Галина Романова - Черная корона
Где эта сладкая парочка успела пересечься, Калинкину было по барабану. Не оставлял равнодушным тот факт, что Илья смотрел на него не по-доброму, а потом и вовсе вызвал поговорить. И разговор этот совсем Калинкину не понравился. Не столько из-за того, что Илья попросил его не цепляться к девчонке, а из-за того, что…
Халев и в самом деле намеревался сделать Александре предложение. И бормотал что-то о своих глубоких серьезных чувствах смущенно. А когда Калинкин попытался было его предостеречь, сграбастал его воротник громадной ладонью и прошипел:
— Не смей, Димон, слышишь! Не смей так о ней говорить! Тащишься от своих «Барби» пустоголовых, вот и тащись. А Саньку не тронь, удавлю!
Вот такой у них сегодня случился с Илюхой разговор. Сначала с его избранницей, а потом уже с Илюхой. Неприятно было Калинкину — и еще немножечко больно. Так и хотелось традиционно осадить Халева, напомнив, что свои же ребята, чего же из-за бабы-то. Не стал, поостерегся. Пускай разбираются как хотят. У него на сегодня свидание с красивой дорогой девчонкой назначено. Все остальное — пыль…
— Извини, Дима, я сегодня не смогу с тобой увидеться, — пробормотала со смущением его новая знакомая в телефонную трубку.
— Почему? — сразу ощетинился Калинкин, заподозрив неладное. — Что во мне не так? В чем причина?
— При чем тут ты! С тобой все в порядке, даже очень, просто сегодня приезжает мой отец из заграничной командировки, и все запланированные ранее мероприятия отменяются в связи с этим.
— А-а-а, ну отец — это, конечно, уважительная причина. А когда сможем увидеться?
Он еще надеялся, он еще верил, как дурак, что сможет подсадить такую вот штучку, от взгляда на которую бурлит внутри и вслед тебе с ней оборачиваются и завидуют исподтишка.
— Я не знаю, — очень твердо и серьезно ответила его новая знакомая. — Как только смогу, я позвоню. Пока…
Она не сможет и не позвонит, понял Калинкин.
Прыгнул на диван, пристроил голову на подушку, сложил ладони под щекой и уставился невидящим взглядом на прямоугольник окна, за которым угасало пекло изнурительно долгой пятницы.
И не приезд отца тому причина, а причина в нем самом. Чем-то отпугивает он подобных красоток, и вряд ли только содержимым своего тощего кошелька. Что-то в нем и с ним не так. Что?!
— Ты никогда не пытался увидеть в женщине человека, ты видишь лишь тело и ничего более… — вспомнились ему слова Александры по этому поводу. — А этого мало! И какой бы глупышкой ни была девушка, ей мало одного лишь любования ее красотой. Денег хочется, да, но не только этого, поверь! Потом, всем нам хочется одного — чтобы нас любили и чтобы нами дорожили. Не грудью, ногами, портретом лица, а душой. А душу ты, Дим, никогда и не пытался понять. Она тебе просто-напросто не нужна. И любая женщина это почувствует, она этого не сможет пропустить.
Неужели она права? Неужели эта малышка с серьезными серыми глазами права и ему действительно не нужна чья-то душа, характер, личность и не хочется погружаться так глубоко и серьезно, довольствуясь лишь телом? Неужели…
Неужели он настолько глуп и поверхностен?! Никчемен и несерьезен?!
Чертовщина какая-то! Самоедство полное! Так и до комплексов рукой подать. А ведь все она — Сашка! Она виновата! Наговорила кучу всего, а сама…
А сама замуж собралась за Илюху. А его это, между прочим, не оставило равнодушным, да! Себе ведь можно признаться в этом, хотя бы теперь.
Мало того что не оставило равнодушным, так еще и расстроило до ломоты под левой лопаткой. И как-то впервые осознал Калинкин, что Санька-то как раз и есть та самая девушка, которая ни за что не бросила бы куст сирени, который он посадил своими руками, и яблоню не позволила бы выкорчевать, приговаривая совсем как его мать:
— Пускай не плодоносит, пускай старая, зато ее мой муж сажал. Разве я могу ее сгубить да под топор пустить? В ее корнях часть и его жизни тоже. Пускай живет хотя бы она пока…
А теперь Александра Степановна выскочит замуж за Илюху, и все! Второй такой он не найдет уже никогда. Второй такой просто не существует. С таким вздорно-дерзким подбородком, зовущим ртом и темными проницательными глазами.
Проморгал, называется!
