Галина Романова - Рыцарь чужой мечты
Позвонит сам, если сочтет нужным, решила она и принялась терпеливо ждать.
Саша не звонил. И дома не объявлялся, свет вечерами так и не загорался. Зато его соседка всякий раз при встрече с ней во дворе любопытно щурилась и, кажется, даже пыталась ее о чем-то спросить, но все не решалась. Деликатничала!
Пускай только попробует спросить. Она ее тогда тоже спросит: не она ли уволокла соседские денежки под шумок?..
О чем она думает, господи боже, откуда столько желчи? На работу, что ли, действительно выйти раньше срока? Все легче будет. Станет слушать бухгалтерские сплетни. Кто с кем был на выходных, узнает. Кто от кого ушел, кто кому рога наставил. Будет слушать, и, может, тогда хоть чуточку станет легче – все же не она одна в положении обманутой жены.
Телефон надрывался, наверное, минуты три, прежде чем Ирине удалось очнуться от своих дум. Она подняла трубку:
– Алло!
– Ирина? – спросил незнакомый мужской голос и тут же еще раз уточнил ее имя. – Ирина? Это вы?
– Я, – она даже кивнула, будто он мог ее увидеть. – А вы кто?
– Я старший следователь прокуратуры – Гришин Михаил Семенович.
– Очень… приятно, – закончила она с некоторой заминкой, потому что ничего приятного в этом знакомстве и звонке не было. – Чем могу служить?
– Я звоню вам с места происшествия. Точнее, с квартиры вашей подруги Натальи. – Гришин Михаил Семенович протокольной скороговоркой зачитал фамилию и отчество Натальи. – Вы не могли бы подъехать сюда? К ней на квартиру?
– Зачем? Для чего? – Ирина зажмурилась от нехорошего предчувствия и сказала совершенно не к месту: – Она не велела мне приезжать. Собралась начинать новую жизнь, понимаете?! И никого из прошлой своей жизни видеть не хотела и…
– Вряд ли ей удастся начать все заново, Ирина, – следователь вздохнул с раздражением. – Она покончила с собой. Вам нужно приехать и опознать труп.
– Почему мне? – глупо переспросила она, принявшись с диким хрустом грызть сушку.
– Потому что больше некому, понятно! Соседи по подъезду словно вымерли. Никого нет. А те, что есть, живут недавно и установить личность погибшей не могут, – повысил голос строгий чиновник. – А ваш телефон в ее записной книжке значится первым. И приписка к нему имеется: любимая подружка Иришка. Это веский аргумент для вашего здесь присутствия или нет?.. Вы что, не понимаете, черт побери, что ваша подруга покончила с собой?! Ваша любимая подружка Наташенька повесилась, Ирина!
– К-как повесилась??? – Огромный кусок жесткой сушки застрял в горле, и она принялась судорожно кашлять и стучать себя по груди, пытаясь его проглотить или выплюнуть.
– На веревке! – продолжал добивать ее старший следователь Гришин Михаил Семенович. – Которую привязала за крюк в ванной. Вдела голову в петлю и…
– Прекратите немедленно!
Ирину стошнило прямо на пушистый коврик на балконе. Злополучный бараночный кусок выскочил, и она начала дышать хоть как-то. Отдышалась. Схватила чашку с недопитым чаем и одним глотком вылила ее в себя. Потом посмотрела со страхом на телефонную трубку, валяющуюся на полу, – она отшвырнула ее, когда начало тошнить. Подняла ее и спросила:
– Эй, вы все еще там?
– Я тут буду еще очень долго, – совсем не так понял ее Гришин. – Приезжайте, вы здесь нужны…
Гришин Михаил Семенович оказался не очень молодым и очень сердитым мужчиной. В светлых отутюженных брюках и рубашке в тон, он с брезгливой миной рассматривал квартиру, переходя из комнаты в комнату, и без конца задавал какие-то нелепые вопросы Ирине.
Пока она лихорадочно собиралась, плохо соображая, что именно следует надеть на это самое опознание, пока ехала в такси по городу, поднималась к Наташе на этаж, Ирина все еще верила, что этот звонок – какой-нибудь глупый розыгрыш. Она вот сейчас позвонит в дверь…
Хотя о каком розыгрыше речь, если толпа во дворе и машины «Скорой помощи» и милиции яснее ясного свидетельствовали о том, что все правда. И звонить в дверь не пришлось, она была настежь раскрыта. И возле порога дежурил молоденький участковый, с тоской во взгляде потребовавший у нее документы.
Наташу к ее появлению уже успели вытащить из петли. Процедура опознания была очень скорой и до непереносимости обыденной. Ирина зажмурилась, отвернулась и тут же принялась судорожно глотать обильную слюну, перепугавшись, что ее сейчас снова стошнит прямо на глазах у понятых и всей милицейской и прокурорской братии. Спасибо все тому же Гришину – увел ее на кухню, влил ледяной воды из-под крана в стакан и почти силой заставил выпить.
