Энцо Руссо - Мафия изнутри. Исповедь мафиозо
Прежде чем уйти, я спросил у невестки, как было дело. Эта идиотка была не в состоянии связать двух слов. К тому же еще не совсем пришла в себя от страха: она заикалась и говорила сквозь слезы. Она рассказала, что карабинеры вошли, открыв дверь своей отмычкой, когда они обе спали. Они были с пистолетами и автоматами. Их вытащили из постели и перевернули в доме все вверх дном. Они никак не хотели поверить, что меня в два часа ночи нет дома. Но Нучча им не сказала, где я в то время находился. Тогда они отвесили ей пару таких оплеух, что она упала на пол. А они продолжали без конца во всю глотку орать свои вопросы и всячески ее оскорблять, чтобы запугать, а старшина ударил ее коленом так, что она снова упала. Наконец они поняли, что ничего не добьются, и ушли.
У Нуччи уже открылось кровотечение, но невестка не сразу заметила и так прошло больше часа. Более того: если бы одна соседка не вызвала «скорую помощь», эта дура так и дала бы ей умереть лежа на полу без всякой помощи. Доктор, который осмотрел Нуччу, сказал, что еще есть опасность, но, наверно, все обойдется благополучно. Однако ребенка она выкинула.
Козентино указал мне две «норы», то есть места, где я мог спрятаться: одну в деревне, другую в городе. Я не знал, однако, не засветились ли они. Со всеми предосторожностями я разведал убежище в городе: это была новая квартирка на бульваре делла Реджоне. В «норе» уже было двое наших, которые прятались. Вторую половину дня и вечер мы провели, обсуждая случившееся и обмениваясь сведениями. Это было похоже на сводку военных действий. Потом я вышел за газетами и купить чего-нибудь поесть. В газетах были все подробности: фамилии и названия городов. В Палермо операцию подготовил и осуществил полковник Джузеппе Руссо. Я читал сообщения вслух, так как мои друзья то ли мало ходили, то ли совсем не ходили в школу.
На следующую ночь я вновь отправился в больницу. Я так же, как и в первый раз, не хотел рисковать в часы, когда пускают посетителей. Я опять сунул денег главному санитару и он пустил меня в палату. Но Нуччу уже выписали и на ее месте лежала старуха, спавшая с открытым ртом. Идти домой было еще опаснее, не могло быть и речи о том, чтобы позвонить по телефону. Таким образом, пришлось мне вернуться в свою «нору», чтобы не спеша обдумать, как мне быть дальше. А пока что я сходил с ума от желания поскорее увидеть эту бедняжку. Настало время покончить с враньем. Я должен сказать ей правду, и нужно подыскать нужные и точные слова.
После обеда мне в голову пришла одна мысль. Неподалеку от моего дома была мясная лавка — в Палермо их называют «карнеццерия». Хозяйка ее была вдова, тетушка Луиджина, по прозвищу «катаниза», потому что родом она из Катании. Это была славная женщина. Однажды я оказал ей одну мелкую услугу, когда у ее младшего сына были неприятности, и с тех пор она каждый раз, когда меня видела, рассыпалась в благодарностях. Я пошел к ней, внимательно оглядываясь вокруг. Один из наших, у которого был газетный киоск, сказал мне, что сейчас вроде бы все спокойно, но поздно вечером ожидается «большое движение». Войдя в «кариеццерию», я сразу знаком показал хозяйке, что мне надо с ней поговорить. Она тотчас отвела меня в комнатку за лавкой.
— Я хочу попросить вас об услуге, — сказал я. — Мне необходимо лишь дать знать моей жене, что я нахожусь в безопасности, и узнать, как она себя чувствует и не нужно ли ей что-нибудь.
— Могу я ей отнести кусочек мяса? — спросила тетушка Луиджина и отрезала два отличных ломтя телятины. Завернула в желтую бумагу, которая тогда была в ходу, и вышла. Ее сын, стоявший за прилавком, стал молоть кофе, а я оставался в задней комнатке, чтобы меня не заметил, если войдет, какой-нибудь покупатель. И продолжал обдумывать, как установить связь с друзьями, никого не подвергая опасности. Из телефонного разговора с женой Козентино я не понял, арестовали его или нет. Единственной возможностью что-то узнать было установить контакт со связным, который у нас был в полицейском управлении, и услышать от него, кто на воле, а кто за решеткой.
Когда тетушка Луиджина вернулась, в лавке было полно покупателей и я думал, что она какое-то время постоит за прилавком, чтобы помочь сыну. Однако она сразу же вошла в комнатку и затворила за собой дверь. Это была полная пожилая женщина. Она проделала путь туда и обратно чуть ли не бегом и ей нужно было отдышаться. Одной рукой она держалась за сердце, другой оттирала пот со лба. Она поглядела на меня так, что я никогда не смогу забыть.
— Она умерла!
