Елена Арсеньева - Мужчины Мадлен
– Потом наденешь снова, – сказал Дракончег, швыряя туфли и лосины куда-то. Он уже не понимал куда, не понимал, что говорит, что делает…
Они оба были очень высокие, статные, русоволосые, светлоглазые и подходили друг к другу, как будто и впрямь были половинками одного целого, – беда лишь в том, что одна половинка, женская, была сотворена Создателем изрядно раньше второй, мужской. Но в постели это ничуть не мешало их рискованной раскованности, ничто не могло сдержать их откровенного наслаждения друг другом, их стонов, их криков, их матов… Черт знает почему, но Дракончега заводили непристойности. Он сам ими сыпал щедро, и Алёна, которая в жизни обыденной скорее откусила бы себе язык, чем осквернилась инвективной лексикой, при горизонтальном фитнесе очень даже не стеснялась в выражениях.
– Иногда так тебя хочу дома, утром или вечером, – бормотал Дракончег, наклоняясь над ее запрокинутым лицом, – что иду в душ и дрочу там на тебя, о тебе думаю. Выливается столько, ужас! А ты дрочишь на меня?
– Бывает, – слабо улыбнулась она.
– А как ты это делаешь?
– Хочешь посмотреть?
Он осторожно отодвинулся и стал смотреть, как она лежит перед ним, трогая себя пальцами, раскрытая вся, как белый цветок на зеленоватых листьях постели, как волнуется все сильней и трепещет все больше, и вдруг не выдержал, припал к ней губами, довершил то, что начала она, а потом и сам вылил ей в жадно раскрытые, алчно сосущие губы все свое желание. И упал рядом, содрогаясь, когда ее пальцы невольно касались его кожи. И она вздрагивала так же. У них после объятий всегда было такое ощущение, будто кожа содрана, нервы обнажены.
– Мы так терлись друг о друга, что все чешуйки отвалились, – промурлыкала Алёна. И Дракончег изумился:
– Какие чешуйки?
– Ну мы же с тобой драконы, значит, на нас бывают чешуйки – разноцветные, сверкающие, – напомнила она очень серьезно. – Ты разве не знал?
– Знал, – прошептал он. – Только я думал, больше никто не знает… А ты знаешь… Ты все про меня знаешь, да?
– Не все, но многое.
– А знаешь, о чем я сейчас думаю?
– Нет, – сказала она самым невинным голосом, делая вид, что не замечает того, что вдруг настойчиво начало упираться ей в бок.
– Я думаю: как жалко, что ты не пишешь стихов.
Вот те на! Ну и Дракончег! Непредсказуемое создание, воистину, как и пишут о Драконах гороскопы.
– Какие еще стихи тебе понадобились? О любви?
– О нашем трахе, – ответил он с таинственной улыбкой в голосе. – О нашем несравненном, сногсшибательном, убийственном супертрахе.
– О трахе уже написана «БаТРАХОмиомахия», – засмеялась Алёна.
Дракончег так легко не повелся:
– Ладно, ладно, не поймаешь, я же помню, ты когда-то говорила, что это какой-то древний грек написал.
– Гесиод.
– Вот-вот. Ишь, в рифму получилось: Гесиод – вот-вот. А ты умеешь рифмы подбирать?
– Буриме? Давай!
– Что такое буриме?
– Такая игра в стихосложение. Ты даешь мне четыре слова… ну, условно говоря, кто – то, кому – уму… а я сочиняю четверостишие с ними в качестве рифм.
– Ну, сочини!
– Пожалуйста, – не замедлилась Алёна, – держи:
Не знаю, для меня ты – кто,Но не отдам я никомуТебя, ведь между нами – то,Что непостижно моему уму.
– Не слишком ловко, конечно, с ритмом в последней строчке, но ведь это экспромт, – тут же добавила она виновато. – А я никакая не поэтесса. То есть вообще никакая!
– Супер! – восхитился великодушный Дракончег. – А на другие рифмы можешь? – Он на минутку задумался и выпалил: – Придумал: моих – стих, живой – боевой.
– Лихо ты рифмуешь, даже не ожидала, – удивилась Алёна. – Ладно, попробую.
– А тему можно задать? – лукаво спросил он.
– Ну, задавай.
– Про нас сочини. Про тебя и про меня. Про нас сейчас. Сможешь?
Алёна прикрыла глаза. Дракончег вдохновения для принес ей стакан с «Бейлисом». Алёна глотнула и продекламировала:
Меж длинных ног моихДракончег – чуть живой,И так устало стихЕго конь боевой.
И чуть не захлебнулась «Бейлисом», хохоча. На миг Дракончег опешил, потом грозно сказал:
– Что?! Кто тут чуть живой?! Чей конь устало стих?
Алёна едва успела поставить бокал на пол, потому что им стремглав, неожиданно, внезапно, вдруг стало не до буриме.
