Марина Серова - Загнанная в угол
Да, рыжий узнал меня. Узнал и «наехал» на Луганова, возможно, заподозрив его в сговоре со мной. И как же я могла упустить из вида, что рыжий тоже коммерсант из Пушкинского района?! А не получится ли так, что он обо всем доложит Тимофеевскому? Тогда все заснятое потеряет смысл. Веня перестрахуется, а Шуре на самом деле будет грозить беда.
Машинально я взглянула на телефонный аппарат, стоящий на журнальном столике. Дело в том, что мы договорились с Лугановым о звонке. Он обещал, как только Тимофеевский назначит ему рандеву, позвонить по Юлькиному номеру и сообщить мне о месте и времени их встречи. И будет это завтра или во вторник вечером. Теперь я засомневалась, что он мне вообще когда-нибудь позвонит.
И снова тревожная ночь с кучей сомнений и самобичеваний, и снова я встретила серый рассвет, но в изнеможении отрубилась к половине пятого утра и продрыхла до самого обеда.
В шесть часов я попотчевала Юльку скудным ужином и удалилась в комнату, которую она мне отвела. Мне не хотелось болтать с ней о всякой ерунде. Я чувствовала себя довольно скверно.
Около семи вечера, когда уже порядком стемнело, раздался долгожданный звонок от Луганова:
— Слушаю, — ответила я, опередив Юльку, мчавшуюся к телефону из кухни.
— Мне Таню, — услышала я высокий голос Шурочки.
— Это я. Юля, это меня.
— Что?
— Саша, я тебя слушаю.
Юлька обиженно пожала плечом и вышла из комнаты.
— Ты чего устроила, подруга?! — сразу перешел он к делу. — Ты…
— Знаю, Шура, знаю. Это мой большой промах. Прости, — перебила я его выкрики. — Лучше сразу скажи, рыжий может все рассказать Вене?
На том конце провода повисло тягостное молчание.
— Шура, ты меня слышишь?
— Слышу.
— Ну?
— Вряд ли.
Я облегченно выдохнула.
— Ты чуть не подставила меня перед другом! — снова выкрикнул Луганов.
— Саша, а встречу тебе уже назначили? — спросила я, не обращая внимания на его причитания.
— Да.
— Рыжий точно ничего не сказал ему? Ты уверен?
— Отстань.
— Ну, хорошо. Так где и когда?
— Веня будет ждать меня сегодня вечером на углу Воскресенской и Мельничной. В восемь, — ответил Луганов и повесил трубку.
Без десяти восемь я припарковалась в означенном месте. Поскольку была в чужой машине, да еще такой старой марки, я не боялась вызвать подозрения Тимофеевского.
Ровно в двадцать часов подкатил на своей серебристой «девятке» Шурочка и, заметив знакомый «Москвич», остановился метров за десять от него. Через пять минут показалась черная «Волга» Тимофеевского. Я достала камеру и стала снимать «Волгу» так, чтобы четко были видны ее номера, затем запечатлела поджидающую ее «девятку». Не останавливаясь, Тимофеевский проехал мимо Луганова и последовал вдоль по Воскресенской улице. Луганов поехал за ним. Я же пристроилась позади «девятки», продолжая вести съемку.
Проехав по Воскресенской метров двести, Тимофеевский свернул в переулок, названия которого я не разглядела из-за сгустившихся сумерек, потом наша колонна проследовала на улицу Танкистов и, пройдя ее до конца, вышла на Тургенева.
Могло бы показаться, что Тимофеевский догадывается о том, что за ним следят, и нарочно петляет, но, со слов Шурочки, я знала, что это всегда входит в планы администратора-конспиратора.
Наконец я заметила освещенную вывеску пункта обмена валюты и подумала, что именно здесь мы и остановимся. Но нет, Тимофеевский промчался мимо. По-моему, это было уже чересчур.
К тому времени, когда он соизволил притормозить возле обменки «Неон», мы исколесили чуть ли не половину города.
Я засняла красочную вывеску «Неона», заходящего туда Шурочку, стоявшую метрах в двадцати «Волгу» и затем, снова замаскировав камеру в сумке, смело направилась вслед за Лугановым. Мне теперь было наплевать, заметит меня Веня или нет.
Кроме Луганова, в тесном полуподвальном помещении находились еще трое: пожилой мужчина, обменивающий доллары на рубли, который стоял перед Шурочкой, кассир и охранник в милицейской форме.
Я пристроилась за спиной Луганова, поставив сумку с включенной камерой на карнизик перед стеклом и, когда он поменял деньги, развернулась на сто восемьдесят и вышла вон.