Нучча скончалась в больнице от кровотечения. Вот почему освободилась койка, а вовсе не потому, что ее выписали. Тетушка Луиджина продолжала говорить, держа меня за руку и без конца повторяя: «Бедняжка, бедняжка» и все такое. Бедная, у нее у самой на глазах были слезы. Я ее не слушал. Я поправил кобуру с пистолетом и вышел на улицу.
Сперва я зашел домой. Уже приехали родственники, все женщины и только один мужчина — новоиспеченный муженек одной из сестер Нуччи, бездельник, которого содержала жена-портниха. Была также и тетка Нуччи, которая ее взяла к себе в закусочную, где я с ней познакомился.
— Будь осторожен, Джованни, тебя уже спрашивали два раза, — сказала она, в то время как меня все обнимали и твердили дурацкие утешения. Это был единственный серьезный человек среди всего этого курятника. Я отвел ее в сторону и сунул ей в руку немного денег. В больничный морг я не мог идти. Ей надо было самой обо всем позаботиться. Я сказал, что, по-моему, Нуччу надо похоронить у нее в селении, где похоронены ее родители.
— Будь спокоен.
— Здесь никто не должен трогать ее вещи. И как только будет возможно, пусть все уедут.
— Будь спокоен.
У этой женщины был сильный характер, таких людей, как она, немного. Мы с Нуччей начинали на ее глазах. Помню, как она на меня глядела, стараясь понять, я всего лишь клиент, один из многих, кто хочет «прикадриться» к Нучче, или же у меня серьезные намерения. К своей племяннице она была по-настоящему привязана. И из всех родственников Нуччи я поддерживал отношения только с ней.
Я вернулся в убежище. От Козентино пришло сообщение: в десять вечера я должен быть у церкви Сан Джованни дельи Эремити. От него двое друзей узнали о моем горе и пришли обнять меня. Они спрашивали, что могут для меня сделать: может, мне что-то нужно? Они готовы были отправиться хоть в кабинет самого начальника полиции, чтобы отомстить за меня. Когда же поняли, что я хочу лишь, чтобы меня оставили в покое, они ушли и дали мне спокойно побриться. Я слышал, как они, тихонько прикрыв за собой дверь, чтобы мне не мешать, разговаривали вполголоса в соседней комнате.
Было восемь часов вечера. Я сел в машину и положил пистолет рядом с собой между двух сидений. Если меня остановят, то я и не подумаю удирать. Я поехал в порт Сант-Эразмо и уселся на одной из тех чугунных тумб, к которым привязывают рыболовные баркасы. Еще не совсем стемнело, и последние рыбаки возились со своими удочками и ведерками. Я смотрел на неподвижную грязную воду и думал о своей судьбе. В одну минуту я лишился отца, жены и ребенка. Оставалась только мать, а потом я смогу сказать, что живу лишь для того, чтобы спать и есть. Если я брошусь в воду, то пойду на дно, как камень: успею лишь сказать: «Боже, помоги мне», — и всем моим мучениям конец. Потом я подумал о тех, что приходили за мной с оружием наготове, чтобы убрать меня. Подумал о полицейских, которые били меня, и о тех, которые били мою жену. Нет, мне нельзя умирать, неужто я собираюсь доставить этим собакам такую радость?
Козентино подъехал точно в десять. Он был на машине некоего Греко — друга его и Терези. Он вышел из машины и, не произнося ни слова, изо всех сил прижал меня к своей груди. Я до сих пор помню его крепкое объятие. Потом подтолкнул меня к машине. Мы выехали из города. По дороге он мне сказал, что его арестовывали, но почти сразу же выпустили, как и многих других. Миммо же Терези до сих пор сидит в тюрьме. Я еще подвергаюсь опасности, потому что кто-то на допросе раскололся и назвал мое имя. До тех пор пока я не смогу явиться с адвокатом, мне нужно прятаться.
— Пока что ты отправишься со мной.
Он привез меня в деревенский дом, где жила его семья. Все относились ко мне с уважением, а жена Козентино стала расспрашивать о Нучче и, когда узнала, что она умерла, будучи в положении, стала причитать: «Бедняжка, бедняжка», совсем как тетушка Луиджина. Остальные слушали молча. Меня силой заставили поесть: баклажаны, запеченные с сыром, и еще что-то. Спать меня уложили одного в комнате. Утром Козентипо уехал ни свет ни заря и возвратился около двух часов дня.
В послеобеденные часы и до самого позднего вечера приходили люди и шел обмен информацией. В тот период всякая деятельность замерла: облавы продолжались и мы прекратили все дела. Я, чтобы отплатить за гостеприимство, занимался крестьянским трудом — там была лимонная роща, маленький огород, фруктовые деревья и деревья, дававшие тень. Я копал, полол, удобрял — и за этой работой незаметно бежало время, она помогала мне гнать от себя тяжелые мысли.
