Марина Серова - Любовь кончается в полночь
Тамара Георгиевна искоса посмотрела на меня:
– Что значит: хорошо знать человека? Разве, видя кого-то исключительно на работе, можно его хорошо узнать? Я виделась с Виктором Васильевичем исключительно в клинике. Мы были коллегами, да, может, и друзьями, но только в рабочее время. А чем он занимался после работы, с кем дружил, как жил – ничего этого я не знаю.
– Виктор отдыхал на своей даче и занимался там грибами, – сказала я.
Тамара Георгиевна улыбнулась:
– Это мы знаем. Он рассказывал, как собирал и готовил их. Кажется, это у него неплохо получалось.
– Вы когда-нибудь пробовали его кулинарные шедевры?
– Да, приходилось… Берите бутерброды, если хотите, здесь их много, я столько не съем… Приходилось… Да, как-то он принес грибы, не то маслята, не то опята, жаренные в сметане. Это, скажу я вам, было что-то! Вообще, наверное, у Виктора пропал талант повара.
– А как врач? Каким Виктор был врачом?
– По-моему, неэтично обсуждать это сейчас, когда человека уже нет, – заметила она.
– Тамара Георгиевна, я спрашиваю об этом не потому, что мне совсем уж нечего делать. Друзья Виктора заказали мне это расследование, и я должна отчитаться перед ними. Это они подозревают, что Виктор умер не своей смертью.
Тамара Георгиевна помедлила с минуту. Она продолжала пить свой чай, но бутерброд с сыром положила обратно на тарелку. Наконец она заговорила:
– Конечно, если вы ведете расследование… Значит, все это не просто так. А откуда у друзей Виктора такие подозрения?
– Они сомневаются, что Виктор, отлично разбиравшийся в грибах, сам нарвал и пожарил себе поганки.
– Правильно сомневаются! Виктор действительно великолепно в них разбирался… Однажды он прочел мне целую лекцию о грибах. Какие идут на жарку, какие – на варку, какие исключительно на засолку. А еще их можно сушить на зиму и потом варить щи. Я не очень-то разбираюсь в этом, но Виктора в тот раз выслушала с удовольствием. Неужели его отравили?.. Но кто?
– Вот чтобы узнать это, я и расспрашиваю всех о его характере и о взаимоотношениях Виктора с окружающими. А также мне надо знать, какой он был врач. Может, он кого-то плохо лечил или, хуже того, залечил человека до смерти…
– Нет, нет, не надо говорить о нем так! Человека нет, о покойниках плохо не говорят…
– Знаете, Тамара Георгиевна, мне иногда кажется, что это изречение придумали непорядочные люди. Да, да, люди, которые боялись, что и после смерти их будут вспоминать недобрым словом и перебирать все их дурные поступки. Человеку порядочному и честному нечего бояться – ни до своей смерти, ни после нее, – что о нем будут плохо говорить. Говорите что хотите, если вам нечего скрывать! Разве не так?
– Ой, девочка, вы еще очень молоды! Если бы все было так просто…
Царица Тамара покачала головой, медленно встала и подошла к окну. Некоторое время она смотрела на улицу молча, потом повернулась ко мне и сказала:
– Вы знаете, когда-то давно я жила в Грузии и работала в роддоме. Совсем недавно окончила институт, буквально года два прошло… И наш врач-акушер, Вахтанг Виссарионович, уехал в один аул, принимать роды, так как роженица была не транспортабельна. Из врачей я осталась одна. Я не боялась, была уверена в себе. И вдруг привозят молодую женщину, двадцати пяти лет. У нее уже отошли воды, начались схватки. Я подхожу к столу… Мне трудно объяснить вам, человеку, далекому от медицины, какой у нее был диагноз… В общем, положение было такое, что она умирала. И передо мной встал выбор: спасать ее или ребенка? Третьего варианта не было. Врачи в таких случаях спасают, как правило, мать, так как считается, что, пока ребенок не родился, то его вроде бы как и нет. А мать – взрослая женщина, она сможет родить другого ребенка. Так вот, я выбрала мать. Ребенком пришлось пожертвовать… Когда женщина пришла в себя после операции и узнала, что ребенка спасти не удалось, она начала биться в истерике и кричать, что я убила ее ребенка. Оказалось, что она замужем уже пять лет, и детей у них не было. И вот – долгожданная беременность! До самого последнего дня все шло хорошо, будущая мать чувствовала себя нормально, и вдруг… Но это же природа! Она иногда дает сбои! Бывает, и животные гибнут во время родов, и щенки рождаются мертвыми! Что тут можно было сделать?! Я клялась этой женщине, что спасти ее ребенка было не в моих силах, но она сочла мой выбор неправильным, сказала, что лучше бы я сохранила жизнь ее сыну… Она плакала и проклинала меня. В ее глазах я была убийцей ее ребенка! Вернулся Вахтанг Виссарионович и сказал, что я сделала все правильно, но это меня не утешило. Для той женщины я навсегда осталась преступницей, которую она будет проклинать до конца своих дней… Наверное, она бы тоже отравила меня, если бы смогла.
