Андрей Троицкий - Амнистия
Очутившись на улице, под прикрытием раскидистых кустов боярышника, Тарасов одернул пиджак, поправил галстук и быстро зашагал прочь от ресторана. Накрапывал дождь, серые сумерки быстро превращались в ночь. Через минуту Тарасов проходным двором вышел на параллельную улицу, встал на тротуаре и поднял руку.
Проезжавшая мимо машина остановилась.
Журавлев пришел в себя уже через минуту. Сперва он встал на четвереньки, затем поднялся на ноги, выбежал из туалета в фойе. Решив, что его противник отправился этой же дорогой, кинулся к дверям.
Но бдительный швейцар, бросился наперерез, решив перехватить убегающего клиента. Журавлев оказался проворнее. Он, оттолкнув швейцара рукой, проскочил мимо него. Выбежал на улицу, пробежал десяток метров по тротуару и остановился. Никого. Отражаясь в мокром асфальте, мигала неоновая реклама ресторана «Домино». По противоположной стороне улице брела женщина с раскрытым зонтом.
Швейцар тоже выбежал на улицу
Взрыв грянул в тот момент, когда Журавлев уже решил возвращаться обратно. Он видел, как разлетелись в мелкие осколки ресторанные витрины, как с петель сорвало входные двери. Кусок толстого стекла с зазубренными краями, вылетел из двери, как огромная бритва, и отхватил голову стоящего у входа швейцара. Покатилась по асфальту темная фуражка.
У Журавлева заложило уши, он зажмурил глаза, отбежал в сторону и остановился.
* * * *Локтев, не обнаружив в кармане зажигалки, встал и направился к официанту, чтобы попросить огоньку.
Взрыв грянул в тот момент, когда пианист на эстраде, объявивший попурри из старинных романсов, прикоснулся пальцами к клавишам.
Локтев увидел ослепительную вспышку, что-то закричал. Он этот крик бесследно растворился в грохоте взрыва. Он почувствовал, как подметки ботинок стремительно отделяются от пола. Горячая волна подняла Локтева вверх, обдала жаром, перевернула в воздухе, бросила в слепящую пропасть.
Со звоном лопнули, разлетелись витринные стекла. Взлетели в воздух столики, стулья. Упала в фонтанчик люстра, обрушился подвесной потолок, посыпалась штукатурка. Разлетелись по сторонам осколки зеркал.
В своем коротком полете Локтев успел удариться головой о стол, задел ещё какие-то предметы. Пиджак лопнул на спине. Взрывной волной Локтева выбросило на улицу, швырнуло прямо на капот стоящего перед рестораном автомобиля. Кубарем скатившись с капота, он ударился головой о передний бампер, упал на асфальт, в темный ручей, стекавший под решетку ливневой канализации.
Локтев лишился чувств.
Сознание возвращалось быстро. С неба падали теплые дождевые капли. В голове плыл малиновый колокольный звон, перед глазами растекались цветистые круги и овалы. Человеческие голоса, ругань, истошные женские крики доносились издалека, словно из другого параллельного мира. Казалось, душа на время отделилась от тела и витает где-то в повисших над крышами домов темных тучах или ещё выше. Душа не хочет возвращаться обратно, в тесную человеческую оболочку.
Локтев приподнялся на руках, встал на колени и, передвигаясь на карачках, проделал пару метров. Затем он сел на асфальт. Из помещения, в котором совсем недавно помещался ресторан, высовывались, лезли вверх бордовые языки пламени. Локтев чувствовал этот жар лицом.
Под разбитой витриной лежал, свернувшись калачиком, какой-то мужчина в темном костюме. Мужчина был жив и занимался важным неотложным делом. Он заправлял в брюки фиолетовые кишки, вывалившиеся на тротуар из распоротого стеклом живота. Кишки расползались по асфальту, никак не хотели залезать на прежнее место, в живот.
В двух шагах от Локтева стоял и дымился черный лаковый ботинок, слетевший с чьей-то ноги. В это мгновение Локтеву захотелось превратиться в черепаху с толстым панцирем, отползти куда-нибудь подальше от этого страшного места. Хотя бы под батарею отопления отползти, под придорожный куст, куда угодно. И там, в тепле и безопасности, провести остаток жизни.
Уличное движение остановилось.
За спиной Локтева пробежали какие-то люди, кто-то засвистел в свисток, редкие вечерние прохожие быстро сбились в группу. Перед группой зевак метался чудом оставшийся целым и невредимым хозяин ресторана Рафик Оганян. Он лил слезы и, поднимая руки к небу, взывал о помощи к Богу. Сквозь звон в ушах до Локтева доносились крики и стенания безутешного хозяина ресторана.
