Надежда Зорина - Приговор, который нельзя обжаловать
Да вот ведь уже и смеркается, скоро, скоро… Мои родители и Вероника уехали в отпуск, да, кажется, и Артемий Сергеевич с ними. Никто не помешает нашему свиданию – ничто не помешает. Мой любимый уже вышел из дому – ждать осталось недолго.
Ждать осталось недолго. Убийца сегодня завершит свой цикл. Что он мне приготовит? Взрывчатку? Яд? Полиэтиленовый мешок, как Веронике?
Зашел в магазин мой любимый, выбирает цветы. Влажный, теплый воздух пахнет землей и зеленью. Как трудно сделать выбор – глаза разбегаются, голова чуть кружится от запахов. Белые лилии? Белые розы? Возьмите гортензии, вашей девушке они должны понравиться. Или вот еще хризантемы.
Пора прощаться. Пора готовиться к встрече с теми, кто раньше. Пора простить тех, кто остается. Он идет, он идет, несет мою смерть. Как она будет называться?
Пока выбирал цветы мой любимый, наступил настоящий вечер. Вышел из магазина – совсем темно, глаза не сразу привыкли к сумраку. Скользко, холодно, ветер. Взять такси, чтобы цветы не замерзли. Любимая ждет, самая прекрасная девушка на свете ждет, это такое счастье, что и передать невозможно. Душа болит от едва переносимого счастья.
А он и не знает, что я его жду, думает, что застанет меня врасплох, как тех, кого убил раньше. Просочится в подъезд неслышной тенью, поднимется по ступенькам, беззвучно откроет дверь – разве что скрипнет под ногой половица. Совсем стемнело, он убьет меня в темноте?
Скрипнула и захлопнулась дверь подъезда, прошуршал целлофан – я слышала, честное слово, слышала, как прошуршал целлофан на букете! Он идет – мое счастье идет. Не разорвалось бы сердце от радости. Я чувствую запах – он выбрал гортензии.
Лучше бы взрывчатка. Мгновенная вспышка – и смерть. Я боюсь боли, не вынесу боли, и удушья не вынесу. Пусть лучше взрыв.
В какую вазу я поставлю цветы? Нужна небольшая, изящная вазочка. И платье… Почему я не подумала о платье? У меня ведь есть красивое платье, как раз подходящее для такого случая. Теперь не успеть переодеться. И… Платье занято, платье на…
Не нужно мне никакое платье! Платье совершенно не имеет значения. Ничто не имеет значения, потому что… Мой любимый идет, мой любимый почти здесь.
Невозможно сосредоточиться ни на чем – только страх, только ужас. Я боюсь боли, боюсь смерти. Я умираю от страха и не могу ни с кем проститься. Так нельзя, надо все же… Прощайте все, кто… Не могу! Не могу! Он идет, я слышу шаги… Не спастись. Я не хочу умирать!
Слышу шаги. Подходят к двери…
Слышу шаги. Подходят к двери…
Звонок. Не открою! Я просто не открою! Не открою и проживу еще одну ночь.
Звонок! Наконец-то!
Я бросилась в прихожую.
Я замерла на месте. Но Соня выскочила из моей комнаты и побежала в прихожую открывать дверь. Ничего не поделаешь, значит, и мне пора. Мы должны быть вместе.
У двери мы на секунду остановились и одновременно повернулись друг к другу. Соня мне улыбнулась – просияла лицом. Я тоже ей попыталась ответить улыбкой, но ничего не получилось.
– Прощай, Сонечка! Вспоминай иногда обо мне. Если бы ты знала, как мне сейчас тяжело!
– Пора!
– Пора…
Мы вместе, одновременно, потянулись к замку, соприкоснулись пальцами, повернули.
«Любимый!»
«Убийца»…
На пороге стоял следователь Родомский.
Соня вскрикнула и бросилась в мою комнату. Я удивленно уставилась на Родомского. Вот уж кого не ожидала! И не время ему сейчас, он приходит по утрам.
– Пойдемте. – Он захлопнул дверь, крепко взял меня за плечо и повел в мою комнату. Почему туда? Он всегда проводил допросы там, где проходили поминки.
Соня опять сидела на подоконнике, спрятавшись за занавеской – я видела ее силуэт. Родомский подтолкнул меня к кровати, я не удержала равновесия, почти упала на нее.
– Ну вот, – он посмотрел на меня как-то неуместно весело, – наконец все встало на свои места. Мое расследование подошло к логическому завершению.
– К завершению? – Голос отчего-то сел, я откашлялась. – Вы нашли убийцу?
– Нашел. – Он мне подмигнул и рассмеялся.
– И… арестовали?
– Да, почти. Сейчас арестую, затем и пришел.
