Фридрих Незнанский - Профессиональный свидетель
Гордеев всегда радовался таким маленьким и вполне бессмысленным победам над самим собой, которые свидетельствовали о том, что он еще в приличной форме и до старости (маразма, ревматизма, вредных внуков и т. д.) достаточно далеко.
Он снял блюдце с чашки, ложечкой убрал бесполезные в смысле заварки «дрова», положил полторы ложки сахара, осторожно опустил в чай лимон и выдавил из него ложечкой все, что можно было. Чай посветлел и теперь был окончательно и бесповоротно готов. Только бы сейчас не зазвонил телефон… Надо было его отключить…
Гордеев, священнодействуя, сделал пару глотков, чутко прислушиваясь к тому, что происходит внутри него…
Хорошо-ооо!
Остановись мгновение, ты прекрасно! И не надо больше желать чего-то еще, когда тебе хорошо, так ведь можно все испортить. Уж кто-кто, а мужчины средних лет в этом должны разбираться. Если мозгов, конечно, хватает. Потому что жадность — это не что иное, как самый верный признак того, что человек глубоко несчастен. Вот так-то! А кто, кстати, это сказал? Кто-то жутко известный… Юрист какой-то? Государственный деятель? Миллионер наш доморощенный? Гарри Рудник? Аркадий Клеонский? Вот черт! Забыл!
Но зато тут же он вспомнил кое-что другое. Сутулый человек, который выходил вчера из офиса Валентины до того, как он, Гордеев, вошел туда, был именно тот самый Черноволов. Теперь, когда у него снова появилась фамилия, Гордеев четко сопоставил ее с пару раз виденным в Басманном суде столицы лицом. Смешно было предполагать, что Черноволов был не в офисе Валентины Карандышевой, а в шахматном клубе, располагавшемся на первом этаже. Увольте от таких совпадений! Вчера ему показалось, что он видел этого типа где-то прежде, ощущение было вроде того, что едва ли тот не был его же, Гордеева, клиентом. Юрий Петрович, конечно, сразу понял, что это не так, но все-таки отделаться от ощущения не мог. Теперь все ясно. Просто он не воспринимал Валентину как постороннего человека и соответственно ее дела (и в юридическом, и в более широком смысле) были ему не безразличны. Конечно, видел он когда-то Черноволова мельком, запомнил, видимо, недостаточно хорошо. Но все же запомнил, для того чтобы не сомневаться…
Однако немного странно, ведь Валентина защищала этого Черноволова уже довольно давно и, кажется, бесплатно. Мыслимо ли, чтобы она до сих пор с ним возилась, с этим нахлебником, какой может быть прок от такой работы для хорошего адвоката, которому жизненно нужен качественный рост — квалификация, клиенты, гонорары? А с другой стороны, почему бы и нет? Мало ли какие моральные дивиденды журналист-правозащитник ей принес, нюансы этой истории ведь неизвестны. В сущности, ведь после того процесса дела ее в Белоярске и пошли в гору. Кроме того, Гордеев не видел Валентину уже много времени, кто знает, что случилось за этот период в ее жизни, какие юридические проблемы и интересы теперь ее занимают?..
Он позвонил ей на работу, потом на мобильный телефон, номер которого нашел на клочке бумаги в спальне, — его она оставила специально для Юрия. Однако ни первый, ни второй телефоны не. отвечали, о чем, собственно, можно было догадаться после звонка мужчины, просившего отдать что-то там в какой-то архив. Карту Закута.
Отчего-то Гордеев почувствовал, дискомфорт. Все-таки он не у себя дома, это неправильно и даже немного неприлично, как бы легко он ни относился к женщинам… Надо, наверно, возвращаться в гостиницу. Все-таки это не слишком удобно — оставаться в большом пустом и, главное, чужом доме; Чей бы он ни был.
Так и не дозвонившись Вале, он вышел из дома, закрыл дверь и забрал с собой ключи, которые она ему вручила, заверив, что он может появиться тут, когда захочет. Гордеев прошел пару кварталов, пока не начали попадаться машины. Остановился, и поднял руку. Спустя пару минут одна из них остановилась. С шашечками. Как раз такси.
— Ба, старые знакомые, — сказал таксист без особых, впрочем, эмоций.
Разумеется, Гордеев тоже узнал его. Это был тот самый человек, что вез его из аэропорта, — Степан Иванович. Гордеев не особенно удивился. Совпадение так совпадение, а слежка так слежка. Разберемся в свое время. А если не разберемся, это будет означать, что нас ударили по голове и положили в деревянный ящик. Или закопали в каком-нибудь Чупринином Закуте.
Совпадения в жизни случаются, но бывают времена, когда к ним относишься с подозрением.
— Куда вас отвезти? — спросил Степан Иванович.
— В центр, — сказал Гордеев.
— В смысле, к гостинице?
— Ну да. — Он чуть не добавил: к «Московской».
Довольно быстро они снова разговорились.
