Светлана Алешина - Интервью сквозь замочную скважину
– А кстати, зачем ты ему фотографии на стол выложила? – с любопытством спросил Костя. – Да еще все сразу?
– Напугать хотела! Думала, он как увидит, сразу во всем признается!
– Понятно! – Он включил зажигание, и машина плавно тронулась с места.
– А может, все-таки надо было попробовать отнять? – подал голос Павлик. – Вдвоем, нет, втроем мы бы точно справились.
– Нет, – Шилов покачал головой. – Ирина правильно не разрешила. Мигом набежали бы охранники, даже если бы мы снимки успели вытащить, он их тут же обратно забрал бы, а нас всех в милицию, разбираться. Мы бы сейчас уже в «обезьяннике» сидели.
– Интересно, что он теперь делать будет?
– Это я тебе могу сказать, – ухмыльнулся Костя. – В данный момент он наверняка звонит нашему председателю. Пока мы до студии доберемся, приказы об увольнении будут уже готовы.
– Че-ерт! – с тоской вырвалось у меня. – Может, вас не зацепит? Он же только мою фамилию знает?
– Может, – согласился он. – В студии ни в жисть никто не догадается, с какими такими Павлом и Константином Лебедева могла в крестовый поход направиться?
Странное все-таки у Шилова чувство юмора – нашел время шутки шутить. Хотя настроение действительно немного улучшилось, даже заскучавший было Павлик хмыкнул:
– Ну, меня по такому имени, как Павел, никогда не вычислят. Сколько здесь работаю, ни разу меня никто так не назвал. А вот тебе, Костик, точно хана…
– Щас-с! Меня Андрей Юрьич прикроет, я же не творческий работник. Ну переведет в слесари на месяц, тоже горе! Не, я к культуре отношения не имею, меня не достанут.
– Что же получается, одну Ирину выгонят? – с неуместным весельем спросил Павлик. – Не позволим! Сейчас первым делом к шефу, пусть защищает свои лучшие кадры! Тем более народ против!
– Какой народ против, ты, что ли? – хихикнула я. Одно из двух: или непонятное веселье ребят было заразным, или у меня начиналась вульгарная истерика.
– Я, конечно, тоже народ, – Павлик стукнул себя в грудь, – но вообще-то я имел в виду два с половиной миллиона телезрителей Тарасовской губернии…
– Это включая грудных младенцев и древних старух? – невинно поинтересовался Костя.
– Не мелочись! Миллионом больше, миллионом меньше – невелика разница. Я говорю о том, что народ хочет смотреть «Женское счастье» с Ириной Лебедевой! И если его, народ, лишат этого зрелища, то он выйдет на улицы! Представляешь, Ирина, толпы людей на площади, все с твоими портретами, транспарантами, с плакатами…
– Ужасно, – содрогнулась я.
– А на них написано, вот такими буквищами: «Вернуть Лебедеву в эфир!», – продолжал буйствовать Павлик. – Помнишь, какие митинги энтэвэшники в свою защиту организовывали? Думаешь, нам слабо?
– Что, и Явлинского с Новодворской сумеешь уговорить? – восхитилась я.
В общем, когда мы поднимались в родную двадцать четвертую комнату, песен, конечно, мы не пели, но настроение было уже не столь похоронным, а напротив, бодрым и боевым. И появились даже некоторые мысли, каким именно образом выполнить мою прощальную угрозу и «достать» Фадеичева.
Я шла впереди, поэтому именно я, едва успев провозгласить «Все к лучшему в этом лучшем из миров!», застыла в дверях. Павлик налетел на меня, так что я с трудом удержалась на ногах, и то только потому, что успела ухватиться за косяк. Слава богу, Костя успел сориентироваться и притормозил. Иначе – вот была бы картина! – вся наша троица дружно падает к ногам шефа, расположившегося в любимом кресле Павлика.
– Явились, голубчики? – хмуро пророкотал шеф. Выглядел он в эту минуту – ну просто точная копия Зевса-громовержца все из той же моей детской книжки «Легенды и мифы Древней Греции».
Кроме него, в комнате находились Галина Сергеевна, Лера и Валера Гурьев. Галина Сергеевна, расстроенная, с красными пятнами на щеках, расположилась за своим столом, нервно комкая носовой платок; Лера, слегка съежившись, устроилась на стуле рядышком, испуганно поглядывая на шефа, а Гурьев с очень задумчивым видом сидел на обычном Костином месте, подоконнике, и, пользуясь тем, что начальство его не видит, болтал ногами.
Окинув компанию одним взглядом, я сосредоточила внимание на шефе:
– Э-э… Здравствуйте, Евгений Иванович! – Вежливость с начальством, конечно, вовсе не гарантирует приятного течения разговора, но и не помешает.
– Виделись, – отмахнулся он и опять сурово рыкнул: – Вы хоть понимаете, что натворили? У председателя телефон уже раскалился! Что вы там за скандал устроили в Министерстве культуры?