Не враг, а спаситель – вот оно что! А я-то думала… а я-то его боялась!
– Спасибо! – Я с благодарностью, даже с нежностью посмотрела на него. – Большое спасибо.
– За что? – Родомский, кажется, удивился.
– За то, что нашли убийцу.
– Ну, что там! Работа такая! – Он улыбнулся. Какая открытая, какая симпатичная у него улыбка! Почти как… у того, с развязанным шнурком.
Я помолчала, любуясь на его улыбку, радуясь освобождению. Еще несколько минут назад я и не надеялась, что мне можно как-то спастись, готовилась к смерти, и вот… Только сейчас мне стало ясно, как же я все эти дни боялась, в каком напряжении жила. Он тоже молчал, радовался, вероятно, моей радостью: спасители – самые счастливые люди на свете, потому что это ведь высшее счастье – нести освобождение другим.
Впрочем, окончательно расслабляться рано: убийца еще не арестован, убийца придет сюда с минуты на минуту. Нужно подготовиться и все хорошо рассчитать.
– Как все произойдет? – Я обвела взглядом комнату. Соня шевельнулась за занавеской, вздохнула – тоже волнуется, понимает, что не все еще закончилось. – Вы можете спрятаться здесь. – Я подошла к шкафу, открыла дверцы, заглянула внутрь. – Да, здесь вам будет удобно: просторно и слышно каждое слово, а в щелку видно, что происходит. – Я залезла в шкаф, прикрыла дверцы, посмотрела в щель – да, комната отлично просматривается, Родомский подходит – прекрасно слышно, как он подходит, вытянула ноги, устраиваясь поудобней – если убийца задержится, так спокойно можно просидеть сколько угодно времени: мышцы не затекут и воздуху вполне хватит.
Родомский резко распахнул дверцы.
– Прекратите кривляться! Что это вы задумали? Вылезайте! – Он подал мне руку, но не дождался, когда я за нее ухвачусь, схватил меня за плечо и выдернул из шкафа.
– Но как же вы тогда его арестуете? – обиделась на неожиданную грубость с его стороны и в запальчивости слишком громко выкрикнула я. – Если вы просто усядетесь на стуле, он ведь не станет меня убивать, а вы, я так понимаю, хотите взять его с поличным? У вас, вероятно, недостаточно доказательств?
– Доказательств у меня достаточно. – Родомский засмеялся – обидно и грубо. – Доказательств у меня более чем достаточно. Да сядьте же вон туда! – Он снова подтолкнул меня к кровати. – Графологическая экспертиза – раз, графологическая экспертиза – два, графологическая экспертиза – три, – восторженно проговорил он совершенно непонятную, абсурдную какую-то фразу. – Что вы на меня уставились, будто не понимаете, о чем идет речь?
– Я в самом деле не понимаю.
Что-то не то с его ролью спасителя, что-то фальшивое и злое проступает во всем его облике. Если он и спаситель, то очень странный спаситель.
– Прекрасно вы все понимаете! Я имею в виду записки.
– Какие записки?
– Предсмертная записка вашего отца, обвинительная записка Артемию Польскому. И та и другая были написаны одной рукой, графологическая экспертиза это установила.
– Я не понимаю…
– А еще в ящике этого самого стола, – он постучал по крышке, – я нашел вот это. – Родомский расстегнул папку и вытащил какую-то бумажку. – Видите?
Я привстала, с недоумением рассматривая то, что он мне показывал. Страница, вырванная из школьной тетради в клеточку, была сплошь исписана буквами, по нескольку строчек каждой буквы, как в прописи.
– Что это? – Я совершенно не понимала, к чему он клонит.
– Упражнения по чистописанию. – Родомский насмешливо улыбнулся. – Вырабатывали почерк вашего отца, долго, видно, тренировались. В конце концов достигли несомненных успехов. Да только графологическую экспертизу не обманешь. Я это нашел в тот день, когда вы убили вашу сестру. Сразу после допроса сюда и нагрянул.
– Я убила Веронику?
– Вы всех их убили.
Я опустилась на кровать. Голова кружилась, в ушах стоял невыносимый шум. Наверное, поэтому так исказился смысл его слов – не мог же он в самом деле сказать то, что я услышала!
– Я не писала никаких записок, – начала я с самого простого.
– … Вероятно, рассчитывая, что сгорит, – продолжал он, не слушая меня, свою, до этого начатую речь, смысл которой был для меня совершенно не понятен, потому что прослушала вступление. – Но записка к Польскому осталась целехонькой.
– Я не писала Польскому никаких записок!
– Но одна уцелела точно. Вы на него хотели свалить убийства? Так зачем же тогда было его убивать? Хотели запутать следствие? Запутались сами.