— Как ваши собачки поживают?
— Отлично, — немного оживился Степан Иванович, — благодарю вас. Не хотите, кстати, завести себе псину? Ах да, вы ведь, кажется, приезжий. Откуда вы, простите, я запамятовал?
Вообще-то я тебе этого не говорил, подумал Гордеев. К чему такое любопытство? Или обычный дорожный треп? В прошлый раз Юрий Петрович предположил, что перед ним — профессиональный юрист. Что он там такое говорил? Модус вивенди. Ничего особенного, конечно, но все-таки…
— Из Санкт-Петербурга. Юрий Павлович Хромеко, к вашим услугам.
— Спасибо, — засмеялся водитель, — только какие мне от вас услуги? Вы на отдых, в командировку?
— Совмещаю приятное с полезным. У меня в вашем городе деловые партнеры, мы пиво вместе делаем.
— Вон как! — уважительно отозвался Степан Иванович. — И как вам у нас работается?
— Не безоблачно, честно говоря, — сохраняя легенду, сказал Гордеев. — Ваши бизнесмены не слишком торопятся выполнять свои обязательства, и меня это беспокоит.
— Баклуши бьют? Это у нас запросто. — Но уточнять ничего не стал.
Тогда Гордеев сам развил тему.
— Вообще-то я пытался их снова вразумить, но теперь, боюсь, придется судиться. Не хотелось мне драчку затевать, однако, видно, ничего не поделаешь…
— Неужто у нас в Белоярске станете судиться? — весело удивился водитель.
— А что, разве не стоит?
— Да так, дело ваше, конечно. — Степан Иванович усмехнулся. — Знаете, Юрий Павлович, как здесь говорят? Законы у нас дубовые, а исполнение их — липовое.
— Не слышал.
— Про законы или исполнение?
— Поговорку. Она сугубо местная? Или это какой-то общесибирский опыт?
— О, молодой человек, думаю, вы еще много чего у нас не слышали.
А Гордеев подумал, что разница в возрасте у них всего не больше десятка лет, но указывать на фамильярность не стал, ему показалось, что Степан Иванович оседлал любимую лошадку и сейчас разговорится. И Гордеев оказался прав.
— Не знаю насчет всей Сибири, но у нас в Белоярске… Вот однажды…
Оказалось, Гордеев действительно не ошибся: Степан Иванович (опять же, если верить его словам) в недалеком прошлом был работником местной прокуратуры, следователем, но его «ушли». Рассказ его был и типичен, и странен. По его словам, когда прижали, ему бескорыстно помог человек, больше в его жизни не появлявшийся.
Степан Иванович и сам был не совсем обычным человеком. Никакой приниженности потерпевшего в нем не наблюдалось. Скорее, в нем была уверенность в том, кто некогда имел власть над меньшими, а затем едва ли не добровольно и по причинам, на его взгляд, не подлежащим обсуждению и для чужого разумения недоступным, изменил свою жизнь. И все-таки рассказ его при всей внешней связности звучал каким-то… вздором, что ли… Не то чтобы у Гордеева создалось впечатление, будто, рассказывая одно, Степан Иванович пытается скрыть другое, нет, просто его история не умещалась в рамки, которые, с точки зрения Гордеева, являлись границами нормальных административно-чиновничьих распорядков. Вроде как у него был шанс остаться в прокуратуре или потом вернуться, едва ли не с повышением в должности и в зарплате, но он, человек нетщеславный, уже выполнил свой долг перед обществом, ну и дальше в таком же духе… Разведение «собачек» — суровых немецких псин — как-то не очень со всем этим вязалось.
И тут Гордеев вспомнил, что кто-то назвал жадность верным признаком того, что человек глубоко несчастен. Франц Кафка это сказал. Великий и несчастный человек, современниками при жизни непонятый и неоцененный. Вот вам и юрист, и миллионер, и несчастные Рудник с Клеонским в придачу. Хотя… Оба они уже были не молоды и не такую уж плохую жизнь прожили. Но тут Юрий Петрович подумал про себя: хорошо все-таки, что сам он — юрист, а не, скажем, писатель вроде Кафки. В юности ведь были какие-то подобные устремления — потрясти мир силой своей мысли и слова. А вообще-то пора прекратить это безумие беспрерывно вспоминать, кто, когда и что говорил. Он все-таки на отдыхе. Хоть и в бегах.
Самое же интересное заключалось в том, действительно ли новая встреча с таксистом случайна, либо он все-таки следит за ним? Вообще-то Белоярск — город не такой уж и маленький, и столкнуться вот так, за здорово живешь?.. Хм. С другой стороны, зачем Степан Иванович сам рассказывает про то, что он профессиональный юрист, следак? Или это — просто легенда для запудривания мозгов? Мол, таксисты — народ словоохотливый, и вся эта болтовня затеяна, чтобы перебить его, Гордеева, нюх, расслабить, а потом… Что потом?