Локтев попытался встать, но не так и не поднялся, оставшись сидеть на мокром асфальте. Небо и земля поменяли местами, затем небо взлетело наверх, а земля упала вниз. В нескольких метрах от Локтева на тротуаре, усыпанном осколками витринного стекла, лежала женщина и смотрела в небо широко раскрытыми глазами.
На ресницы падали капли дождя и ресницы дрожали. Тигровая блузка, светлая короткая юбка намокли. Локтев вспомнил эту женщину, появившуюся в зале вместе с немолодым мужчиной профессорского вида в темном костюме.
Еще несколько минут назад, на дамочку оглядывались мужчины. А теперь… Пышная грива волос сгорела, сжалась, превратившись в грязную мочалку. Вместо ног из-под юбки торчали две бордовые обгоревшие культи, неровные костяные обломки. Кровь мешалась с дождевой водой, сбегала в темный ручей и исчезала под канализационной решеткой.
Локтев хотел позвать на помощь, как-то напомнить людям о своем существовании, но вместо слов промычал, выдавил из себя даже не слова, а что-то совершенно невразумительное. Но тут судорогой свело живот, он снова повалился набок, приподнялся на одной руке. Тут Локтева вырвало, просто вывернуло на изнанку. Он едва не захлебнулся в блевотине, успев в последний момент открыть рот.
Он справился с головокружением и увидел перед собой в луже жалкие останки собственного ужина. Бесцветное бугристое месиво, пересыпанное желтыми вкраплениями кукурузы и пятнышками зеленого горошка. Он тряхнул головой, окончательно приходя в себя.
Да, ресторан взорвали, потом этот пожар, лужи крови превращаются в ручейки, женский труп перед самым носом, кишки, вылезшие из живота незнакомого мужчины. Локтев подумал, что вечер можно было провести в более приятной и, главное, спокойной обстановке.
Огонь разгорался.
Стало совсем жарко. Чувствуя, что больше не сможет высидеть на месте и минуты, Локтев ухватился рукой за бампер автомобиля, подобрал под себя ноги, сел на корточки. Он слышал, как сзади, за его спиной остановилась машина, чуть слышно скрипнули тормоза. Чьи-то руки подхватили Локтева под мышки, потащили, поволокли назад, к этой остановившийся за его спиной машине.
Не зная, куда и кто его тащит, Локтев попробовал упираться, зацепиться пальцами за бампер, но сил не было, он поймал руками только воздух. Через несколько секунд Локтев очутился на заднем сидении автомобиля, увидел склонившееся к нему темное, испачканное сажей и копотью, лицо Журавлева.
– Это вы? – вслух удивился Локтев.
– Адрес, – сказал Журавлев. – Назови свой адрес. Я не знаю, где ты живешь.
Локтев пытался сесть на сидении и почему-то не мог сидеть ровно, его клонило в сторону, пол уходил из-под ног. Он потер рукой лоб, мучительно вспоминая собственный адрес, и, наконец, вспомнил.
– Слышал, шеф? – Журавлев тронул водителя за плечо. – Скорее.
– Я вам за все заплачу, – простонал Локтев.
– На хрен мне твой гонорар, – Журавлев потрогал ладонью разбитый в кровь затылок. – Денег у тебя не хватит за все заплатить.
Машина сорвалась с места, исчезла за поворотом и через минуту окончательно потерялась в лабиринте таганских переулков. Через двадцать минут Локтев смог самостоятельно пройти несколько метров от машины до своего подъезда. Журавлев, расплатившись с водителем, отправился следом.
Он помог Локтеву раздеться, разобрать диван и ушел.
* * * *Утром, стоя перед зеркалом, раздетый до пояса Локтев рассматривал повреждения на лице и груди.
Кровоточила глубокая ссадина на левой ключице, побаливало вывихнутое плечо. Еще тянуло правую ногу, разбитую при падении на капот автомобиля. Что ж, он жив и, в общем и целом, здоров. Но несколько синяков и царапин не в счет. Голова на шее, а шея, слава Богу, не сломана. Шея оказалась крепкой, голова ещё крепче.
Сильно портил внешний вид синяк под правым глазом, отливающий всеми цветами радуги. И ещё рассечение кожи над левой бровью. Плюс легкая контузия, которую невооруженным глазом не заметишь. Но это тоже не в счет.
Локтев заклеил пластырем ссадину над бровью. Царапины трогать не стал, пусть подсыхают. Как ни странно, сильнее всего пострадали обожженные огнем волосы. С правой стороны головы волос осталось совсем мало, над ухом обнажилась странная белая проплешина размером с детский кулак. Левую сторону головы огонь не тронул, довольно короткая стрижка выглядела так, будто её делали неделю назад. Впрочем, так оно и было.
– Ну и видок у тебя, – сказал Локтев своему отражению. – Дикий.
