Эдуард Хруцкий - Страх (сборник)
– Это как же нет, – Никитин вытащил из кармана сверток, – специально в Елисеевском взял. Ветчина со слезой. Думал, у меня посидим.
Они прошли к закрытому лодочному павильону, сели на ступеньки.
У Никитина и газетка нашлась.
По первой выпили молча. Зажевали ветчиной.
– А я из МУРа ушел, – сказал Никитин.
– Это как же? – удивился Данилов.
– Да очень просто. Вызвал меня после партсобрания Муравьев и начал учить жить. Я ему и сказал все, что о нем думаю.
– Все сказал?
– Все.
– Тогда давай еще по одной.
Наташа вышла на балкон и сразу же увидела мужа, сидящего с кем-то на ступеньках у пруда. Он ничего не говорил ей, но она все знала. Знала и молчала – не хотела расстраивать его…
* * *– Ты чего застрял? – крикнул начальник. – Давай, Ваня, окрошки похлебаем.
За столом он, выпив рюмку, пожевал помидор и сказал:
– Ты, Иван, должен знать все. После ареста Абакумова началась чистка органов. На тебя хотели уголовное дело завести, да Свиридов его поломал. Игнатьев с Хрущевым виделся, сказал, что не все хорошо в московской милиции. А тот ответил: «Список дайте, я подпишу». Вот такие дела. Считай, что отделался легко. Тебя хотели старшим опером в 10-е отделение назначить, а звание привести в соответствие с должностью. Очень Сажин и Муравьев старались сделать тебя капитаном. Отбились мы. Поедешь в райцентр на сто первый километр начальником уголовного розыска в райотдел. Должность майорская, оклад соответственный, но звание мы тебе сохранили. Кстати, знаешь, кто там начальник?
– Нет.
– Твой давний знакомец Ефимов.
– Ефимов… Ефимов…
– Он в сорок втором участковым был, когда вы дело убитого предколхоза поднимали.
И Данилов вспомнил высокого бравого парня, из бывших фронтовиков, списанных в тыл по ранению. Вспомнил, как тот радовался, когда ему за операцию против банды Музыки дали звание старшины.
– Он, когда узнал, что ты едешь к нему, от счастья чуть не уделался. Территория у него тяжелая, «зона сотка». Все уркаганы там. Мы думаем, что большинство московских разбоев готовится именно в этом районе. Кстати, это и было наше обоснование перед начальником ГУМа[2]. С кем вчера на пруду водку ночью жрал?
– Кто стукнул? Что, меня пасут?
– Пасут… – Начальник лихо опрокинул рюмку. – Пасут. Тоже мне, коронованная особа. Наташа тебя с балкона срисовала.
– А мне ни звука. – Данилов выпил.
– И правильно сделала. Теперь тебе еще один сюрприз. Ты вчера с Никитиным пил?
– Предположим.
– С ним. Значит, знаешь, что его из МУРа турнул твой воспитанник?
– Знаю.
– Принимая во внимание сложную оперативную обстановку в Московской области, мы его тоже откомандировали в райцентр. Замом к тебе.
– Вот спасибо.
– Помни, должность замначальника райотдела по оперработе вакантна, через месяц-другой постараемся тебя протащить на нее. Областное управление согласно, но считают, что ты должен пару месяцев повкалывать на земле.
МОСКВА. ТЕМ ЖЕ ВЕЧЕРОМ
* * *«Московское время девятнадцать часов сорок минут, – проговорил маленький приемник на директорском столе. – Передаем песни советских композиторов».
Сладкий тенор Ефрема Флакса заполнил маленький кабинет директора:
По мосткам тесовым вдоль деревниТы идешь на тонких каблуках.
Пора. Скоро инкассаторы приедут. Выручка сегодня хорошая. Спасибо, что шевиот недорогой подкинули и габардин Можайской фабрики. Со всей Москвы покупатели понаехали.
Значит, план будет. И соответственно – премия. Правда, те, кто радостно выходят из магазина с отрезами, наверное, никогда не узнают, сколько башлей он, Семен Гольдман, отвез в торг и на базу.
Сволочи. Не дают честно торговать. Чуть что – ОБХСС его, Гольдмана, возьмет за задницу и в Таганку. А они будут спокойно сидеть в своих кабинетах, выступать на партсобраниях и брать башли у новых дураков.
Гольдман зашел в бухгалтерию. Главбух Анна Николаевна и хорошенькая кассирша Верочка сортировали деньги.
– Уже два недельных плана сделали, – подняла голову Анна Николаевна, – а торговля идет вовсю.
– Хорошо бы, девочки. Хорошо бы. Давайте я вам помогу.
Гольдман снял пиджак и уселся за стол.
А в торговом зале ажиотаж поутих. Покупателей оставалось человек двадцать.
Внезапно в магазин вошли трое.