Теперь мне предстояло, пожалуй, самое трудное: обогнать машину Шурочки и первой прибыть к почтовому ящику Тимофеевского. Я до предела втопила педаль газа и, если так можно выразиться про «четыреста двенадцатый» «Москвич», пулей рванула на Рахова. По плану Шурочка должен бросить деньги в ящик и удалиться, я же должна была заснять этот момент с верхней площадки. Шурочка обещал, что постарается получше продемонстрировать деньги перед камерой.
Самое трудное мне удалось. Я прибыла на место первой. Дальше тоже все прошло отлично. Шура помахал зеленой пачкой в воздухе, мне даже показалось, что я слышала шелест долларов, и брезгливо опустил их в узкую щель почтового ящика Тимофеевского. Минут через тридцать, когда Шурин след давно простыл, появился и сам конспиратор. Только на этот раз его привез шофер. «И когда Веня все успевает?» — подивилась я, глянув из окна подъезда.
Кадры с Тимофеевским вышли несколько хуже предыдущих. Мне удалось снять его только со спины. Сопя и отдуваясь, он поковырялся в замке ящика, затем закрыл его и стал подниматься пешком. Я же, стараясь ступать как можно бесшумнее, пошла на четвертый этаж. Оттуда мне было слышно его тяжелое дыхание и позвякивание ключей. Заместитель главы администрации, ничего не подозревая, отправился на покой в свою одинокую, но роскошную квартиру. А был ли он одинок, имея сейчас в кармане три тысячи долларов? И так каждый понедельник!
Вернувшись «домой», я обнаружила Юльку сидящей у телевизора. Она внимала последним новостям нашей губернии.
— Ой, Татьяна, — взволнованно воскликнула она. — Представляешь, сейчас передавали, что у нас в пригороде повесилась одна женщина. Она оставила предсмертную записку, что ей нечем кормить своих детей. Какой кошмар! До чего дошла страна! Это же ужас какой-то!
— Согласна, — лаконично ответила я и машинально погладила рукой глянцевую кожу сумочки, в которой находилась видеокамера.
Около одиннадцати вечера, как и было условлено заранее, позвонил Луганов. Мы договорились встретится с ним через пятнадцать минут в Юлькином дворе. До этого времени я уже успела просмотреть новые киноленты и осталась ими весьма довольна.
Когда я села рядом с Шурочкой, он немедленно разразился гневными тирадами:
— Нет, ты мне ответь, какого черта ты подставила меня перед Эдиком?
— Ты имеешь в виду рыжего? — спросила я.
— Не рыжего, а Эдика! — поправил меня Шурочка. Он весь кипел от злости.
— Да чем же я тебя подставила, Саша? Ведь все прошло довольно гладко. Материалы получились отличные.
— Ничего себе гладко! Сначала к Эдику подкатываешь ты, потом твой поганый мент…
— Не поганый мент, а Сережа, — в свою очередь поправила я Шурочку.
— А Эдик после этого думает, что я продался ментам! — не обращая внимания на мое замечание, продолжал Луганов. — А что ему еще думать? Я сижу, принимаю взятки, а за соседним столом на нас пялится подружка мента.
— С чего ты взял, что Эдик подумал, будто я связана с милицией?
— Ну он же не дурак! Сначала ты меня ищешь, Эдик молчит, а следом этот мент…
— И Эдик тебя сдал, — прервала я его.
— Ну… — замялся Шурочка, — Ну, не это главное.
— Правильно, — согласилась я. — Главное, что рыж… Эдик не успел ничего сообщить Вене.
— Да он и не собирался. Он же у него давно в опале.
— А что это означает.
— Ну, не любит его Веня больше. У него сейчас появились другие фавориты. На сборе денег не хватало трех чуваков? Вот они-то теперь и стали его избранниками.
— А ты? — не удержалась я от вопроса.
— Я сам пошел в отказ, — недовольно буркнул Шурочка и закурил. — Надоело все. Короче, когда с ним кончать будем?
— Ты кассету принес?
— Принес, — кивнул он и достал из кармана кассету, из-за которой и разгорелся весь этот сыр-бор.
Я взяла ее и взвесила на ладони. Веса в ней практически не было, но зато сколько могли стоить она и та, что лежит у Юльки дома? Сколько бы выложил за них Тимофеевский? Словно прочитав мои мысли, полушепотом заговорил Луганов:
— Слушай, а может, предложим Вене купить ее у нас? Представляешь, тогда можно будет всю жизнь не работать! У него ведь денег просто невероятное количество. Все собирается в депутаты какие-то. А для этого, сама знаешь, много надо иметь. Реклама там, и все прочее…
— Нет, Шурочка, — покачала я головой, — жить, не работая, вредно для организма. Жиром заплывем.
— Ты знаешь, подруга, если бы я был уверен, что, продав эти кассеты Вене, останусь живым, ни минуты бы не колебался. Почему одним все, а другим хрен с маслом?
