Станислав Родионов - Запоздалые истины
— Большой, — убежденно согласился он.
И женщина заплакала, окончательно поняв, что грех это большой. Рябинин ждал конца нужных ей теперь слез, не перебивая их и не торопя. Она подняла отяжелевшее от горя лицо и сказала, как прыгнула в омут:
— Пишите. Аню Слежевскую мой пропойца убил.
— Ваш муж?
— Да, Петр Петрович Усолкин.
— Откуда вы знаете?
— Сам открылся. Куликуй, говорит, Зина, теперь в одиночестве.
— А где он сейчас?
— В бегах.
Рябинин бросил приготовленный бланк протокола и ринулся к двери — инспектора там ждали своего часа. Следователь все им выложил в двух словах, которые они дослушивали уже на ходу. По клубу, как по пустотной пещере, далеко рассыпался звук шагов да торопливые команды Петельникова.
Рябинин вернулся к протоколу. Зинаида Васильевна тихо плакала.
— Неправильно это... — всхлипнула она.
— Что неправильно?
— Ад и рай задуманы. Проще надо бы и справедливее. Честно прожил жизнь? Тогда живи себе дольше, заслужил. Подло прожил жизнь? Тогда помри, опять-таки заслужил. Не так?
— Так, — искренне согласился Рябинин.
9
Видимо, этот пьяница ждать милиции не станет. Какой-нибудь поезд уже несет его по свободным просторам в такой уголок, где на первое время можно затеряться.
Обедать не хотелось. Рябинин вышел на воздух бездумно и побрел по улице, куда глаза глядят. Но какая-то цепочка, скорее всего, логико-физиологическая, уже вела проторенным путем: есть не хотелось, была жажда, чаю бы, хорошего чаю...
Рябинин откинул свободную калитку и посмотрел в глубину сада. Защищенная от посторонних глаз теперь лишь сеточкой прутьев, избенка желтела близко, вроде бы сразу за штакетником. Ему показалось, что ей чего-то не хватает. Крыльца, петуха на крыше, резных наличников?.. Ножек, ей не хватало курьих ножек...
Теперь Рябинин постучался. За некрашеной толстодосочной дверью тоже стукнуло. Рябинин счел это ответом и вошел.
Слежевский торопливо отодвинул скамью от стены. Столешница была присыпана сенцом. Стал крепче запах трав, словно их разворошили.
— Мяту вешал, — объяснил Слежевский. — Анна собирала...
— Вам надо как-то развеяться.
— Надо бы, — согласился Слежевский.
— Чуточку оптимизма, что ли...
Олег Семенович усмехнулся одними усиками.
— Я никогда не был оптимистом.
— Наверное, зря.
— Знаете, на чем основан человеческий оптимизм? На легкомыслии. Жить так, будто болезней и смертей нет. Мол, черт с ними.
— А может, и верно — черт с ними? — почти радостно предложил Рябинин.
— Я жил не так...
И двинул чайник с кирпичного бока плиты на раскаленную середину. Для Рябинина это послужило сигналом — он снял пальто и буднично подсел к столу.
— А как вы жили?
— Тревожно, вроде одичавшего кота.
— Почему же?
— Боялся сглазить. Когда мне бывало очень хорошо... Вот только подумаю: господи, как хорошо! И тут же испугаюсь. Чур меня, чур!
Рябинин с еще неосознанным удивлением посмотрел в лицо хозяина избушки, стараясь в осеннем свете поймать блеск его чуть выпуклых глаз. Этот ли человек два дня подряд рассказывал о клокочущем любовном счастье? Но Слежевский смотрел мимо — он прислушивался к гудению чайника.
Рябинин ведал беспричинную тревогу счастливых, напоминавшую о краткости всего сущего, о роке, о случайности... Но он еще не знал таких людей, которые бы вняли этим намекам, ибо счастье потому и счастье, что оно сильнее всех невзгод; в конце концов, счастье — это то хорошее, в котором захлебнулось все плохое. А Слежевский жил вот тревожно. Как одичалый кот.
— Но у вас же была любовь, — напомнил Рябинин.
— Любовь всегда идет рядом с болью.
— Любовь идет рядом со счастьем.
— Приведу элементарный пример. Я чему-то радуюсь. А любимого человека возле меня нет, он не радуется. Поэтому я огорчаюсь. И таких огорчений на каждом шагу. То несовпадение мыслей, то несовпадение настроений, то несовпадение желаний... Тогда приходит обида, ревность, подозрения.
— Это уже не любовь.
— Любовь. Влюбленные ведь ранимы. И вот вам парадокс — любовь съедает радость жизни. Тогда зачем она?
