Джорджо Щербаненко - Венера без лицензии
Из всех четверых только Давид остался в пиджаке. Вот, пожалуй, еще одно утешение, кроме кондиционера: он вдруг обнаружил, что в мире есть пиво, и угасшая было страсть снова вспыхнула с такой силой, что антиалкогольная терапия сразу продвинулась вперед семимильными шагами; от пива, правда, поправляются, но чтоб напоить им такого, как Давид, нужно не меньше бочки. С уменьшением в организме количества алкоголя Давид вновь обрел дар речи и вкус к жизни. Еще совсем недавно глупо было и надеяться, что он произнесет, держа в руках хрустальную вазочку:
– Кому положить паштета?
Маскаранти покачал головой, за ним Карруа (он тоже был здесь, тоже снял пиджак и усердно жевал, не вынимая изо рта сигареты). А Дука последовал их примеру, с нежностью глядя, как Давид опустошает вазочку, намазывая паштет на хлеб. Если так пойдет, то дней через десять его пациент сможет спокойно обойтись минеральной водой и молоком.
– Начнем сначала, – сказал Карруа, кладя сигарету на кофейный фильтр. – С фотографа.
Маскаранти, как всегда, не выпускал из рук блокнота.
– Исчез, – заявил он. – На улице Фарини, семьдесят восемь, за день до смерти Альберты никого не осталось. И ни к чему не придерешься. Помещение снял года полтора назад какой-то немец, но хозяин и привратник видели этого немца от силы раза два, а в Салоне промышленной фотографии работал тот молодой человек, друг немца, по фамилии то ли Казерли, то ли Казелли... Его привратник, непонятно почему, тоже почти не видел. Но теперь уже год, как оба окончательно испарились.
– Но немца-то можно разыскать, – заметил Карруа. – Без документов помещения в аренду не дают.
– Конечно, вот они, копии документов. – Маскаранти, щеголяя своим южным выговором, начал вставлять гласные в слова, которые на протяжении тысячелетий в Шварцвальде этих гласных не имели. – Фамилия и адрес вымышленные, во всяком случае, полиция Бонна, где этот тип якобы должен проживать, на наш запрос ответила, что ничего похожего на это имя не числится ни в отделе регистрации гражданского состояния, ни в архивах.
Сколько трудов положил Маскаранти, чтобы найти фотоателье по одному-единственному номеру, и нате вам – спустя год там даже следов не осталось!
– Дело ясное, – сказал Дука, обращаясь главным образом к Карруа, – раз они снимали помещение под вымышленным именем и так спешно выкатились после гибели Альберты Раделли, значит, работа с обнаженной натурой – не прихоть, а большой бизнес. Поэтому привратник должен был заметить, что к ним регулярно наведывались девицы.
– Я расспросил привратника и его жену, – кивнул Маскаранти. – Девицы действительно там бывали, но не так уж часто, а один раз молодой человек сам пригласил их посмотреть, как он работает. Он фотографировал модели машин, грузовиков, молотилок и тому подобное, а девушки, как объяснил, иногда служат фоном, нынче ведь женщин используют как рекламу во всех областях.
Промышленная реклама – отличное прикрытие для порнографических съемок, и оно действовало больше года, в то время как полиция все внимание сосредоточила на студиях художественной фотографии. И, даже прекратив свое существование, это прикрытие все равно действует, недаром Маскаранти сидит весь зеленый от злости.
– Ладно, перейдем ко второй девушке, – решил Карруа.
Главное оружие полицейского – настойчивость, изо дня в день он твердит, что дважды два – четыре, и в конце концов обнаруживает за этим нечто большее; однако в истории с Мауриллой обнаруживать было больше нечего.
– Маурилла Арбати, – цитировал Маскаранти свою записную книжку, – двадцати семи лет, служит продавщицей в «Ринашенте»... постельное белье, полотенца и все такое прочее.
Двадцать семь лет, а на фотографиях выглядит моложе... Скромная служащая большого универмага, в личном деле, на обложке которого красуется большая буква "Р" – знак фирмы, – к ней не имеется никаких нареканий, и вдруг, уже не в очень юном возрасте, пустилась во все тяжкие...
Безусловно, Маскаранти сам отправился в «Ринашенте» переговорить с администрацией.
– Что вы, это невозможно, знаете, сколько девушек у нас служит? Как прикажете искать, если известно только имя Маурилла?
– Вот по этой штуке. Он указал на селектор, связанный с установленными в залах репродукторами. – Передайте примерно такой текст: «Синьорину Мауриллу просят зайти в дирекцию». Нет, лучше так: «Синьорину Мауриллу или кого-либо из ее знакомых просят немедленно зайти в дирекцию».