– Всем оставаться на местах, – скомандовал один и вынул пистолет. – Мы из МГБ.
Люди замерли. Кассирша, получавшая деньги, выронила купюры.
Один из вошедших закрыл дверь, повесил табличку «Закрыто».
– Всех попрошу пройти в подсобное помещение, – скомандовал старший.
Видимо, люди из МГБ хорошо знали планировку магазина. Они быстро загнали покупателей, продавцов и кассиршу в подсобку и заперли там на ключ.
– Вам кого? – удивился Гольдман, увидев в дверях бухгалтерии посторонних людей. – Сюда нельзя, товарищи. Это служебное помещение.
– Давай деньги, жиденок! Ну!
Гольдман увидел пистолет, попятился, загораживая женщин и стол с деньгами:
– Это народные… Вы не смеете…
Один из бандитов оттолкнул его, и директор отлетел к стене, больно ударившись спиной об угол сейфа. От боли на несколько секунд он потерял сознание, а когда пришел в себя, то увидел, как бандиты укладывают в чемоданчики пачки денег.
Гольдман был человеком тихим, трусливым даже. Он постоянно боялся всего: начальства, ревизоров из торга, ОБХСС, соседей.
Но он увидел, что сейчас унесут деньги, и понял, что отвечать будет он – перед торгом, ревизорами, ОБХСС, и этот страх сделал его решительным и сильным.
Гольдман вскочил и табуреткой – откуда силы взялись – ударил одного из нападающих по голове.
Один из бандитов поднял руку с пистолетом, но Гольдману было уже все равно, он бросился на него.
Грохот. Что-то сильно ударило его в грудь у самого сердца, и надвинулась темнота.
МуравьевНачинался первый акт второго действия. Занавес поднялся, и на сцене вновь была комната в доме покойного капитана Железнова, и жена его Васса вышла из больших белых дверей…
– Товарищ комиссар.
Муравьев оглянулся, рядом с его креслом стоял милицейский майор.
– В чем дело? – недовольно спросил Игорь.
– Вас к телефону срочно.
– Кто?
– Замминистра Кобулов.
Игорь встал и пошел к двери.
В комнате администратор почтительно поглядел на него, отметил, что большой начальник – молодой и красивый, и деликатно вышел.
– Муравьев.
Трубка молчала.
Потом казенный голос произнес:
– Ждите.
– Ну, как спектакль?
– Нормально, товарищ генерал-полковник.
Опять тишина, и потом чуть с кавказским акцентом его спросили:
– Театр любишь? Да? Мы зачем тебя в милицию послали, а? Молчишь? Укреплять ее чекистским авторитетом. Абакумовский сор вымести. А ты что делаешь, а?
Игорь молчал.
– Пока ты по театрам ходишь, бандиты людей убивают и магазины грабят. Разберись на месте и доложи.
– Слушаюсь.
Но этого Кобулов уже не слышал: он бросил трубку раньше, чем Муравьев ответил.
– Налет на магазин номер 69 в Кутузовской слободе, – сказал за его спиной чей-то голос.
Муравьев оглянулся и увидел давешнего майора.
– Вы кто, собственно, майор?
– Майор госбезопасности Соловьев, ваш порученец.
– Давно вы мой порученец?
– С шестнадцати часов.
– Машина?
– Ваша у подъезда, для Инны Александровны транспорт вызовем.
– Спасибо. Отвезешь ее домой – и ко мне.
– Есть.
И пока он ехал в машине к далекой Кутузовской слободе, он думал о том, что нужно сделать все, чтобы вернуться обратно в центральный аппарат МГБ, к легкой работе с перепуганными мастерами культуры, которые так охотно шли на контакт с чекистами.
Грязная, неблагодарная работа сыщика была уже не для него. Пусть эту грязь выгребают другие. Такие, как Данилов, Никитин, Самохин. Вот Сережка Белов ушел из угрозыска, говорит, над докторской работает.
Нет, это не для него. Стать генералом для того, чтобы тебя из театра дергали? Увольте.
Но все же он был опером. И неплохим. Умел зацепить, умел размотать. С агентами работал умело. Ну что ж. Надо показать бывшим коллегам, что он еще не разучился работать.
У дверей магазина стоял милиционер. Увидев генерала, он судорожно рванул руку к козырьку.
Муравьев бросил небрежно пальцы к козырьку, вошел в услужливо открытую дверь.
В торговом зале оперативники допрашивали перепуганных покупателей, плакала кассирша, эксперты искали отпечатки.
К Муравьеву подошел Самохин. Он теперь был начальником отдела, занимавшегося вооруженными грабежами.
– Товарищ комиссар… – начал он.
– За что можно уцепиться? – перебил его Игорь.
– Только приметы.
– Собака?
– Потеряла след в проходных дворах, потом взяла и привела на пустырь.
– Много взяли?
– Девяносто семь тысяч шестьсот сорок рублей.