— Вы говорите о молодости?
— Я говорю вообще, — уклонился Слежевский.
— В молодости все преувеличивается. Мелкое огорчение, да на фоне любви, кажется болью.
Слежевский встал, открыл печку и подкинул четыре березовых полешка. Пряный дымок на минутку одолел все запахи — Рябинин втянул его жадно, как городской человек, тоскующий по далекому, но еще не забытому.
— Вы говорили, что любовь — это доброта. Я тут думал... Допустим. Но ведь доброта зловредна, а?
— Как зловредна? — удивился Рябинин.
— Неразумная любовь-доброта портит человека.
— Зачем же неразумная?
— А где вы встречались с любовью разумной? Она потому и любовь, что неразумна. Вы замечали, какие хорошие дети у бесстрастных отцов? Замечали, какие обормотистые детки у любящих, так сказать, души не чаявших?
— Ну уж!
— Да я знаю семью... Работящий, добрейший и любящий мужик. А результат? Жена ни во что его не ставит. Дочь выросла бесхарактерной и болтается по мужьям. Собака-овчарка неспособна охранять — боится громкого окрика.
Рябинин не мог отвечать, не подумавши. Но думать не было времени — ему казалось, что смысл сегодняшнего разговора заключен в скорости; нельзя было упускать ту силу, с которой заговорил Слежевский. Рябинин не знал, зачем ему понадобится эта уловленная сила.
— По-вашему, любовь портит человека?
— Именно, — даже обрадовался Олег Семенович точному пониманию его мысли.
Но обрадовался и Рябинин, потому что об этом было думано и даже где-то записано. Что-то туманное... Любимый должен понимать величие любившего...
— А почему? — спросил Рябинин тоже с появившейся силой.
— Скажите, любовь двух людей одинакова?
— Одинакового ничего нет.
— Значит, кто-то любит сильней. Я уж не говорю, когда любит только один. Тогда у второго, который любит слабо или вообще не любит, прогрызается самомнение, спесь, эгоизм... И любовь обернулась злом.
— Но как, как?
— Тот, кого любят, подчиняет себе того, кто любит. Что, не верно?
Рябинин вздохнул облегченно: неверная мысль, которую он не мог побороть, входила в него многодневной заботой.
— Не верно, Олег Семенович. Любовь может испортить только душу плохую или незрелую.
— Такие души мы и любим. Женские, детские...
Они разом повернулись к печке — обиженный чайник бушевал.
Слежевский переставил его на кирпичи, но он еще долго урчал и постанывал. Дух заварки, джинном выскочивший из чайника, мешался с мятой. Травяное сенцо было сметено со стола, появилась сахарница и чайная посуда.
У Рябинина зрел вопрос. И когда чай раскаленно забродил в чашке и привнес свой букет на очки, на лицо, на дрогнувшие от нетерпения губы, он спросил:
— А кто у вас любил и кто был любим?
— Я любил, — чуть повышенным голосом отозвался Слежевский, будто следователь мог не поверить.
10
Инспектора ринулись в город, перекрыли вокзалы, отыскали близких и дальних родственников, устроили засады дома и на работе... Усолкин исчез, как и положено убийце.
Клуб заволокла церковная тишина. Рябинин слонялся по нему из помещения в помещение, словно что потерял...
В танцевальном классе спал повар, вставший в четыре утра. В коридоре рыжий кот звякал пустыми консервными банками. В зрительном зале от перепада температуры потрескивали стулья. По сцене, шелестя забытыми газетами, прокатывался осенний ветерок, падавший откуда-то сверху, со стропил. В кухне другой кот, черный, мистический, привалился к остывающему титану...
Рябинин забрел в библиотеку — большую комнату, иссеченную тощими стеллажами. Он провел рукой по запыленным корешкам и вытащил одну, случайную книгу. «Сто лет криминалистики» Ю. Торвальда... Та самая случайность, которая родится на пересечении закономерностей, — из тысячи книг следователю подвернулась книга по криминалистике. Он уже читал ее. Описано множество громких уголовных процессов, за которыми когда-то следила вся Европа... А Рябинину книжка показалась неинтересной, потому что автор рассказывал про эти уголовные дела так, словно они состояли из одних лишь доказательств, экспертиз и научных заключений. Автор как бы вытащил из этих дел всю психологию — допросы, показания, борьбу характеров, интуицию, следственные ошибки... И пропал в них человек, и стали эти дела походить на лес без листьев.
Рябинин поставил книгу на место. Доказательства, экспертизы, научные заключения... А вот кто ответит, почему он, выехавший на расследование убийства, бездельно слоняется по пустующим комнатам?..
