Эдуард Хруцкий - Комендантский час
— Входи, Игорь, — Данилов удивленно поглядел на него. — Ты куда это?
— К вам.
— Ну, ко мне ты мог зайти менее нарядным. Ты все-таки куда собрался?
Игорь покраснел:
— Я хотел вас об одной вещи попросить... Я... В общем, жениться мне надо.
— Что? — спросил Данилов. — Что ты сказал?
— Женюсь я, Иван Александрович, — пробормотал Игорь.
— Ах, так! То есть как ты женишься?
— Очень просто! — в голосе Муравьева послышалась обида. — Как все, так и я.
— Да нет, ты меня не так понял. — Данилов встал. — Я разве против? Неожиданно как-то.
— Для меня тоже. Да вот в чем дело. Инна с институтом эвакуируется... Мы и решили.
— Это все правильно. Замечательно это. Только я при чем? Если надо тебе уйти, то я отпущу...
— Нет. Иван Александрович, я за другим. На свадьбу приглашаю. Полесова и Шарапова я уже позвал.
— Так, — Данилов провел ладонью по лицу. Щетина неприятно царапала кожу. — Ты погоди немного. Ты мне полчасика дай. Жди здесь, я скоро.
Данилов вышел в коридор. Вот оно как, Игорь женится. Ай как хорошо это! Ай как здорово! Милый мальчик. Красивый, хороший. Наверное, Инна его такая же. Они будут счастливы, обязательно будут, потому что счастье их началось в самые горькие дни.
Иван Александрович спустился в общежитие, вынул из-под койки чемодан. Сегодня он наденет выходную форму и медаль к гимнастерке прикрепит, чтобы все было, как нужно. Праздник так праздник.
Через пятнадцать минут, выбритый, в выходной габардиновой гимнастерке, Данилов поднялся в кабинет начальника.
— У себя? — спросил он у Осетрова.
— Совещание у него, группа Серебровского докладывает.
— Ты, Паша, передай записочку.
— Хорошо, — ответил Осетров. — Вы ждать будете?
— Буду, непременно буду.
Данилов написал карандашом несколько строк и передал Осетрову.
Начальник вышел сразу. Он изучающе оглядел Данилова от ромба в петлице до сапог и удивленно поднял брови.
— Ишь ты, прямо лейб-гвардии гусарского полка милиционер Данилов. Тебя что, вызывают куда? — начальник показал пальцем на потолок.
— Да нет, тут вот какое дело, — Иван Александрович, косясь на Осетрова, зашептал что-то на ухо начальнику.
— Вот даете! Нашли время. Что, пожар? Подождать некогда?
— Так ведь любовь, ей ждать нельзя.
— Н-да, Муравьев, говоришь... Только неудобно получается, человек женится, а дарить нечего. Ты постой... Бери машину, до двадцати двух я вас отпускаю. Это тебя, Полесова и Шарапова. Муравьев свободен двое суток. А теперь ты мне Шарапова пришли, есть у меня срочное задание ему.
В кабинете Данилова ждали Игорь, Полесов и Шарапов. Все трое были по-праздничному подтянуты.
— Ну, я готов, — сказал Иван Александрович. — Ты, Иван Сергеевич, сказал он Шарапову, — иди к начальнику, у него для тебя какое-то дело важное есть.
— Как же так, — спросил Игорь, — а ко мне?
— Он приедет, чуть позже приедет. Ты ему оставь адрес.
Они вышли из комнаты.
— Оружие взяли? — спросил Данилов.
— Взяли.
— Ну хорошо, а то мало ли что. Кстати, Игорь, а где невеста?
— В дежурке ждет.
— Достойное место для будущей жены оперативника. Пропуск ты не догадался выписать?
В дежурке на вытертой до блеска деревянной скамье сидела Инна. Увидев Игоря, она встала.
— Знакомься, Инка, — смущенно пробормотал Игорь, — это мои друзья.
Она протянула руку. Пожатье ее было сильным и мягким. Данилов подивился цвету волос и синеве глаз. У подъезда стояла «эмка» начальника. Иван Александрович распахнул дверцу. Инна села рядом с шофером. Мужчины втиснулись на заднее сиденье.
— А куда, собственно, едем, товарищ Данилов? — спросил шофер.
— Это тебе Муравьев покажет, он сегодня старший.
— Куда, Игорь?
— В загс.
— Да ну? Кого брать будем?
— Нет, Егор Акимович, на этот раз жениться будем.
— Это дело! Держись, невеста! — крикнул шофер. — За сыщика замуж выходишь, за орла-сыщика!
Громко сигналя, «эмка» влетела в узенький переулок и остановилась у маленького домика.
Райбюро загса находилось в подвале. В комнатах невыносимо пахло плесенью.