– Скандал? Да не было ничего такого! Наоборот, все чинно, благородно. Пришли, поговорили полчасика и ушли. – Мое удивление было настолько искренним, что шеф, кажется, поверил. Правда, я немного подпортила впечатление, добавив: – Даже охрану вызывать не пришлось.
– Ирина, ты объясни все сначала, – тихо посоветовал мне Костя.
– Да уж, объяснись, пожалуйста, и поподробнее!
– Хорошо, – послушно кивнула я. – Только я сяду, можно?
Шеф буркнул что-то невнятное, и я скользнула за свой стол. Не знаю, кто как, а лично я на своем рабочем месте и чувствую себя увереннее. Костя тем временем бочком пробрался к окну и устроился там, потеснив Гурьева. Павлик забился в угол у шкафа и, похоже, не имел пока никакого желания оттуда выходить.
– Значит, с самого начала, – сказала я.
Рассказ получился длинным, потому что я постаралась не упустить ни одной мелочи, изложила все в подробностях и деталях. А там, где что-нибудь забывала, подсказывал Костя. Пока я говорила, мне пришла в голову еще одна мысль, и, закончив описание нашего визита в Министерство культуры тем, как мы, пройдя мимо охранников, вышли на улицу, я ее высказала:
– Вот как хотите, Евгений Иванович, но даже если бы я сомневалась в правильности своих выводов…
– Наших выводов, – негромко поправил Костя.
Павлик голос подать не решился, но кивнул довольно храбро.
– Наших выводов, – согласилась я, – то меня убедило бы в этом поведение Фадеичева. Был бы он порядочный человек, стал бы такую бочку на нас катить?
– Непорядочность – это еще не обвинение в убийстве, – проворчал шеф.
– Хорошо, сформулирую по-другому. Если бы он действительно был абсолютно ни при чем в этой истории, какая была бы нормальная реакция? Пожал плечами и выкинул из головы. А он?
– Ладно, Лебедева, я тебя понял. Учти, я не говорю, что согласился, я говорю только, что понимаю твои аргументы. – Кошелев слегка повернулся в кресле, пытаясь разглядеть Гурьева у себя за спиной. – Ну, эксперт-криминалист, вылезай на всеобщее обозрение. А что скажешь ты?
– А что тут можно сказать? – Валера спрыгнул с подоконника и вышел в центр комнаты. – Концы вы, ребята, рубанули просто мастерски. Сатонина под машину пихнули…
– Никто его не пихал! – возмутилась я. – Он сам через дорогу побежал!
Гурьев, не удостоив меня даже коротким взглядом, неторопливо продолжил:
– Папку его вы с места происшествия, грубо говоря, просто стибрили. Кстати, как-то это у тебя, Ирина, неясно прозвучало, где сейчас пистолет Сатонина?
– А? – я растерялась, обернулась на Павлика. – А действительно, где? Вроде ты его подобрал?
– Я, – он вытянулся по стойке «смирно» в своем углу. – Но я его с собой не таскал. Он в машине у Кости лежит, я его в карман дверцы засунул. Левой задней.
Шилов открыл рот и тут же захлопнул его, проглотив все слова, которые приготовился сказать, и пулей вылетел из комнаты. Павлик с тревогой посмотрел ему вслед, потом уставился на ошарашенного Валеру:
– Если вы насчет отпечатков пальцев, то я очень осторожно его держал… сначала-то, конечно, ухватил с перепугу, а потом только двумя пальчиками.
– Дева Мария, заступница наша на небесах! – Иногда Гурьев вспоминал, что он верующий. Впрочем, кроме больших церковных праздников, это случалось редко, в основном когда он сталкивался с чем-нибудь вроде сегодняшней выходки Павлика. Это же надо до такого додуматься – забрать пистолет, бросить его в служебной машине и забыть!
Впрочем, я тоже хороша. Костя, тот хоть не знал, а я видела этот идиотский пистолет в руках у Павлика и даже не подумала поинтересоваться, куда он его подевал. И кто, спрашивается, в этой истории самым большим дураком получается? Промолчим, Ирочка, пока промолчим.
– Ладно, – Гурьев наконец снова обрел дар связной речи. – Продолжаю дальше. Кроме вышеперечисленных подвигов, фотографии, являющиеся несомненными уликами, Ирина сама подозреваемому отдала.
Тут мне крыть и вовсе было нечем, я только голову опустила.
– Надо, конечно, учесть, что если бы покойный Сабанеев действовал по уму и, найдя фотографии в пакете с пшеном, вызвал бы милицию, а не штурмовую группу с «Дамских заморочек», то и сам бы жив остался… Спокойно, Ирина, я тебя вовсе в его смерти не обвиняю, это была его ошибка, а не твоя. Но, согласись, если бы он позвонил в милицию, а еще лучше – сам туда побежал, все бы по-другому повернулось.