Тамара Георгиевна снова отвернулась к окну. Она стояла, скрестив руки на груди, ее осанка была абсолютно прямой и гордой, но я чувствовала, что та давняя боль не прошла до сих пор.
– У Виктора случилась подобная ситуация?
– Я этого не говорила!
– Но вы сказали: «Она бы тоже отравила меня…» То есть и Виктора отравили за нечто подобное?
– Нет. Я имела в виду совсем другое! Для всех людей хорошей ты не будешь никогда, кто-то на тебя обязательно обидится. В Грузии у меня такая ситуация была не раз…
– А здесь вы как оказались? – спросила я.
– Я вышла замуж за русского, тоже врача, и переехала на его родину. В роддом работать больше не пошла: не смогла. Хотя до сих пор скучаю по этой работе. Вы не поверите, какая это радость – держать в руках только что рожденного малыша, почувствовать его первый вздох! А как у него бьется сердце! Как у воробушка. И ты понимаешь, что это ты помогла ему родиться…
– С Виктором вы здесь познакомились?
– Да, я была в числе первых, он пришел позже. Поначалу он такой стеснительный был, потом немного осмелел. Даже в любви мне однажды признался, – Тамара Георгиевна рассмеялась, но смех у нее получился грустный.
– Друзья Виктора сказали, что у него не было постоянной женщины, так, иногда кто-то появлялся… Не знаете, почему? – спросила я.
– Нет, не знаю.
– А может, потому, что он вас любил? – осмелилась я предположить.
– Ну, что вы! – рассмеялась Царица. – Я ведь на шесть лет его старше!
– Как?! – невольно вырвалось у меня. – На шесть? Не может быть!
– Да, дорогая, на шесть. Мне ведь уже почти сорок. Самой страшно произносить эту цифру, но… никуда не денешься! Мы, конечно, с Виктором были в дружеских отношениях, но предполагать, что он не женился из-за меня, – нелепо.
– А как же его признание в любви?
– Ну, это было несерьезно… Я не поверила ему. Да и потом, я замужем, у меня уже почти взрослая дочь. Муж – профессор медицины. Тоже работает в частной клинике. Мало ли у кого бывают мимолетные увлечения!
– А если не увлечения, и не мимолетные? Вы не допускаете мысли, что Виктор любил вас по-настоящему?
– Ну, нет… Вряд ли. Он же понимал, что надеяться ему не на что. Да и разница в возрасте…
– Сердцу, как говорится, не прикажешь. Тамара Георгиевна, я от вас так и не услышала: каким Виктор был врачом? Случались ли у него конфликты с больными или просто кто-то был чем-то недоволен?
– Этого я не знаю.
– Он ведь делал и операции тоже, не только осмотры проводил?
– Да, он делал аборты, ставил спирали, прижигал эрозии. То же, что все мы делаем каждый день.
– И все пациентки были довольны? Все всегда проходило гладко?
– М-м… Как вам сказать?
– Тамара Георгиевна, скажите, как есть! Виктора ведь все равно уже нет. Я чувствую, что не все было так гладко и прекрасно в его работе, как все мне пытаются доказать. Ну, даже если выяснится, что кому-то он плохо сделал аборт, или, там… я не знаю… еще что-то, я ведь не побегу с этим никуда! Я только хочу знать, были ли у него враги и кто мог обидеться на него так сильно?..
– Да нет, что вы! Таких обиженных не было. Даже если кто-то был недоволен лечением, то руководство быстро улаживало конфликт. Но таких случаев за всю историю нашей клиники произошло буквально три-четыре. Недовольные всегда были, есть и будут. Такова человеческая природа – быть хоть иногда чем-то недовольным…. Вам разве всегда нравится, как вас обслуживают в магазине? Или в транспорте – разве водители всегда могут угодить пассажирам?
Тамара Георгиевна снова села на диван и налила себе чаю.
– Хм, остыл, – сказала она. – Вы будете еще чай? Я попрошу Риточку…
– Нет, нет, спасибо, – сказала я поспешно, – я больше не хочу.
– А вы знаете, мы в Грузии часто пили чай. Моя мама заваривала, и он становился таким душистым и ароматным! А еще она пекла… в общем, лепешки по-вашему. И мы все чаевничали долго-долго. И потом пели песни…
Царица Тамара сказала это с такой грустью, что мне показалось, что она сейчас запоет что-то из грузинского репертуара. Но она только вздохнула и замолчала, глядя задумчиво куда-то в угол.
В это время открылась дверь и вошел доктор Ревякин.
