– Что эти Рассольцевы наметились на квартиру Колбасьева.
– Поживиться они хотели, неужели не ясно? Иной раз после обыска уводили всех скопом, или домочадцы сами наутро бежали узнавать, где да что. Вот и получалось, что в доме никого. Только бардак после обыска. А в бардаке сразу и не поймешь, что пропало. Так Зинкины родители под шумок в тот дом заходили и хватали, что плохо лежало. Зинка сама рассказывала. Ее брали на стреме стоять.
– Колбасьев ведь не один жил?
– Шутите? Такой мужчина и один? С Ниной жил. Она, правда, не жена. С женой он был в разводе. Так Нину эту тоже забрали и сослали. Маменька говорила, в Ярославль. Но это позже было.
Старуха задумалась, шевеля морщинистыми губами. Софье не терпелось.
– Так Рассольцевым удалось и в его квартире порыться?
– Еще как удалось! Вот поганцы, право слово! Зинка моей маменьке хвасталась, что у него интересные вещички были да еще кое-какие наряды Нины стащить удалось.
Звоночек в Софьиной голове все звенел. То ли предупреждал, то ли напоминал о чем-то.
– Да… Некрасиво себя повели. На чужом горе обогатиться решили, – покачала она головой.
Вера Ильинична кивнула.
– Уроды моральные, как мой муж-покойник говаривал. В те времена таких много развелось. Не только Рассольцевы, к нему после ареста и другие захаживали.
– Чекисты, возможно?
– Нет. Не чекисты. И не госбезопасность. Те открыто приходили, а эти тайно. Ночью.
– А кто же это был?
– Да мне откуда знать, уважаемая? Меня тогда и в проекте не было. Маменька рассказывала, что приходил один человек. Тихо пришел, тихо ушел. А в квартире долго пробыл. Она у двери слушала.
– И что он там делал?
– Маменька говорила: вроде искал что-то.
– Она догадалась или видела, как из квартиры вещи выносили?
– В полутьме не очень поразглядываешь. Но матушка уверена была, что приходил не обычный вор. Страшный был.
– В каком смысле страшный?
– Вот уж не знаю в каком. Только мать моя потом несколько ночей уснуть не могла.
– Испугал он ее, значит?
– А кто не испугался бы? Тогда все пуганые были. Маменька всю жизнь на антресолях мешок вещевой держала. Пара белья, мыло, щетка, стельки запасные, носки и сухой паек.
Вера Ильинична вздохнула и вытерла слезящиеся глаза.
– Я того времени не застала, однако страх и мне передался. По наследству, должно быть. Вот разговариваю с вами – женщина вроде приличная, – а я все думаю: «Чего это она меня расспрашивает?»
Софья встала.
– Простите, если напугала вас. Мне просто знать хочется, как все было.
– Из интереса или статью в газету пишете?
– Пишу. Только не статью, а книгу, – нашлась Софья и заторопилась: – Простите, Вера Ильинична, мне пора. Спасибо вам за рассказ. Было приятно познакомиться.
– Ну… раз так, то до свиданья.
Софья быстро пошла прочь, чувствуя, что старуха пристально смотрит вслед.
Не сто рублей, а Вовка Ладушкин
Итак, в деле, возможно, образовался новый поворот. После ареста Колбасьева в его квартире побывали ушлые Рассольцевы и некий страшный субъект, испугавший девочку, которая подслушивала и подглядывала. Можно добавить туда же и тех, кто проводил обыск, но тут концов не сыскать. К тому же напрашивается совершенно другая логика. Коробку с бриллиантом нашли именно поганцы Рассольцевы! Если подтвердится, что они жили в квартире Протасова, все становится на свои места. Тот страшный, что пришел позднее, опоздал. Коробка случайно попала в руки совершенно посторонних людей, поэтому осталась «жива».
Теперь узнать бы, как случилось, что она снова всплыла. Откуда о тайнике узнал Вайцман? Какое отношение он имеет к Рассольцевым? Родственник, быть может? Внук? А второй? Он откуда взялся? Они из одной шайки или нет? А у Рассольцевых были дети, внуки? Были, конечно. Тогда второй, возможно, их прямой потомок. А при чем тут Вайцман? Сообщник потомка? Или, наоборот, враг? Тогда этот потомок и есть убийца?
Чем больше она узнавала, тем непонятнее становилось. Красный алмаз притягивал ее все сильнее, но лишь для того, чтобы запутать окончательно.
Интересно, чем в эту минуту занят Протасов? Надо рассказать ему, и вместе они наконец сложат пазл.
А впрочем, есть одно дело, которое она может сделать без Ивана.
Остановившись посреди улицы, Софья достала телефон и поискала в контактах номер Вовки Ладушкина, старинного друга-недруга, с которым они дрались в школе за последнюю парту. Заветное место чаще доставалось крепышке Соне, но тощий маленький Вовка всегда находил способ нивелировать победу, а при удобном случае сделать ее пирровой. Последнее ему удавалось лучше всего, ибо на каверзные с вывертом подлянки Вовка был горазд. Дважды Соня ломала из-за него руку, дважды ногу, прищемляла пальцы, а уж расквашенный в результате случайного падения на ровном месте нос даже не брался в расчет.
Алла Николаевна была уверена, что Ладушкин семимильными шагами движется к тюремным нарам, но, к ее удивлению, из него получился классный программист.
Конечно, заниматься тем, о чем хотела просить Софья, – не его размерчик, но ее собственные изыскания точно ни к чему не приведут. Рассольцевых в России пруд пруди. Как вычислить того, кто ей нужен?
Вовка ответил на десятый гудок. Занят, видно, был.
– Подбельская, вечно ты не в тему, – с ходу заявил он.
– Плевать, – ответила Софья.
– Ну и чего? – поинтересовался Ладушкин.
