Вадим Россик - Кто рано встаёт, тот рано умрёт
– Примерно через сорок минут.
– Значит, без двадцати минут пять вы вышли в коридор. И что случилось потом?
Баклажан с испугом смотрит на меня. Смешной рыжий парик придает ей комичный вид, но я не улыбаюсь. Мне не до смеха. Кто-то из художников лжёт. Одного из них не было в комнате. Он в это время вонзал острое лезвие в тело своего товарища. Раз! И концы в известь.
– В коридоре было ещё темно. Неожиданно я заметила тень. В самом конце, там, где винтовая лестница. Я остановилась. Вспомнила о Полоумной Марии. Мне стало так страшно, что ноги ослабели. А тень вдруг двинулась и пропала. Не помня себя, я кинулась обратно в комнату и закрылась на ключ.
– И что было дальше?
– Достала из чемодана гри-гри, надела его на себя, потом стояла на коленях и молилась Папе Легбе и Огу Феру. Бедный Харди. Видите? Я была права. Это место захвачено злом!
– Значит, больше из комнаты вы не выходили и к семи часам пошли на завтрак?
– Да.
– Спасибо, Ида.
Я оглядываю стол. Остались мужчины.
– Герр Никс?
Дохляк поправляет очки.
– Спал до шести, как убитый. Потом встал, умылся, побрился. Всё.
Я настораживаюсь: «как убитый?»
– А разбитая губа вам не мешала?
Никс с обидой бурчит:
– Нисколько, герр писатель!
– О’кей. Герр Рихтер?
Плешивый консультант краток:
– Встал в шесть. До завтрака никуда не выходил.
– Благодарю.
Вопросительно смотрю на невозмутимого корейца. Круглый Ын едва шевелит губами:
– Спал до полседьмого. Потом завтрак.
– Герр Почемутто?
– Встал в полшестого. К семи часам пошёл в столовую.
– Понятно, синьор.
Теперь последний художник. Смотрю на Кокоса. Никак не могу поймать ускользающие глазки толстого албанца.
– Я тоже спал почти до завтрака.
Вроде бы всё ясно. Таким способом мне убийцу не поймать.
– Ноуп! – восклицает вдруг Почемутто. – Не ври, Кокос! Тебя в комнате не было!
Так! Это уже интересно! Все смотрят на Кокоса, которого крючит на стуле.
– Откуда ты знаешь? – задаёт вопрос итальянцу Урсула.
– Я заходил за Кокосом перед завтраком, – взволновано тараторит Почемутто. – Колотил в дверь, но мне никто не открыл. В комнате его не было!
– А где же ты был? – спрашивает Урсула толстяка, который ёрзает с несчастным видом.
– Что ты от нас отворачиваешься? Лучше скажи, а то хуже будет! – грозит албанцу Баклажан.
Поднявшийся было шум, заглушает выкрик Селины:
– Ну, что вы пристали к человеку! Он у меня был!
Вау! Раскрыв рты творческие люди пялятся на остроносую польку. Её серая кожа розовеет от смущения, но Селина, с вызовом глядя на присутствующих, громко произносит:
– Всю ночь! Если кому-то интересно, то могу даже время назвать. С часа ночи до полседьмого утра.
Я так же поражён, как и другие. Вот вам и Селина! Вот вам и увядшая герань! Недаром говорят: «В тихом омуте черти водятся». Околдовала таки пылкого косовара своей мочалкой! А может, у польки есть скрытые достоинства, которые смог разглядеть лишь Кокос? Однако, как бы то ни было, у толстого развратника и Селины теперь есть алиби.
Замковый колокол велит нам освободить столовую. Какой всё-таки нудный металл этот чугуний! Всколыхнувшаяся было общественность нехотя расходится. Я тоже. Конвоирую себя в башню. Мне нужно крепко подумать. Предаться глубоким размышлениям о хитросплетениях отношений творческих личностей. Головоломка становится ещё головоломнее. Понятно, что её решение не лежит на поверхности или просто мне до настоящего детектива так же далеко, как таракану до луны.
Сажусь к ноутбуку, включаю, однако погрузиться в хитросплетения отношений творческих личностей мне не даёт мой горячо любимый сын. Он на связи. Роберт как-то незаметно вымахал за два метра, но для меня остался всё тем же кудрявым крохой, которого я таскал подмышкой.
– Привет, батя!
– Привет, сын!
– Как твоё здоровье?
– Скриплю.
Роберт сияет улыбкой. У него красивая улыбка, да и вообще он видный парень. Весь в отца.
– Чем ты занимаешься? Как Ира? Жениться не надумал?
Роберт беззаботно хохочет. Всё ясно. Не надумал.
– Ира учится в финансово-экономическом. Ты же знаешь. Решили подождать, когда она закончит институт.
– Разумно.
– А ты, батя, всё пишешь?
– Пытаюсь. С музой на коленках.
– Наверно, ужастики сочиняешь?
Я усмехаюсь, хотя перед глазами возникает всплывающая из извести страшная маска. «Ужастики сочиняешь?» В нашем Замке сочинять не нужно.
