Дорога Жизни - Анастасия Пименова
– Самми, – ко мне подошла Хейли и приобняла, – ты пришла…
– Да, – грустно улыбнувшись, согласилась я с ней, а потом подошел и Тайлер, с которым мы тоже обнялись. Также я заметила Фила, стоящего возле… гроба. Он что-то шепчет…
– Я уже попрощался, Грейс тоже, – сообщил мне Тай, заметив, куда я смотрю.
– И я тоже, – сказала моя лучшая подруга и положила свою руку мне на плечо.
– Я пойду, – шепотом произнесла я и направилась туда, сосредоточившись только на гробе.
Фил отошел, а когда стал проходить мимо меня, то кивнул мне, а я заметила, что его глаза слезятся. На моей памяти это первый раз, когда вижу его таким.
Я подошла к гробу и остановилась. Плач, голоса людей, всё ушло на второй план, куда-то так далеко, что для меня наступила идеальная тишина. Какой он… волосы до сих пор слегка вьются, губы, да и само лицо, выглядят расслабленными. Ощущение, словно он просто спит, сейчас возьмет откроет глаза и встанет, кривовато улыбнувшись, сказав, что это тупой розыгрыш. Но этого не произойдет, потому что Оливер мертв. Это видно из-за бледности его кожи и шрама на лбу, который тщательно чем-то замазали, чтобы скрыть его. Я зажмурилась и прикусила свою верхнюю губу. По-прежнему тишина. Открыв глаза, я посмотрела на его одежду. Костюм. Как раз тот, в котором мы танцевали с ним последний танец. В гробу, рядом с ним, лежат небольших размеров разные предметы, например, рамка с фотографией, где изображен он и Фил, или какой-то билет на футбольный матч. Каждый что-то положил туда, что напоминает о нем. Я достала из своей сумки кулон в виде розы и фотографию, на которой изображен Оливер, лыбящийся в свои тридцать два зуба с закрытыми глазами, и я, целующая его в щечку. Фотографию и кулон я вложила ему в руки, которые ледяные, потом поцеловала его в лоб и прикрыла глаза, слегка отстранившись.
– Спасибо за год, что мы были вместе. Ты был моей первой настоящей любовью.
Я окончательно отстранилась и направилась, не глядя по сторонам. Тот кулон, когда-то подарил мне Оливер, если не ошибаюсь, то нашим отношениям исполнилось тогда четыре месяца. Он сказал, что настоящие цветы всегда загибаются, всегда умирают, а эта роза никогда не завянет и всегда будет цвести для меня. Теперь она будет всегда цвести для него.
– Ой, – я в кого-то врезалась, – прост… – и осеклась, когда подняла глаза и увидела перед собой маму Оливера, держащей в руке какой-то напиток. Цвет волос Оливеру достался именно от неё, а вот цвет глаз, наверное, от отца, – извините, – договорила я.
– Саммер, – она также называет меня всегда полным именем, – зачем ты пришла? – её глаза слезятся.
– Чтобы попрощаться с Оливером, – сдержанно ответила я, а она ухмыльнулась.
– Попрощаться?! Ты! – крикнула мама Оливера и выплеснула мне в лицо жидкость, которая находилась у неё в стакане. – У тебя ещё есть наглость приходить сюда! – я вытерла своё лицо рукой, убирая жидкость, и посмотрела на неё. – Мой мальчик… – она осеклась на мгновенье, – мой мальчик мертв из-за тебя! Ты виновата, что он сейчас здесь и лежит в этом гробу! Убирайся! – она схватила меня за руку. – Вон из моего дома! – я положила свою руку на её и убрала, а потом быстро направилась к выходу. Молча. – Не смей больше никогда приходить сюда! – донеслось мне в след. Я взяла свою куртку и шапку и выбежала из дома. Молча. Кто-то что-то крикнул мне, если не ошибаюсь, то это был голос Тайлера, но я не остановилась, а только окончательно сорвалась на бег.
И вот я уже бегу по дороге, на которой почти нет ни одной машины. Дыхание прерывистое, легкие горят от холодного воздуха, а глаза слезятся то ли от ветра, то ли от слез.
– Ай! – крикнула я, когда поскользнулась и упала на заснеженный асфальт. Больно! Я сняла с себя шапку, руками вцепилась в свои волосы и очень крепко зажмурилась, а потом закричала и начала рыдать. Не от того, что мне сильно больно левую ногу, а от боли, которая исходит от сердца. Да. Да, я виновата в смерти Оливера. Не выйди я в ту ночь… Он был бы жив. Пусть он бы продолжал меня обманывать, но он был бы жив! Я стала давиться собственными слезами, сердце стало болеть, дышать стала через рот, потому что нос заложило. Ещё один крик, и я уперлась лбом в собственные колени. Я столько раз прокручивала в голове ту самую ночь, не села бы тогда в машину к Гаспару… Оливер мог остаться жив. Я схватилась рукой за куртку, потому что сердце стало болеть сильнее, а дышать стало труднее. Холод стал пробираться через тонкие колготки. В руках и ногах чувствуется дрожь, но не от этого холода. Если бы я могла только что-нибудь изменить!
Я услышала звук остановившейся машины, подняв голову, посмотрела и опустила её обратно на свои колени.
– Самми?! – в голосе Гаспара послышались нотки удивления и… ужаса. – Что ты здесь делаешь? – он присел на корточки.
– Могу тебе задать тот же вопрос, – не поднимая головы, невежливо отозвалась я.
– Я за тобой ехал.
– Зачем?
– Чтобы поговорить.
– О Лауре? – я подняла голову и посмотрела на него, а глаза стало щипать от слез. – Или о том, что ты собирался мне ничего не рассказывать?
– Поговорим в машине, – он подал мне руку. Я ещё раз взглянула на него и взяла его за руку. Гаспар потянул на себя. Я начала вставать, но левая лодыжка заныла от боли, поэтому чуть