Звонок в дверь застал его врасплох. Он как раз начал дремать, размечтавшись. И мечтал, смешно признаться, о Саньке. О том, как она поссорилась с Илюхой. Разорвала с ним все отношения. Как бросилась ему, Калинкину, на грудь, снова ворвавшись к нему в квартиру в коротких шортиках и маечке. Разрыдалась при этом и все жаловалась и жаловалась. И все стонала, что все ее беды из-за него — Калинкина. Что любила и любит она только его и…
И тут звонок в дверь. Долгий такой, пронзительный.
Калинкин дернулся всем телом. Приподнял голову и постарался вспомнить, снилось ему только что все это про Александру или мечталось. Если мечталось, то оно понятно. А если снилось, то это было неплохим предзнаменованием. Сон ведь мог оказаться и вещим.
— Иду, иду! — заорал он, натягивая футболку и шорты, схватив их в охапку со стула рядом с диваном. — Иду, хорош звонить!
Он дважды повернул ключ в замке, распахнул дверь и едва не охнул. За дверью и в самом деле стояла Александра. Вместо шорт и майки на ней были джинсы и водолазка. И глаза ее не были в слезах, и на грудь она ему не бросилась, а Калинкин все равно обрадовался. Неужели сон и впрямь начал тут же сбываться?
— Привет, — улыбнулся он смущенно и принялся приглаживать волосы пятерней. — Проходи.
— Я не за солью и не на чай, — с пониманием хмыкнула она, воинственно уложив руки на талии и отставив правую ножку чуть в сторону. — Собирайся, у нас двойное убийство.
— Убийство? А мы при чем? Пусть опера едут, — забрюзжал тут же Калинкин, не двигаясь с места.
— Никого нет из убойного. Кто-то уже по вызову уехал. Кто-то в больнице. Кто-то в отпуске. Никого нет, понятно? Собирайся, начальник позвонил мне. У тебя три минуты. — Александра повернулась к нему спиной и пошла к лестнице. — Машина уже во дворе.
— Слышь, Александра Степановна, — вспомнил Калинкин обиду дня. — А чего же ты своему любимому не позвонила? Илюха бы прискакал с радостью, да еще и с букетом!
Она притормозила на мгновение. Глянула на него как на ископаемое и буркнула:
— Дурак! — Потом сочла, что этого будет маловато, и добавила: — Начальник велел тебя взять. Думает, что ты лучше справишься.
— А ты так не думаешь?
Он все еще топтался на пороге, глядя ей вслед, хотя должен был уже одеваться. Топтался и приставал с глупыми вопросами.
А может, и не глупыми были они вовсе, а вполне нормальными. И приставал потому, что знал: больше возможности поговорить не будет. В машине народу наверняка набилось тьма. Из прокуратуры, водитель опять же, эксперт. Она сядет у окна, отвернется и не проронит ни слова. На месте происшествия тоже не особо поговоришь. А знать хотелось!
— А ты так не думаешь, Александра Степановна? — повторил он, не дождавшись от нее ответа.
— Все, что я о тебе думаю, я тебе уже давно и сегодня сказала. Дополнений не будет.
Вот так вот! Получил, Дмитрий Иванович? Переваривай теперь и думай в следующий раз, как хорошими девчонками разбрасываться.
Брюки и рубашку Калинкин, вернувшись со службы, бросил в стирку. Еще две пары были, но лежали свернутыми и непоглаженными на полке. Пришлось доставать из корзины для грязного белья те, в которых был сегодня днем, отряхивать щеткой и снова натягивать на себя. Измялись, конечно, но что было делать. Не включать же утюг, не раскладывать гладильную доску и не приниматься наводить исчезнувшие стрелки. Сойдет и так. Тем более что никого, кроме него, кажется, это не волновало.
Надо же, она обратила внимание на его помятость. И даже носиком повела, явно чувствуя специфический запах одежды, извлеченной из корзины для грязного белья. И отодвигаться тут же принялась, стоило ему присесть с ней рядом.
— Уж извините, Александра Степановна, не успел погладиться, — прошептал он с издевкой. — Спать собирался. А тут кому-то кого-то приспичило убить. И это в канун выходных, а!
— Убийство, судя по всему, произошло ночью. Сообщили об этом только теперь.
— Да? А чего так?
— Трупы мужа и своей домработницы обнаружила хозяйка дома. Она вроде бы просидела взаперти все это время в комнате для гостей. А когда выбралась, то обнаружила два мертвых тела. Побежала к соседям, вызвала милицию.
— А что сначала: к соседям побежала или вызвала милицию и как ей удалось выбраться из запертой комнаты? — тут же начал приставать к ней Калинкин, еще ни о чем таком не подозревая.
Приставал просто так, по инерции, просто чтобы слышать ее голос и наблюдать в профиль за тем, как плавно шевелятся ее губы. Что она могла ему сообщить? Да ничего. Сейчас приедут на место происшествия, и все прояснится. А пока…