– Почему она это сделала?! – это первое, о чем она спросила, немного приходя в себя. – Почему?!
– Будем разбираться, – пообещал без особого энтузиазма Гришин и вздохнул. – Хотя… Если верить ее предсмертной записке…
– Она оставила записку?! Наташка оставила посмертную записку?!
– А как, по-вашему, мы ее нашли? Она написала записку, сунула ее в почтовый ящик тех соседей, что живут этажом выше. Это как раз те, что недавно переехали. Они ее оттуда вытащили, в смысле записку, прочли и сигнализировали. Мы приехали, вскрыли дверь, а там… Короче, дальше вы знаете.
– Что она написала? И она ли ее написала? Понимаете… – Ирина обхватила голову руками. – Я потому так говорю, что… В этой семье с некоторых пор стали происходить странные вещи! Сначала от непонятной болезни умирает их маленький сын. Умирает на руках у любовницы мужа Наташи. Мохова Светлана… Она в ту ночь дежурила в больнице. Она врач. И Наташка всегда ее обвиняла в смерти Степки. Даже проводила какое-то расследование и узнала вроде, что у Моховой в ее врачебной практике уже был смертельный исход с ребенком… Господи, что же я хотела сказать?..
– Вы не торопитесь, говорите по порядку.
Гришин Михаил Семенович уселся за кухонным столом ее друзей, как за своим собственным. Почти улегся на него, далеко перед собой разбросав сильные руки, поросшие рыжеватыми волосками. И смотрел на Ирину ободряюще, с отечески доброй улыбкой, как смотрят на полных дурочек. Смотрят, улыбаются, будто бы подначивают: говори, деточка, говори.
Но она-то дурочкой не была, она-то знала, что ему не с чего быть таким добрым.
Зол он! Зол и раздражен из-за нелепого самоубийства, с которым теперь придется возиться. Зол из-за того, что самоубийство это только на первый взгляд кажется банальным, а на второй и тем более на третий – ничего с ним не понятно. И подруга покойной вон лопочет невесть что.
– Покажите мне ее письмо! – вдруг потребовала Ирина, хватаясь за ополовиненный стакан с водой. – Пожалуйста, покажите! Я знаю ее почерк.
Он вздохнул и полез в тонкую папку, которую перед этим уложил на подоконник. Достал небольшой пластиковый мешочек, потряс им, сгоняя в угол бумажный листок, положил все это добро на стол и пододвинул к Ирине чуть ближе:
– Читайте.
Почерк был Наташкин, в этом сомнений не было. И Ирина тут же сказала об этом Гришину, но вот то, что она писала…
– Она совершенно сошла с ума, Михаил Семенович, – жалобно пискнула Ирина, прочтя записку раз десять, наверное. – Она не могла, понимаете! Не могла!
«Я не могу больше жить с тяжким грузом вины, – писала Наташа. – Сначала смерть сына, потом мужа. Я осталась совершенно одна. Мне не для кого и незачем жить, тем более что только я одна виновата в их гибели. Степку не углядела. Генку отравила. Простите меня все, если сможете».
– И Генка… Он умер внезапно, но от сердечного приступа и… Нет, это бред! Полный бред!
– Хорошо, хорошо, успокойтесь. – Гришин отеческим жестом похлопал ее по руке. – Идемте, Ирина. Вы же здесь часто бывали, знаете, что где лежит. Может, вещей каких не обнаружится.
Ирина ходила как заведенная, без конца натыкаясь на группу экспертов и следователей, обследующих квартиру ее друзей. Так было неприятно, что совершенно чужие незнакомые люди лазили по Наташкиным шкафам, рылись в ее одежде, наносили какую-то дрянь на полки и дверные ручки. Все истоптали, выпачкали, переворошили. Был ли в том смысл?! Ребят-то больше нет! Ушли один за другим, будто по чьему-то злому повелению.
– Так, так, так! А это что у нас такое?! – Гришин вертел в руках скомканный лист бумаги, выкатив его носком ботинка из-под стола. – Ага, ксерокопия завещания. В пользу гражданки Моховой… Так, так… Вот это номер! Ирина, взгляните-ка!
– Ой, я вас умоляю, Михаил Семенович! – отмахнулась она. – Прочтите сами! Что я сейчас способна увидеть? Что там?
– А тут весьма прелюбопытные вещи, скажу я вам, Ирина, – он удовлетворенно ухмыльнулся и прочел ей завещание от начала до конца. – Свою часть квартиры покойный Геннадий, оказывается, завещал своей даме сердца – Моховой Светлане Ивановне. Вы ведь про нее мне рассказывали, не так ли?
– Ну да, но как же так? – Ирина растерянно заморгала, переводя взгляд с Гришина на эксперта, застывшего со своей мохнатой метелкой над старинной вазой, которую Наташка особенно любила. – Как он мог? И почему вдруг завещание? Он же молод был, к чему все это? Чувствовал, что ли?.. Или это она его надоумила, эта блондинка? Ничего не понимаю! Гена – он же молод был и здоров!
