Фридрих Незнанский - Первая версия
— Расскажите мне о Филине. Что это за птица такая? — Я почувствовал, что Алексею Сергеевичу можно доверять.
Было в нем что-то такое, что сразу располагало к нему. Какое-то сочетание внешней сентиментальности и добродушия с твердой волей и ясным умом.
Филин... Когда-то я знал его слишком хорошо. Мы вместе учились на журфаке, даже немного соперничали. Нам обоим светило блестящее будущее. Острое перо, знание языков, безупречная биография до седьмого колена. Это было время «оттепели», самые радужные надежды носились в воздухе. На стадионах читали стихи, а на кухнях обсуждали политику партии. Менялись старые кадры. Многих молодых деятелей культуры стали выпускать за границу. Мы с Семеном оказались в то время самыми молодыми журналистами-международниками. Да и само это наименование именно тогда родилось. Можно считать, что мы были родоначальниками жанра и могли писать не только гадости.
По небольшому мосту мы пересекли закрытый водоканал, по которому поступает в Москву питьевая вода. Алексей Сергеевич с улыбкой сообщил, что раньше канал охраняли лучше. Теперь же какой-нибудь шпион при желании вполне мог бы отравить пол-Москвы, и его бы долго ловили...
— Да, это были замечательные годы. Мы тогда с Семеном работали в Нью-Йорке. Он — от «Правды», я — от «Литературки». Его статус, сами понимаете, был, конечно, выше. Но у меня, в свою очередь, были тоже немалые преимущества — я писал для самой либеральной советской газеты. Так что мог себе кое-что позволить... Журналисты-международники, я думаю, вы об этом знаете, делятся на две основные категории.
Алексей Сергеевич поднял ладонь и стал загибать пальцы, словно дошкольник, пытающийся сосчитать, сколько же будет, если к одному прибавить один.
Первая — просто журналисты, вторая — разведчики, работающие «под крышей». Это, конечно, не значит, что «просто журналисты» были органам неподотчетны, но все же... Как я позже понял по многим вещам, Семен Филин был связан с органами, возможно, еще до поступления в университет. Потому-то его карьера и катилась как по маслу. Вы помните, что позже он стал работать на телевидении, где выступал в роли главного специалиста по СИТА. В нем как-то странно уживались и подлинная любовь к Америке, и постоянное желание облить ее немножечко грязью. Кажется, он это делал не только по служебным обязанностям. Удовольствие получал. Знаете, ведь это чувствуется. Так вот, с его карьерой все обстояло прекрасно, а с моей же вовсе не так. Как будто кто-то постоянно вставлял мне палки в колеса, если можно так выразиться. — Он усмехнулся, и горечь прошлых поражений выступила на его лице, ставшем вдруг жестким и напряженным. Помедлив, он продолжал: — Второй раз я был в долгой командировке в Штатах уже в начале брежневских времен как корреспондент ТАСС. Но после возвращения в Москву лучшей заграницей для меня стала Челюскинская. Вы же знаете, что тогда ничего не объясняли, то ли кто-то настучал, то ли просто хотели меня заменить своим человеком. Так я и проскрипел до пенсии в отделе информации ТАСС.
— В нынешние времена вы не пытались узнавать, с чем была связана ваша отставка?
Алексей Сергеевич помолчал, задумавшись.
Знаете ли, нет. Особо не пытался. Все это достаточно противно. Да и поезд давно ушел. Я, если честно сказать, не хотел бы сейчас узнать имена конкретных людей, от действий которых «пострадал». Все, что ни делается в этом лучшем из миров, — к лучшему. Все это дало мне возможность спокойно жить на старости лет. В определенном возрасте особенно остро начинаешь понимать, как важна чистая совесть. Важнее всего остального. Денег, славы, заграницы. К тому же я кое-что все-таки знаю... Просто изменилась политика. В те времена, насколько я понимаю, шла серьезная борьба между ведомствами чисто идеологическими и органами, точнее разведкой, то есть Первым главным Управлением комитета и идеологическим отделом ЦК. Понятно, что эти ведомства по-разному стремились использовать зарубежных корреспондентов. Правда, я, по большому счету, не удовлетворял ни ту, ни другую сторону. К концу шестидесятых разведывательное «лобби», судя по всему, одержало победу. Довольно быстро отовсюду были отозваны «чистые» журналисты. Их места заняли кадровые разведчики. Ну и я, естественно, попал под это сокращение. А Филин... Что — Филин? Он с самого начала занимал «свое» место.
— Одно время по Москве ходили слухи, что он кадровый полковник органов, это соответствует истине? — поинтересовался я.