По вызову начальника является служащая, записывает текст и начинает его передавать – один, два, три раза подряд, затем перерыв, и снова по всем этажам, через десятки репродукторов разносится, оглушая людей, покупающих соски, люстры в стиле Марии-Терезии, ласты, галстуки в подарок папе, – настойчивый призыв; имя Маурилла произносится едва ли не по слогам. Когда дикторша начинает передавать текст в седьмой раз, секретарша вводит в кабинет миниатюрную блондинку, на первый взгляд совсем девочку, хотя, приглядевшись получше, всякий поймет, что она далеко не девочка.
– Маурилла? – спрашивает Маскаранти.
– Нет, я ее подруга.
– Синьор из полиции, – строгим голосом сообщает начальник. – Постарайтесь как можно четче отвечать на его вопросы.
– Как фамилия Мауриллы? – задает Маскаранти первый вопрос.
– Маурилла Арбати, – лепечет блондинка.
Маскаранти, торжествуя, заносит фамилию в записную книжку: за три минуты он нашел вторую фотомодель – вот какой молодец!
– Где она живет?
Блондинка мнется, хочет что-то объяснить, он нервничает, торопит ее: ну же, где живет эта Маурилла Арбати, я немедленно поеду к ней, привезу ее в квестуру и там мы размотаем клубок (Маскаранти еще верит в то, что клубок можно размотать), она ведь тоже фотографировалась, вот пусть и расскажет – как, зачем, кто снимал!
– Адрес! – отрывисто бросает он.
Блондинка пугается и переходит на шепот:
– Улица Нино Биксио, двенадцать. – Предельно четко, как и велел начальник.
– Вы ведь близкие подруги, верно? – делает вывод Маскаранти: чтобы знать наизусть адрес, надо быть очень близкими подругами.
Блондинка не отвечает, но это не важно, у него уже созревал другой вопрос:
– А почему Маурилла сама не явилась на вызов?
– Может, больна? – высказывает предположение начальник.
– Она умерла, – говорит блондинка и бледнеет.
Ее усаживают.
– Что же вы сразу не сказали?! – ярится Маскаранти (ведь если она умерла, значит, он не сможет ее допросить и тем самым размотать клубок).
– Она умерла год назад, – говорит блондинка. – Мне, когда я услышала ее имя по радио, прямо дурно стало – представляете, сколько времени прошло, и вдруг услышать, что ее вызывают в дирекцию, как будто она жива!
А умерла она очень просто, ушла с работы, никому ничего не сказав, даже ей, поехала в Рим, с приятелем, разумеется (блондинка, краснея, сообщает, что был у нее «один»), поехала, значит, искупаться, и там ей, должно быть, стало плохо... короче, на следующий день нашли ее в Тибре, не доезжая Рима, застряла в водорослях, как заброшенная лодка... Маурилла была в купальнике, а на берегу, почти в километре оттуда, лежали ее вещи. Блондинка узнала об этом только через неделю, от ее родителей, когда позвонила, чтобы узнать, что с Мауриллой.
Вот такая простая и понятная история.
Маскаранти записал все данные блондинки, вернулся в квестуру и позвонил в Рим. Арбати Маурилла утонула в Тибре, найдена на таком-то километре, в такое-то время, синьором таким-то. Он даже заказал в архиве прошлогодние римские газеты и прочел хроники и репортажи, изобиловавшие вопросительными знаками: несчастный случай или преступление? Утонула или убита? И не надо тут быть семи пядей во лбу: обе девушки, сфотографированные камерой «Минокс», нашли свою смерть – блондинка на первый день после этого, брюнетка – на четвертый. Одна в Милане, в Метанополи, другая в окрестностях Рима, на дне Тибра. В обоих делах имеется масса неясностей: первое – не слишком убедительное самоубийство, второе – вызывающий подозрение несчастный случай. Теперь неясностям пришел конец: убийцы довольно ловко инсценировали самоубийство Альберты, у нее в сумочке даже лежало письмо к сестре, где она просила прощения за уход из жизни (ее заставили написать или она написала его раньше, в самом деле намереваясь покончить с собой?), а затем обставили смерть Мауриллы как несчастный случай, весьма, надо сказать, странный: миланка ни с того ни с сего едет в Рим искупаться и тонет в Тибре.
Давид, только-только избавившийся от немоты, даже задал вопрос:
– А почему одну убили в Милане, а другую в Риме? – Святая наивность!
А лечащий врач очень терпеливо объяснил ему (Давид единственный, на кого у него хватало терпения):
– Потому что если бы в течение четырех дней здесь, в Милане, нашли сначала блондинку, утонувшую, скажем, в Ламбро, а потом брюнетку, перерезавшую себе вены в Метанополи, то полиция наверняка сопоставила бы эти крайне загадочные смерти и заподозрила бы преступную деятельность. А так одна утонула в Риме и поэтому никак не может иметь отношения к той, что покончила с собой в Метанополи. Таким образом, римская полиция занимается утопленницей, а миланская – самоубийцей, и ни та, ни другая, естественно, ничего не находят, потому что нет связи. Связь восстановили вы, когда передали нам пленку.
