Анна и Сергей Литвиновы - Небесный остров
– Неважно. Серьезные люди. Хозяева.
– Муж твой, что ли?
Виола на долю секунды растерялась. Ответила не очень уверенно:
– Ну… да.
И Полуянов захлопнул ловушку:
– А чем я могу помешать доктору наук, директору научного института?
Девушка надула губки. Но произнесла даже с некоторым восхищением:
– Вот ты упрямый! Я ж о тебе забочусь! Но если жизнь не дорога – оставайся, конечно. Венок тебе на похороны пошлю.
– А кто меня закопает? Лично Вадим Андреевич Ларионов? – усмехнулся журналист. – Или этому, с белыми глазами, поручит?
– Чего?
– Ну, парень на пляже к нам подходил и еще убить меня обещал.
– А, Эдик! – Девушка усмехнулась. Произнесла, словно про себя: – А я никогда внимания не обращала, какие у него глаза… – И твердо добавила: – Нет. Эдик – человек мирный. Он мой брат, кстати. Родной.
– Да ладно! – опешил журналист. – Ты – красавица, а он…
– А он умница. – В ее голосе прозвучали нотки уважения и зависти.
– Слушай, а кто вообще твой Эдик? По жизни?
– Ну… – Девушка задумалась. – Он… он вообще гений, вот кто! Что ни спросишь – все-все знает!
Прозвучало это совсем по-детски, Дима улыбнулся. Виола тоже. Пробормотала:
– Вот вроде что он мне? Взрослая, сама себе хозяйка… Но до сих пор перед ним робею.
И потерла запястье.
Дима только сейчас рассмотрел: на нем красовался синяк.
Он сделал вид, будто не заметил. Спросил небрежно:
– А что ж такой гений и у твоего мужа секретарем работает?
– Что б ты понимал! – хихикнула она. – Секретари Вадиму кофе подают. А Эдик все в Институте моря придумал. И пляж, и кафе. Организовал, управляет. И еще… еще… он диссертацию пишет. Докторскую, между прочим! Про макрофитобентос.
– Как? – усмехнулся Полуянов.
– Структура макрофитобентоса в зависимости от рельефа дна, – важно произнесла она. – Теория, практическая часть. Сам опыты проводит. Днем некогда ему – вечерами, ночами в лаборатории сидит. Я ее желтым домом называю.
– Почему?
– У нас в институте все корпуса после ремонта. А Эдикова лаборатория на отшибе, ее пока в порядок не приводили. Цыплячья такая штукатурка, вся облезлая. Вот я и придумала: «Желтый дом».
«Да, – подумал Полуянов. – Действительно интересный человек».
…Мимо «Ауди» проследовала компания парней. Вида воинственного, говорили нарочито громко. Полуянов слегка напрягся. Однако самый горластый, по виду главарь, дружески им помахал. Крикнул:
– Привет, Виолка, как жизнь?
– Не дождешься, Бугай! – весело откликнулась красотка.
А Полуянов пробормотал:
– Обширный у тебя круг знакомств!
– Да я ж выросла здесь! – хмыкнула она.
И любовно погладила руль новехонькой машинки.
– Рада, что вырвалась? – спросил Дима.
– А то. – И пожаловалась: – Мамашу, вон, тоже хочу отсюда перетащить, хотя бы в квартиру, но уперлась старушка. Тут у нее собутыльники, свобода.
«Вроде расслабилась девушка», – подумал Полуянов.
Но тут, очень некстати, у Виолы мобильник зазвонил. Полуянов успел рассмотреть на определителе: «ЭДИК». Отвечать Виолетта не стала, но сразу опять напряглась, ладошками в руль уперлась. Сухо произнесла:
– Все, Дима. Я тебя предупредила, а дальше ты уж сам думай. И за мной не ходи больше.
Завела свой лимузин, лихо развернулась, помчалась обратно в гору, затормозила, едва не снеся бампер его «Приоры». Угрожающе велела:
– Выходи. Ну?!
– Позвони мне, пожалуйста. – Полуянов протянул ей визитку.
– Никогда, – отрезала она.
Так он и остался стоять – в облаке пыли, что подняли ее покрышки, и с собственной карточкой в руке.
Ничего толком не узнал.
И в Институт моря не попал.
…Дима купил в кособоком магазинчике бутылку воды. Вышел, закурил. В раскаленную машину лезть не хотелось. Присел на парапет. Задумался.
Пока что командировка выходила точно в соответствии с теоремой Стокмайера: «Если кажется, что работу сделать легко, то будет непременно трудно».
Все неладно. Автор письма в газету мертв. Родители погибшей молчат. Хозяева пляжа, где случилась беда, нахально утверждают: их вины в том нет. Свидетелей толком тоже нет.
Поневоле вторую часть теоремы Стокмайера вспомнишь: «Если на вид работа трудна, то выполнить ее абсолютно невозможно».
И все же Дима сдаваться не собирался. Однако планы на сегодня слегка изменил.