– Типа того. Ты с мамой-то общаешься?
Зря спрашиваю. Тема Виолетты для нас обоих неприятна.
– Нет. Знаю, что она приезжала недавно, но мы не встречались.
– Понял.
Заканчиваем разговор. Вздыхаю, глядя в монитор, в глубине которого растворился Роберт. Сам знаю, что я плохой родитель, но отчаянно хочу верить, что нужен сыну. Мне же нужен мой старый папка. И всегда будет нужен.
Заставляю себя сосредоточиться на преступлении. Что я узнал? В то роковое утро Лиля, Урсула, Понтип, Никс, Кельвин, Круглый Ын и Почемутто спали в своих комнатах. Если не лгут. Кокос развлекался с Селиной. Мари была у себя. Баклажан выходила в коридор только на минутку. Дольше всех отсутствовал дома Эрих, который открывал ворота и Бахман, бегавший по Замку с алебардой. Пока неизвестно, чем занимался мой новый друг Эдик. В общем, список потенциальных убийц достаточно обширен. Самый многообещающий кандидат в душегубы – это, конечно, маэстро Бахман. Вот только я никак не могу придумать, из-за чего он убил Харди.
Несмотря на то, что до ужина остаётся всего ничего, завариваю кофе. Прихлёбывая горячий допинг, смотрю в окна. Снаружи на работу выходит вечер. Стылое светло-голубое небо постепенно темнеет. Сухо. Дождь сегодня даже не показывался. Я машинально постукиваю кончиками пальцев по столу. На моём тайном языке это означает: «Эй! Пора уже называть имя убийцы, а ты всё горизонт разглядываешь!»
От созерцания неба меня отвлекает Лилин голос, приглашающий в столовую. Голос сливается в унисон с печальным колокольным звоном. Я одеваю тёплую толстовку. Сами знаете, что в столовой – этом каменном мешке – холодно, как в Сибири.
Спускаюсь по скрипучей лестнице, со скоростью нокаутированной улитки преодолеваю коридор и вхожу в столовую. Там уже почти все. Эрих увлечённо рассказывает рассеянно слушающему Бахману что-то захватывающее из области винографолии. Обворожительная, несмотря на бледность, Мари сидит возле отца и задумчиво смотрит на камин. Её пальцы накручивают светлый локон. Напротив красавицы торчит Никс. Длинный нос очкарика совсем опрыщавел, но лицо постоянно расплывается в глупой улыбке. Остальной список потенциальных убийц расположился вдоль длинного стола и ужинает. Голенькая Алинка танцует на цыпочках возле мамки. Мамка Лиля еле ползает с посудой. Устала за день. Эдик отсутствует. Это начинает настораживать. А не проверить ли снова чан с известкой? Шутю.
Сегодня на столе царит бигос или бигус. Кто не знает – это квашеная капуста с картошкой, морковью и мясом. Лиля однажды уже готовила что-то подобное, но тогда это было блюдо из свежей капусты. Вполне вкусно, сытно и отлично поддерживает жизнь, что подтверждает вся многовековая история кулинарии.
Лично у меня бигос отторжения не вызывает, поэтому, не чинясь, накладываю себе полную тарелку. Однако насладиться ужином мне не даёт Эдик. Он вваливается в столовую. Пропавший штукатур-художник с трудом удерживает на плече уличную скамейку из деревянных досок. Он сбрасывает скамейку на пол и, отдуваясь, шлёпается на неё. Плюпс! Пока утихает грохот, Бахман обретает дар речи. Маэстро вынимает трубку изо рта.
– Зачем вы принесли сюда скамейку, герр Трепнау?
Не обращая внимания на вопрос, Эдик долго сосредоточенно роется в карманах, наконец, достаёт скомканную пачку сигарет. Громко рыгает.
– Пардон! Друзья, я не опоздал к ужину?
Эдик пьян, но доволен, как нализавшийся соли олень. С четвёртой попытки он прикуривает от зажигалки кривую сигарету и с удовольствием выпускает дым.
– Вы пропустили обед, – сухо замечает Бахман.
– После занятий я встретил друга, – размашисто жестикулируя, принимается рассказывать Эдик, – Мы с Ванькой вместе работаем на стройке. Ну, завернули в заведение, взяли по пиву и немного посидели по-человечачьи.
– А скамейка откуда?
– Оттуда, а что? Удобно ведь. Устал идти, сел, покурил, дальше пошёл.
Тут Эдик замечает сосущую палец Алинку и показывает на неё дымящейся сигаретой.
– Смотрите, друзья, совсем как мой Стивка! Он точно так же в детстве пальцы сосал и на цыпочках ходил.
– Я прошу вас воздержаться от появления здесь в таком вызывающем виде, – ещё суше произносит Бахман. – Отправляйтесь спать, герр Трепнау. Поговорим завтра.
– Все равно пить не брошу, а курить буду! – упрямо заявляет Эдик, покидая столовую. Скамейку он оставляет там, где уронил.