«Почему это, — подумал Иван Александрович, — самое прекрасное в человеческой жизни должно обязательно совершаться в таких вот жутких подвалах? Неужели никогда не додумаются построить клуб молодоженов или что-нибудь в этом роде!»
Навстречу им из другой комнаты вышла мужеподобная женщина в пиджаке со значком «Ворошиловский стрелок» на лацкане.
— В чем дело, товарищи? Я заведующая загсом.
Голос у нее был прокуренный и хриплый, в нем слышалось явное волнение. Естественно, что появление трех командиров милиции может обеспокоить кого угодно.
— Да нет, все в порядке, — улыбнулся Полесов, — мы вот товарища нашего записать приехали.
— Как это записать? — удивилась заведующая.
— А очень просто, — Степан улыбнулся еще шире, — поженить. — Он показал на Игоря и Инну.
— Поженить? — возмущенно переспросила заведующая. — Вы, товарищи, наверное, все партийные, а текущего момента не понимаете. Время ли сейчас для мелких личных радостей? В те дни, когда озверелый враг...
— Прекратите, — Иван Александрович почти вплотную подошел к ней, — прекратите немедленно и делайте свое дело. А когда людям жениться, то их дело. Ясно?
— Мне, конечно, ясно, но я сообщу куда следует. Работники органов — и такая несознательность. Давайте документы! — рявкнула она на Игоря.
— Вы меня сознательности не учите, — возмутился Игорь, — мы свое дело делаем, а вы своим занимайтесь.
Лицо его пошло красными пятнами, руки, достававшие документы, дрожали. Инна осторожно взяла его за локоть:
— Игорек!
До этого она все время молчала, только улыбалась светло и радостно. Ее не смущало происходящее: ни эта женщина, грубая и злая, ни унылые комнаты загса, ни скрипящие ремнями снаряжения друзья. Она просто не замечала ничего. Для нее в этом огромном мире жил сегодня всего лишь один человек — Игорь.
Заведующая доставала какие-то бумаги, рылась в столе, и все это она делала, не переставая ворчать. Наконец она протянула Игорю документы:
— Распишитесь. Вот здесь... Теперь ваша жена.
— Все? — спросил Степан.
— А что еще?
— Да нет, ничего, — вмешался молчавший до сих пор Данилов, — ничего особенного, можно было бы и поздравить людей.
— Чего бог не дал, — сказал стоявший у дверей шофер, — того, значит, в лавочке не купишь.
Они вышли на улицу.
— Ух, хорошо-то как! — засмеялся Степан. — Ну, Игорек, поздравляю!
Он обнял Муравьева и поцеловал. Друзья поочередно поздравили молодых.
— Теперь куда, Игорь? — спросил шофер.
— На улицу Горького, к Белорусскому вокзалу.
— А может быть, пешком пройдемся? — вдруг сказала Инна. — Ну, пожалуйста.
— А что? Давайте. — Данилов повернулся к шоферу: — Вы можете ехать в управление, мы пройдемся.
Переулками они вышли на улицу Горького. Впереди Игорь с Инной, за ними Данилов с Полесовым. До Инниного дома, где ждали молодых с гостями, было недалеко. Жила она в угловом здании у Белорусского вокзала, в самом высоком на улице Горького, в одиннадцатиэтажном. Он был последним, дальше — вокзальная площадь, Ленинградское шоссе.
— Иван Александрович, — сказал Степан, — а вы знаете, мне грустно что-то.
— Вот тебе и раз. Завидуешь?
— Да нет. Игорь женится как-то нескладно.
— Ты что же, Степан, тоже скажешь, что не вовремя?
— И не знаю даже.
— А кто нам это время определил — время любить? Неужели для прекрасного должны существовать определенные сроки? Вот тебе год на труд, вот на войну, на неприятности, а вот на счастье. Так, что ли?
Данилов помолчал немного и продолжал:
— Нет, брат, счастье — понятие постоянное. Оно должно быть стабильным, иначе жить незачем. И хорошо, что они поженились именно сейчас. Значит, это им обоим необходимо было.
Они дошли до угла Большой Грузинской и остановились. Со стороны Миусской площади шли войска. Длинная колонна людей по четыре в ряд. Шли ополченцы. Штатское пальто перетянули ремни с подсумками. Над колоннами колыхались граненые штыки трехлинеек.
Шли рабочие, инженеры, писатели, актеры. Люди самых мирных профессий, которых война заставила взять в руки оружие. Пусть в этих рядах не было геометрической точности армейских порядков. Пусть линия штыков ломалась при каждом шаге. Строй батальона объединяло другое — мужество и желание отстоять родную столицу.
Данилов, пропуская колонну, жадно вглядывался в лица людей, искал знакомых. Они наверняка были там, только он не узнавал. Вернее, не мог различить. Отпечаток мужественности, легший на лица людей, делал их незнакомыми и даже похожими одно на другое.