Зотов засмеялся.
Сейчас-то он, надо думать, никак не менее генерала будет. Но тогда это могли быть только слухи. Если ему и присваивали звания за особые заслуги и выслугу лет, то об этом знал только председатель КГБ, начальник отдела кадров и несколько членов Политбюро во главе с Генеральным секретарем. Видите ли, Филин играл не совсем ту роль, какую мы обычно приписываем разведчикам. Никаких контейнеров, шифрованных поздравлений с Седьмым ноября, бесцветных чернил и капсулы с цианистым калием в зубе мудрости... Он работал на более высоком уровне. Мало того, ребята из ЦРУ прекрасно знали, кто он такой. Как и наши ребята в Москве знают американцев — ху из ху на самом деле.
Он опять усмехнулся.
— Вы, конечно, понимаете, что такое — «агент влияния»? Об этом в последнее время много писали.
Я понимал.
— Но они тоже делятся, грубо говоря, на две категории. Скрытые и явные. Скрытые, это понятно. Человека долго готовят, потом он прикидывается невинной богатой овечкой, живет согласно хорошей легенде, делает хорошую карьеру, в общем, становится большим американцем, чем дядюшка Сэм. Второй же тип — это классический Филин. Птица, так сказать, ночи, но про это все знают. Их роль вовсе не в том, чтобы воровать чертежи подводных лодок или тайны новых технологий, их дело — осуществлять посредническую миссию между нашими и тамошними правителями. Все это противостояние идеологий лишь для населения. На самом деле сильные мира сего всегда и обо всем прекрасно договорятся. Но далеко не все контакты возможны на официальном уровне. Такие тонкие миссии и поручаются людям типа Филина.
— Какого рода миссии, на ваш взгляд, приходилось выполнять Филину?
Я мало знаю, но кое-что могу предположить. Через него шли практически все неофициальные контакты между штатниками, Фиделем и нами. Причем Филин был едва ли не лучшим другом самого Фиделя и одновременно прекрасно ладил с лидерами кубинской оппозиции в Майами.
Мы подошли к церкви, около которой располагалось заросшее, но аккуратное кладбище. Алексей Сергеевич предложил зайти в храм.
— У нас тут хороший хор, — сказал он тоном знатока и неловко перед входом перекрестился. Добавил: — Только для того, чтобы его послушать, приезжайте как-нибудь в воскресенье или на церковный праздник. Сегодня-то простая вечерня, три старушки поют.
Мы вошли. В самом деле три ветхие старушки дрожащими голосами вторили мощному напеву батюшки. На батюшке впору было воду возить — молодой, крепкий, розовощекий, чего не скрывала даже окладистая русая борода. Голос у него был хорош.
Когда мы вышли из церкви, к нам протянулись сухие ручки двух чистеньких старушек, стоявших на паперти. Мы дали каждой по пятьсот рублей. Те так горячо благодарили, что мне стало неловко. Не люблю, когда благодарят. Алексей Сергеевич сказал, что на этом кладбище похоронен известный московский художник Виктор Попков, которого по дурости застрелили инкассаторы.
— Говорят, с того случая, — добавил Зотов, когда мы уже отошли от красивого, резного могильного памятника, — художники ненавидят инкассаторов лютой ненавистью, а инкассаторы, соответственно, ненавидят художников. Такие вот средневековые страсти. А вы говорите — Филин!
По дороге к даче Алексей Сергеевич рассказывал мне о книге, которую вот уже два года писал:
— Я был знаком со множеством занимательнейших людей. Среди них были и очень знаменитые, и никому до поры до времени не известные. Я знал Королева, академика Тамма, брал интервью у Джона Кеннеди и бывал на приемах его жены... Кстати, знал и всех американских послов за последние двадцать лет.
— Что вы можете сказать о Самюэле Спире?
— Это был милейший человек. Он странно погиб год назад. Я читал об этом в «Нью-Йорк таймс». Теперь ее, слава Богу, можно спокойно купить и сын мне ее более-менее регулярно привозит. Близко я Спира, конечно, не знал. К тому времени я был несерьезной фигурой. Пешкой, которой не суждено выбраться в королевы.
В двух шагах от дороги в кустах расположилась уютная компания местных мужичков. Заметив нас, один из них приветливо замахал рукой с пустым стаканом:
— Сергеич! Причаститься не желашь?
— Спасибо, Коля, нас гости дома ждут.
Мы прошли мимо, а «Сергеич» объяснил мне, что Коля за символические деньги помогает ему содержать дом в относительном порядке и, вообще, он очень неплохой парень. У меня не было оснований ему не верить.