* * *Двор дома, где некогда проживал пенсионер Крамаренко, оказался на этот раз абсолютно пуст. Единственная, очень древняя, старуха на лавочке восседала. Подставила морщинистое лицо солнцу, редкие зубы в ярких лучах совсем черными кажутся. И бормочет что-то про себя. Журналист подошел поближе, не без труда разобрал: «Думали: я? Я следующей буду? А шиш вам! Не дождетесь!»
Вот сразу и тема для беседы появилась. Приблизился к бабке, гаркнул в самое ухо:
– Когда Крамаренко-то хоронят?
Древнее создание с неудовольствием оторвалось от своих медитаций. Неприязненно взглянуло на Диму. Буркнуло:
– Чего орешь?
Он безропотно понизил голос и повторил вопрос.
– Што-што? – приложила руку к уху бабуся.
Полуянов только рукой махнул. Подождать надо, пока во дворе кто-нибудь более дееспособный появится.
Но отойти не успел – старушенция откликнулась (в надтреснутом голосе зазвучали нотки превосходства):
– Вот сейчас, внучок, сейчас и хоронят. Все на кладбище и поехали!
Да уж, действительно провинция. Как в песне поется: «И навеки провожают всем двором».
Взглянул на часы: полдень. Процесс в самом разгаре, наверно.
И налетел на бабуленцию с новым вопросом:
– А поминки где будут, тут? Или в кафе каком-нибудь?
Мутная пелена в глазах старой женщины рассеялась. Окинула его внимательным взглядом, поинтересовалась, почти заботливо:
– Тебе, милок, что ли, выпить надо?
Полуянов принял скорбный вид:
– Не, просто попрощаться с Иван Петровичем хотел. Ну и помянуть, конечно.
Уже и легенду на ходу придумал: мол, знакомы по причалу, вместе по ставриду ходили. Но врать не пришлось. Бабка отчего-то прониклась к нему участием. Махнула клюкой в сторону подъезда, посоветовала:
– Так ты пойди, пойди в квартиру к нему. Там люди есть, кутью готовят, все, что положено. И рюмку тебе нальют.
Полуянов так и поступил. Вошел в подъезд, вдохнул, как и три дня назад, ароматы кошачьей мочи и сырости. Мимолетно подумал о бренности бытия. Ехал в командировку по письму. А оказался на поминках по его автору.
Дверь в квартиру была приоткрыта. Но врываться Дима не стал – вдавил кнопку звонка. Ожидал на пороге увидеть кого угодно. Родственников, скорбных и пьяных. Малолетних правнуков, обиженных, что их лишили приключения, не взяли на кладбище. Жадную до чужих похорон соседку. Однако отворила ему девушка со светлым, почти счастливым лицом. Стройная фигурка тонет в тунике, губы в приветливой улыбке. Совсем не вписывалось эфемерное создание в атмосферу квартиры – разоренной, неуютной, с завешенным черным покровом зеркалом.
– Здравствуйте, – растерянно вымолвил журналист.
– Привьет, – дружелюбно откликнулась девица.
Она, что ли, иностранка?!
И не ошибся. Потому что юница слегка нахмурила бровки и, старательно артикулируя, произнесла:
– По-жа-луй-ста.
И крикнула в недра квартиры:
– How to say in Russian «come in»?[3]
Ей на помощь уже спешил парень – по виду русский, в обрезанных джинсах, руки на ходу вытирал о футболку. Однако обратился к гостю с дружелюбностью абсолютно западной:
– Вы на поминки? Проходите, прошу вас.
И, хотя по-русски говорил чисто, Дима по еле уловимым признакам понял: тоже не наш и уехал давно. Кем, интересно, парочка приходится скромному провинциальному пенсионеру?
Осторожно произнес:
– Я, наверно, слишком рано.
– Ну да, – беззаботно откликнулся парень. – Все на кладбище. Только мы дезертировали. – Метнул в свою подружку нежный взгляд и пояснил: – Кэти испугалась. Понимаете, она не привыкла: кладбищенская атрибутика, оркестр, плачи поминальные. – И протянул Полуянову руку: – Николай. Внук Ивана Петровича.
– Дима. Соратник Ивана Петровича по рыбалке, – представился журналист.
Рисковал, конечно. Любой местный разоблачит новоявленного «соратника» в два счета. Но Николай – по всему видно – с дедом последний раз общался давно. Да и скорбью не исходил – приличествующие случаю соболезнования, что пробормотал Дима, выслушал без особой скорби на лице. И сразу засыпал его вопросами: осталась ли в Черном море ставрида? По-прежнему ли ее ловят на самодур? И не разжился ли дед хотя бы плохонькой, но моторкой?
Дима, пусть и был совсем не в теме, экзамен сдал. Сказывалась выучка журфака: неважно, знаешь – не знаешь, главное, с уверенным видом отвечать. Кэти стояла рядом, напряженно прислушивалась к разговору, но, судя по ее озадаченному личику, не понимала ничего. Полуянов галантно предложил:
