Лариса Соболева - Два гения и одно злодейство
– Вы хотите сказать, если крыша отъезжает, то отъезжает капитально?
– Ну, в общем-то, да, если говорить о тяжелой форме шизофрении, – улыбнулась врач на высказывание Тимура. – А наш пациент, я считаю, не относился к такого рода больным. Я лично отнесла его состояние к парафренической форме шизофрении, мои же коллеги считали диагноз неверным. Понимаете, такие типологические особенности, как неуравновешенность и инертность, для развития шизофрении не обязательны. А вот начало галлюцинаций, затем формирование систематизированного бреда преследования и в дальнейшем мании величия характерны для парафрении. Видите ли, по сути, это явление одно и то же. Проще говоря, на фоне здорового мозга, сильного при парафрении и слабого при шизофрении, благодаря воздействию элективных факторов внешней среды, образуются очаги возбуждения, которые лежат в основе галлюцинаторно-бредовых проявлений. Как раз эти проявления чаще и наблюдались у нашего больного. Я понятно объясняю?
– Да! – воскликнул Тимур, слушая «систематизированный бред» врачихи. Чтобы она окончательно не убила его специальной терминологией, попросил: – А нельзя ли посмотреть на место его пребывания, чтобы живописать, так сказать, потом правдиво?
– Что ж, пойдемте. Это в другом корпусе. У нас общий режим для всех, но бывают случаи, когда больных следует изолировать. Для этих людей имеется несколько палат на втором этаже в четвертом корпусе. Там тихо, ничто не теребит и без того слабую нервную систему. Кстати, одиночным пациентам обеспечен хороший уход, они же как дети…
По дороге к корпусу Тимур с величайшим интересом осматривал приют шизофреников. Психиатрическая больница занимала большое пространство с зелеными насаждениями неподалеку от речки и обнесена была высокой оградой из железных прутьев, а кое-где заграждением из досок. Саму территорию больницы также разделили оградой на мужское и женское отделения. Был и привилегированный, отдельный корпус. В отдельном корпусе палаты маленькие, элитные, в них помещалось от четырех до одного пациента. В то время как в обычном отделении в одной первой палате, где проходили наблюдения все поступившие сюда, до тридцати человек. Кстати, те, кто попадал в элитные палаты, не наблюдались в общей, об этих больных заботились родственники, оплачивали их содержание, потому и условия здесь особые. В элитных палатах на кровати клали простыни, а не омерзительного оранжевого цвета клеенку, на подоконниках стояли цветы в горшках, сносно кормили, родственники могли посетить в любое время. А в четвертом корпусе на первом этаже размещались бухгалтерия, красный уголок для врачей, кабинеты. На втором этаже – палаты для особых больных, которых содержали в изоляции. В основном там лежат в полном одиночестве опасные больные с ярко выраженной агрессией. На таком распределении настоял главврач, не желая иметь головную боль с подобными пациентами.
– Среди обслуживающего персонала ходят слухи, – говорила врач, – что именно туда упекают за взятки родственников, жен и мужей те, кому это выгодно. Говорится об этом шепотом, да и не все обсуждают поступки главного врача, боясь потерять работу. Понимаете, есть люди всем недовольные. Они просто мешают работе и не хотят понять, что содержать такую большую больницу очень трудно без посторонней помощи. Если кто-то из родственников проявляет заботу и оплачивает условия содержания, что в этом плохого? Мы пришли. Поднимемся…
Щелкнули запоры, открылись двери. Тимур заглянул внутрь. Первое, что бросилось в глаза, – решетки на окнах. У стены стояла кровать, в углу раковина и кран.
– Как раз из этой палаты, которую остряки прозвали карцером, два года назад сбежал больной, – сказала врач. – Да, двадцать восьмого декабря будет ровно два года…
– Как это случилось? – спросил Тимур.
– Это случилось зимой. Знаете, вам лучше расскажет санитарка, я позову ее.
Она ушла на некоторое время, а Тимур думал, что в этом застенке свихнуться можно самому здоровому человеку в мире. Слишком давящая в палатах атмосфера. Для себя решил, что в тюрьме, пожалуй, будет лучше. Точно, Тимур предпочел бы нары отдельному номеру психушки.
Врач привела женщину почтенного возраста с добродушной физиономией и попросила рассказать о событиях двадцать восьмого декабря двухлетней давности.
– Я пришла в полшестого утра полы вымыть, – рассказывала санитарка. – У нас главный строгий, любит порядок и чистоту. А тогда зима выдалась ну такая суровая, какой давно не было. Живу-то я в деревне, всего ничего идти до больницы, а добиралась долго. Метель мела, ветер был и мороз. Я, знаете, закоченела, покуда добралась. Согрелась чайком, взяла ведро, швабру и поднялась сюда. Я мою коридор и лестницы, в палатах другие мойщики работают. И вот поставила я ведро и только хотела на швабру тряпку бросить, смотрю – на линолеуме пятна какие-то. Я, значит, прислонила швабру к стенке, стала рассматривать пятна, а они, считай, по всему коридору. Ничего не пойму – что за пятна. Линолеум коричневый, а пятна темнее. Ну, иду по ним, рассматриваю, дошла до этой двери. Смотрю, а на двери красные, почти бордовые пятна. Я подумала, что краску разлили. Наклонилась к разводам, и тут мне показалось, что дверь не заперта. А такого быть не должно. Верите, сердце сразу беду почуяло. Волнение меня охватило. Взялась я за ручку двери… а она поддалась! Вижу – на полу что-то белое горкой лежит. Я, знаете, сразу не сообразила, что это человек, вхожу осторожно. И вдруг о ноги споткнулась. Темно было, не рассвело еще. Смотрю – никого больше нет в палате, тогда к человеку наклонилась… А это наш доктор дежурный… – У женщины задрожал подбородок, на глаза навернулись слезы. – Как увидала его в крови… прямо лужа крови под ним была, там, где голова лежала. У меня, верите, все затряслось. Поняла я, что мертвый он. Да как закричала… и побежала. И все кричала. В корпусе одни санитары спали. До Нового года всего ничего осталось, ну, они и отметили. Разбудила я их криком, а объяснить не могла, только на второй этаж показывала… Хороший человек был наш доктор, уважительный. Жалко.
– Спасибо, идите, – сказала врач, женщина ушла, что-то бормоча, возможно, молитву. Врач объяснила Тимуру: – Пациент, о котором я вам рассказывала, сбежал, перерезав сонную артерию дежурному врачу.
– Чем же он перерезал? – удивился Тимур. – Насколько мне известно, вашим пациентам не дают режущих предметов, как и на зоне.
– До сих пор не ясно, каким оружием он воспользовался, – вздохнула врач. – Над этим ломали голову и врачи, и милиционеры, которых сразу вызвали. Но это были не все новости. Не сразу, лишь во время раздачи еды, обнаружили, что и соседняя одиночная палата пуста, там лежала женщина. Получилось, двое умалишенных покинули стационар, представляя опасность для общества. Эксперт установил, в котором часу наступила смерть врача – где-то в половине двенадцатого ночи. Милиционеры тогда приуныли. Ночью бушевала метель, снегом занесло следы, ищи-свищи ветра в поле. Хотя маленькая надежда поймать их теплилась: наши пациенты были легко одеты. Далеко в халатах и тапочках на босую ногу им не убежать. Больница стоит на окраине деревни, до следующего населенного пункта несколько километров. Вряд ли больные искали приют в деревне, в жалком больничном виде их легко распознать, нам бы обязательно сообщили о них. Решено было обследовать округу.
– Их нашли?
– Да. Но не так скоро, во второй половине дня. Представьте, они достаточно далеко ушли. В такую метель, раздетые… Милиция обнаружила два обуглившихся трупа в кювете у трассы – мужчины и женщины. Побег они завершили самосожжением.
– М-да, здесь, как в гробу… Извините, я впервые в таком месте, оно меня сильно впечатлило, – поежился Тимур. – А женщина? Вы ничего не говорили о ней.
– Ее привез к нам муж с диагнозом истерия…
– Простите, муж? Вы не ошиблись?
– Да, муж. На мой взгляд, типологические особенности говорили о начальной паранойяльной форме. Я знаю только некоторые аспекты истории болезни. У нее, кажется, погиб ребенок, на этой почве возникло нервное расстройство. Вела себя крайне агрессивно, на всех без исключения бросалась драться. Ею занимался сам главный, поэтому ничего толком вам рассказать о ее болезни не могу. Хотите, сходите к нему.
– Думаю, полученных сведений пока довольно. М-да, история, леденящая душу. У меня еще одна просьба. Прошу вас, покажите место, где обнаружили их трупы.
– Но это далеко, на трассе.
– Я на машине, отвезу туда и привезу вас обратно. Кстати, у меня есть бутылочка шампанского.
– Что вы, на работе я не пью.
– Я тоже, – с искусительной улыбкой промурлыкал Тимур. – Очень вас прошу.
– Ну, хорошо, – сдалась врачиха. – Только предупрежу, что отлучусь.
Он ждал ее в сквере перед корпусом, как вдруг из соседнего здания выбежала толпа женщин. Их и Тимура разделяла высокая ограда из железных прутьев. Некоторые женщины заметили чужака, припали к решеткам, разглядывая его, кто с убийственной холодностью, кто с любопытством и дружелюбием, кто с откровенной неприязнью. Остальные бродили среди деревьев и вели себя очень непосредственно, например: одна почтенная матрона присела и пописала на виду у всех. Ее тут же две санитарки увели в корпус. Были и такие, кто не производил впечатления помешанных.