* * *А на тех листочках было написано:
Этот человек появился в первый же день. Он пришел, когда я стояла за мольбертом, и не столько галстуки выбирал, сколько смотрел, как я пишу. Потом подошел и спросил, сколько я хочу за картину. Я назвала какую-то сумму, уже не припомню. Он засмеялся и предложил втрое больше.
– И еще я куплю три галстука, – добавил он.
Мсье Дени благосклонно улыбнулся.
Я посмотрела на мужчину. У него была внешность бретера. Наверно, так выглядел Сирано де Бержерак… ведь он частенько зарабатывал на жизнь тем, что по заказу вызывал кого-нибудь на дуэль[16].
Правда, в отличие от Сирано у покупателя был вполне нормальный нос – горбатый, как у гасконца, но красивый. Вообще он был красив. И эти шальные глаза… Потом я узнала, что не зря вспомнила о Сирано: господин служил в Иностранном легионе и в Париже бывал лишь изредка. По сути дела, ни галстуки ему были не нужны (у него не было костюмов, кроме одного, который он взял в тот день напрокат), ни картина моя, ибо у него не имелось дома, чтобы ее там повесить.
– Ну хорошо, – сказала я, – как вам угодно.
– Мне угодно по-разному, – откликнулся мужчина. – Ты меня невероятно возбудила. Хочешь убедиться? Дай руку.
Я хлопнула глазами. Господин засмеялся, увидев мое изумленное лицо, а потом повернулся к мсье Дени:
– У меня такое впечатление, что она ничего не понимает. Ты что, ее не предупредил?
Хозяин имел смущенный вид:
– Ну вообще-то я надеялся, что девчонки ее просветили… Ах, мадам Мадлен, неужели вы в самом деле думали, что я пригласил вас только для того, чтобы вы здесь рисовали?
Я не верила своим ушам. Мне все стало ясно в одно мгновение!
Я слышала о таких лавках, которые в одно и то же время были тайными борделями – приказчицы в свободную минутку обслуживали клиентов на свой лад…
Ах, близняшки! Наверняка они знали, что имел в виду мсье Дени, когда приглашал меня под свое крылышко! Почему не предупредили? Я бы тогда ни за что не… Я бы тогда ни за что не согласилась!
– Ну что, – спросил мой бретер с усмешкой, – испугалась? Послушай, отбрось всю эту ерунду. Если хочешь меня – пойдем со мной. А если нет… если не хочешь…
Меня поразило, что он повторил мысль моего мужа, который не раз говорил своим друзьям: «Если тебе хочется заниматься любовью – занимайся!» Разумеется, N употреблял другое слово, но уж ладно, я сделаю уступку приличиям.
Я вспомнила мужа – и ощутила невероятный восторг. Вот оно, то средство, с помощью которого я вполне отомщу ему, с помощью которого восторжествую над ним! Я изменю ему… я изменю ему с человеком, даже имени которого не знаю. И не хочу знать! Я изменю ему сегодня… и, если я правильно понимаю, теперь каждый раз, когда приду к мсье Дени, для меня будет готов новый клиент, новый безымянный любовник. Новая возможность расквитаться с N!
Ах, ну почему пасть легче, чем устоять? Équilibre у наших нравственных устоев явно нарушен! Как выражаются французы, équilibre instable!
– А если нет? – повторила я хрипло. – Если не хочу?
– Ну, если нет… – пожал плечами бретер. – Не потащу же я тебя силой!
И тут меня подкосило желание – такое, какого я не знала никогда прежде.
– Я хочу именно этого, – прохрипела я, потому что у меня пересохло горло от возбуждения. Зато в другом месте стало так влажно, что я невольно стиснула ноги. – Хочу, чтобы ты потащил меня силой!
Мсье Дени засмеялся.
– Я знал, что вы поладите, – сказал он философски.
И мы в самом деле поладили. Да еще как!
* * *Дракончег уехал в четвертом часу утра… Поскольку обычной отговоркой его для дома, для семьи была, как знала Алёна, очередь на мойке, видимо, на сей раз очередь растянулась от Нижнего Горького до какого-нибудь, условно говоря, Верхнего Волочка.
Шутка.
После такой ночи, конечно, спать бы да спать, и Алёна в кои-то веки собиралась это сделать, дав себе волю и проспав до девяти, и, может быть – о святотатство! – даже шейпинг пропустила бы по такому случаю. Однако в восемь ее поднял на ноги телефонный звонок. И, к своему великому изумлению, она увидела на дисплее надпись «Ремонт Шура». Так в ее телефонной книжке был зашифрован Коротков!
Разговаривать с ним охоты не было никакой, потому что Алёна ожидала, что, скорее всего, нарвется на новые гнусные угрозы разбойника с большой дороги, называемой русским бизнесом, но палец уже машинально нажал на кнопку «Ответить», рука столь же машинально прижала телефон к уху, а изо рта еще более машинально вырвалось:
